потому, что И. П. Тургенев завещал себя похоро¬нить рядом с сыном Андреем под одной плитою. Могила Тургеневых на Лазарев¬ском кладбище Александро-Невской лавры не сохранилась, поэтому неизвестно, какая надпись была на надгробии.

Как удалось установить Т. С. Царьковой (РЛ. 1998. №3. С. 106), в фонде Тур-геневых (ПД, ф. 309, on. 1, № 1548, л. 1) хранится автограф еще одного стихотвор¬ного надгробия тем же адресатам, прямо перекликающегося с эпитафией Жуков¬ского:

Здесь сына и отца взяла одна могила! В одном убежище вкушают тишину! Их разлучила жизнь, но смерть соединила, Две чистые души теперь слились в одну.

А. Янушкевич

На кончину Ея Величества королевы Виртембергской Элегия

(«Ты улетел, небесный посетитель…») (С. 117)

Автограф (ПД, № 27807, л. 60—62)—черновой, с заглавием: «Элегия на кон¬чину Ея Величества королевы Виртембергской» и датой: «16 генваря. Ввечеру».

Впервые: На кончину Ея Величества королевы Виртембергской. СПб., 1819. 11 с.—с подписью: «В. Ж.» в конце брошюры. Ц. р. от 2 февраля 1819 г. На оборо¬те титульного листа—эпиграф из Шиллера на немецком языке (см. ниже).

В прижизненных изданиях: С 3—5 (С 3—4 — отдел «Элегии»). В С 5 — в подборке стихотворений 1818 г., с подзаголовком: «Элегия» и примечаниями (см. ниже).

Датируется: 10—16 января 1819 г.

Датировка в С 5 указывает на год смерти королевы Вюртембергской Екатери¬ны Павловны (1788—1818), которая внезапно скончалась в Штутгарте 28 декабря 1818 г. (10 января 1819 г.). Время окончания работы над элегией точно зафикси¬ровано самим Жуковским в автографе. Вероятно, в первой половине января про-

должалась работа над текстом: в автографе чередуются черновые и перебеленные строфы.

Екатерина Павловна—четвертая дочь Павла I, сестра Александра I, после смерти в 1812 г. своего супруга принца Ольденбургского, вступила в 1816 г. во второй брак с наследным принцем Вюртембергским Вильгельмом, в том же году занявшим вюртембергский престол. Она выступала покровительницей наук и ис¬кусств. Так, по ее предложению Н. М. Карамзиным была написана знаменитая «Записка о Старой и Новой России».

Уже в эпиграфе из Шиллера к отдельному изданию, где Жуковский сконтами-нировал строку монолога Теклы из 12-й сцены IV действия «Смерти Валленштей-на»: «Das ist das Los des Schonen auf der Erde» («Таков удел прекрасного на свете») и 3-ю строфу из стихотворения «Hoffnung» («Надежда»):

Es ist kein leercr schmcichelnder Wahn,

Erzeugt iin Gehirnc des Thoren! lin Hcrzen kiindet es laut sich an:

Zu was Bessenn sind wir geboren! Und was die innere Stiiiinie spricht, Das tauscht die hoffende Seele nicht.

Нет, нет! не пустым, не безумным мечтам

Мы дух предаем с колыбели,

Недаром твердит сердце вещее нам:

Для высшей мы созданы цели!

Что внутренний голос нам внятно твердит,

То нам неизменной судьбою горит…

Перевод А. Фета

— заложены истоки философского содержания элегии. Не случайно в последую-щих публикациях Жуковский снял эпиграф, включив его содержание в текст сти-хотворения (ср. ст. 8, 121—129). Сам жанр философской элегии, написанной окта-вами, был подсказан Жуковскому переведенным им незадолго до этого гётевским посвящением к «Фаусту», ставшим прологом к балладе «Двенадцать спящих ^ев» и находящимся в «Книге Александры Воейковой», как и автограф элегии.

Элегия была высоко оценена современниками. Одним из первых ее в чтении самого Жуковского услышал И. И. Козлов, который записал в дневнике 6 февраля 1819 г.: «Чудные стансы Жуковского к почившей В.(еликой) К.(нягине) Екатерине Павловне» (СиН. СПб., 1906. С. 40). «Поздравляю любителей поэзии (…) с пре-красными стихами Жуковского на смерть Королевы. Они сильны, исполнены чув-ствительности, одним словом, (…) достойны Жуковского и могут стать наряду с его лучшими произведениями»,— писал К. Н. Батюшков С. С. Уварову в мае 1819 г. (Батюшков. Т. 2. С. 540). Ему вторит П. А. Вяземский: «Этот обер-чорт Жуков¬ский. (…). Как можно быть поэтом по заказу? Стихотворцем—так, я понимаю, но чувствовать живо, дать языку души такую верность, когда говоришь за другую ду¬шу, и еще порфирородную, я постичь этого не могу! (…) Возьми его „Славянку», стихи к великой княгине на рождение, стихи на смерть другой. Он после этого точно может с Шиллером сказать: И мертвое отзывом стало II Пылающей души мо¬ей…» (Из письма к А. И. Тургеневу от 7 августа 1819 г. // OA. Т. I. С. 284—285). В. Г. Белинский во второй статье «Сочинений Александра Пушкина» так охаракте¬ризовал это произведение: «Жуковского можно назвать певцом сердечных утрат,— и кто не знает его превосходной элегии на „Кончину королевы Виртембергской» — этого высокого католического реквиема, этого скорбного гимна житейского страда¬ния и таинства утрат?..» (Белинский. Т. 7. С. 185. Курсив автора).

О связи элегии Жуковского с «Паломничеством Чайльд Гарольда» Байрона (Песнь IV; строфы 165—172) см.: Жилякова Э. М. К вопросу об отношении В. А. Жуковского к поэзии Байрона // Художественное творчество и литератур¬ный процесс. Вып. 5. Томск, 1983. С. 92—97.

Примечания Жуковского в С 5

На кончину Ея Величества королевы Виртембергской— Некоторые стихи сей эле-гии покажутся непонятными для читателя, если не будет он знать обстоятельств того печального происшествия, которое в ней описано. Кончина незабвенной Екатерины была разительно неожиданная: она ужасно напомнила нам о неверно¬сти земного величия и счастья. Еще никакое известие о потере нашей не могло до нас достигнуть, а уже какое-то неизъяснимое предчувствие распространило про¬роческие о ней слухи, и горестная истина скоро их подтвердила.

Ст. 41—42. Кого спешишь ты, Прелесть молодая, II В твоих дверях так радостно встречать?..—Автор имел честь находиться у Ея Императорского Высочества ве¬ликой княгини Александры Федоровны за минуту перед тем, как она узнала о кончине королевы. Вдруг, посреди веселого спокойного разговора, послышался стук в дверях, потом голос великого князя. Ея Высочество с веселым лицом вы¬шла к нему, и за порогом дверей встретило ее страшное известие.

Ст. 51. И ты спешишь с надеждой на свиданье…— Государыне Императрице Ели-завете Алексеевне определено было испытать весь ужас неожиданной потери. Ее величество, ничего не предчувствуя, ехала в Штутгарт на веселое свидание с коро-левою, но она должна была воротиться с последней станции, ибо той, которая ждала ее, которую она надеялась обнять, уже не было на свете.

Ст. 57—58. Из дома в дом по улицам столицы II Страшилищем скитается Мол-ва…— Весь Петербург поражен был ужасною вестью, а сердце матери было спо¬койно: его еще наполняла свежая радость недавнего свидания; наконец общая пе¬чаль и несколько слов, приготовляющих к узнанию неизбежного, пробудили в нем тревогу: оно уже открывалось для принятия скорби, но случай, жестокая иг¬ра судьбы, снова его ободрил: пришло письмо из Штутгарта, писанное королевою, можно сказать, за минуту до разлуки ее с жизнью, и мертвая воскресла для мате¬ри, воскресла на минуту, чтобы в другой раз умереть для нее и живее разорвать ее душу после мгновенной, мучительно-обманчивой радости.

Ст. 81—82. Скажи, скажи, супруг осиротелый, II Чего над ней ты так упорно ждешь?..— Король с каким-то упрямством отчаяния долго не хотел и не мог ве¬рить своей утрате: долго сидел он над бездыханным телом супруги, сжавши в ру¬ках своих охладевшую руку ее, и ждал, что она откроет глаза. Окруженный ее детьми, он шел за ее гробом. Не долго она украшала трон свой, не долго была ра¬достью нового своего отечества, но милая память ее хранима любовью благодар¬ною. Близ Штутгарта есть высокий холм (Rothenberg), на котором некогда стоял прародительский замок фамилии Виртембергской — время его разрушило; но те¬перь, на месте его развалин, воздвигнуто здание, столь же разительно напоми¬нающее о непрочности всех земных величий, церковь, в которой должны хра¬ниться останки нашей Екатерины; прекрасная ротонда с четырьмя портиками. Памятник необыкновенно трогательный: с порога этого надгробного храма вос¬хитительный вид на живую, всегда неизменную природу. В штутгартской русской церкви, в которую приходила молиться Екатерина, все осталось (1821), как было при ней; кресла ее стоят на прежнем своем месте. Нельзя без грустного чувства смотреть на образ, которым в последний раз благословил ее Государь император: на нем изображен Святой Александр Невский, видны Нева, Зимний дворец и над ними радуга—светлое, но минутное украшение здешнего неба.

Л. Янушкевич

• ПАВЛОВСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ •

Павловск имеет особое значение в творчестве Жуковского, открывая новые эстетические и художественные перспективы его поэзии 1815—1824 гг. Преж¬де всего это связано с пребыванием при дворе вдовствующей императрицы Ма¬рии Федоровны в 1815 г. в качестве чтеца и созданием панорамной элегии «Сла¬вянка», ставшей образцом поэтической топографии Павловска, «прогулкой по са¬дам Романтизма» и преддверием эстетических манифестов конца 1810-х—начала 1820-х гг.

Последующее пребывание Жуковского в Павловске (лето и осень 1819 и 1820 гг.), формально связанное с должностью учителя русского языка великой княгини Александры Федоровны, выделяется в отдельный павловский период по ряду причин. Во-первых, это новый биографический этап, связанный с новым об¬щественно-культурным статусом. Во-вторых, увлечение фрейлиной ими. Марии Федоровны графиней С. А. Самойловой, надежда на брак с ней, дружба-соперни¬чество с влюбленным в нее же В. А. Перовским — источник целого ряда стихо¬творных посланий, образующих единый сюжетный «романический» текст. В-третьих, павловский период становится временем и местом не просто эстетиче¬ских открытий и манифестов, но особой «философией жизни», соотносящей ее ме¬тафизические и бытовые измерения, включающей этико-эстетические проблемы романтизма Жуковского. Наконец, особенности творческого процесса способству¬ют восприятию всего написанного в это время как единого текста (метатекста). Хронологический порядок работы с точными датировками произведений по дням, сосредоточенность большей части произведений в одной тетради, стремле¬ние к систематизации на разных основаниях путем составления многочисленных списков (см.: РНБ, он. 1, №29) — все это свидетельство внутреннего единства пав¬ловских стихотворений 1819—1820-х гг.

Приводим один из списков павловских стихотворений, составленных поэтом:

1. «Графиня, признаюсь большой беды в том нет» (28—29 июня 1819 г.).

2. «Больной, покинутый поэт…» (8 июля 1819 г.).

3. «Уж думал я, что я забыт…» (9 июля 1819 г.).

4. «Напрасно я мечтою льстился…» (14 сентября 1819 г.).

5. «Вчера я вас не убедил…» (5 октября 1819 г.).

6. «Скажи, кто ты, хранитель безымянный…» (7 августа).

7. «Отуманенным потоком…» (10 августа).

8. «Графиня, не забудьте слова…»

9. «От Вашего Величества давно…» («Послание к Ими. Марии Федоровне»

(6 июня 1819 г.).

10. «Я должен Вашему Величеству признаться…» (29 июля 1819 г.).

11. «Мой милый цвет, былинка нолевая…» (1 июля 1819 г.). 12 «Праматерь внуке» (23 августа 1819 г.).

Второй опыт подобной систематизации Жуковский предпринял в 1820 г., вклю¬чив в альбом гр. С. А. Самойловой 45 пронумерованных и собственноручно пере-писанных стихотворений (см.: Кульман. С. 1085—1087). Поэт ищет узлы связи павловских текстов, пытается соединить шутливые, бытовые послания и эстетиче¬ские манифесты. И все же проблема единства павловских стихотворений во мно¬гом остается неразрешенной, поскольку большинство из них не публиковалось при жизни поэта в связи с чересчур личным характером одних и шутливо-интим¬ным содержанием других.

Павловск является местом действия большинства произведений лета и осени 1819 и 1820 гг. Это не