20 об.)—беловой, без заглавия, с разночте¬нием 1-го стиха: «Здесь Паша, верный чижик мой…», с надписью рукою Жуковского сбоку: «Не удалось».

Впервые: Памятник Отечественных муз на 1827 год. СПб., 1827. Отд. И. С. 44—с заглавием: «На смерть чижика» и подписью: «Жуковский».

В прижизненные собрания сочинений не входило.

Печатается по тексту первой публикации, со сверкой по автографу.

Датируется: 26 августа 1819 г.

В рукописи текст этой эпитафии находится непосредственно после предыду¬щей— «Эпитафии Мими», которая датируется 23 августа. Дневниковые записи Жуковского свидетельствуют о том, что данное стихотворение создавалось 26 ав¬густа 1819 г.

26 августа поэт записывает: «У великой княгини. Альбом. Завтрак у Плещее¬вой. Эпитафия» (Дневники. С. 68). 29 августа появляется следующая запись: «По¬утру. Альбом Самойловой (…) Чижи.— С Шуваловою у Ливен» (Там же. С. 69). Ес¬ли учесть, что первая эпитафия была написана 23 августа, то появление второй можно датировать 26-м августа. Об этом сообщал А. И. Тургенев в письме Вязем¬скому от 26 августа 1819г.: «Потом принялись мы читать новую литургию Жуков¬ского, при сем к вашему святейшеству прилагаемую, и панихиду его чижику гра¬фини Шуваловой, коей последние два стиха прелестны» (OA. Т. I. С. 295). Речь, безусловно, идет о второй эпитафии.

Первоначально это стихотворение воспринималось Жуковским как неудача («не удалось»), но после исправления первого стиха именно оно воспринималось как «каноническая» эпитафия чижику графини Шуваловой. 2 сентября 1819 г. А. И. Тургенев писал Вяземскому: «Между тем написал он на кончину другого чи¬жика и припевает: ,Д я чижичков хороню». Вот и эпитафия» (OA. Т. I. С. 302).

В С 8 текст стихотворения печатается без четырех последних строф. Заглавие вряд ли принадлежит самому Жуковскому, так как отсутствует в автографе. Сти¬хотворения (эпитафии чижикам) находятся в одном ряду с произведениями, над¬гробными памятниками и т. д., в которых владельцы стремились запечатлеть вос¬поминание о своих любимцах (ср. собачий некрополь Екатерины II в Царском Селе).

У Жуковского в павловский период можно встретить ряд шутливых эпитафий («В комитет, учрежденный по случаю похорон Павловской векши, или белки…»,

«К Столыпину», в определенной степени — «Оставьте вы свою привычку…»), что является игровой мифологизацией вечной оппозиции жизни и смерти.

Ст. 15—16. И здесь нередко в поздний час II Внимаешь грустному их пенью…— В цит. выше письме А. И. Тургенева Вяземскому от 26 августа характерны слова: «последние два стиха прелестны» (OA. Т. I. С. 295). Эти два стиха (как и предше-ствующий 14-й: «Они здесь веют дружной тенью…») — очевидная шутливая аллюзия на балладу «Эолова арфа». Ср.: «Две видятся тени: слиявшись летят…»; «С тех пор, унывая, II Минвана, лишь вечер, ходила на холм II И, звукам внимая…»

Н. Вётшева

Государыне Императрице Марии Федоровне

(«От вашего величества давно…») (С. 156)

Автограф (РНБ, оп. 1,№29, л. 8 об.—14, 16—17 об., 21, 23—24 об.)—чер¬новой; с нумерацией стихов и внутренними датировками процесса работы: от 6 июня до 13 сентября 1819 г.

Копия (РНБ, он. 1, №26, л. 41)—авторизованная; переписаны ст. 1—46, с датой: «6 июня 1819 г.»

Впервые: СО. 1821. Ч. 67. №1. С. 21—31 (ст. 1—344); С 8. Т. 2. С. 505 (ст. 344—452) с заглавием: «29 июля. Я должен вашему величеству признаться…»; ПМиЖ. Вып. 9. Томск, 1983. С. 56—60 (ст. 453—639). Публикация Н. Вётшевой и В. Костина.

Печатается но текстам первых публикаций, со сверкой но автографу. Датируется: 6 июня—13 сентября 1819 г.

Первый отчет о луне в процессе трехмесячной работы с авторскими датиров¬ками и двумя «Post-scriptum»,aMH настолько разросся, что утратил привычную жанровую форму послания. Жуковский даже планировал разбить его на две само¬стоятельные части: во всяком случае, он нумерует начало (№9) «От вашего вели¬чества давно», датируя его 6-м июня, и выделяет вторую часть (№ 10) «Я должен вашему величеству признаться», датируя ее 29-м июля. В таком виде послание су¬ществует в списке из 12 павловских стихотворений (см. преамбулу к «Павловским стихотворениям»). В альбоме С. А. Самойловой эти два фрагмента также числятся раздельно: № 19—«Послание к Императрице Марии Федоровне» (Государыне Императрице Марии Федоровне первый отчет о луне) и №20—«Послание к Им¬ператрице Марии Федоровне. 29 июля» (см.: Кульман. С. 1086)1

Экспериментальный характер послания, неустойчивость жанра, его фрагмен-тарность привели к самостоятельному существованию «отрывка», получившего за-главие «Невыразимое» (см. примеч. к этому стихотворению), и даже к такому фе-номенальному образованию, как включение прозаического конспекта историче¬ской поэмы (об этом см.: Вётшева Н. Ж., Костин В. М. Неосуществленный замы¬сел В. А. Жуковского «Родрик и Изора» // ПМиЖ. Вып. 9. Томск, 1983. С. 42—63) и ее стихотворного наброска (около 150-ти стихов).

Тем не менее «Отчет» так и остался незавершенным, хотя сохранился план его продолжения (РНБ, on. 1, №29, л. 22 об.; №78, л. 33—33 об.). Фрагментарность не препятствует атмосфере эстетического, натурфилософского самоопределения, созданию большого элегического контекста и сложно организованного авторского стихотворного повествования.

Необычность, потенциальная открытость и незавершенность послания отчет¬ливо осознавались самим Жуковским и его друзьями и оценивались по-разному. «Рапорт государыне о павловской луне, в шутовском тоне,—прекрасный, но луч¬шие стихи выпустил, опасаясь длинностей»,— писал А. И. Тургенев к П. А. Вязем¬скому от 23 июля 1819 г. (OA. Т. I. С. 271). Очевидно, что здесь речь идет о пер¬вой части послания, написанной до 29 июля и выделенной в целое. 5 августа 1819 г. Тургенев в письме к Вяземскому сообщает: «Пудра не запылила души его, и деятельность его, кажется, начинает воскресать. Посылаю болтовню его о луне и солнце» (Там же. С. 280). А. И. Тургенев пересылает Вяземскому вторую часть послания, датированную 29 июля.

Сам Жуковский, осознавая незавершенность «отчета», просил Тургенева в письме от 2 октября 1819 г.: «Пачканья о луне не печатай особенно» (ПЖТ. С. 192). По всей вероятности, после отъезда Жуковского за границу А. И. Турге¬нев дал в печать только первую часть послания (см.: СО. 1821. Ч. 67. № 1). Впо¬следствии В. К. Кюхельбекер, штудируя в ссылке журнал СО и наткнувшись на эту публикацию, точно определил художественную природу этого произведения, назвав послание «мозаической работой: но в этой мозаике есть и чистое золото» (Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., 1979. С. 275).

Организующим началом послания «Государыне Императрице Марии Федо¬ровне» является не только задание «о Павловской луне представить донесенье», но сама поэтическая топография Павловского парка, что продолжает традицию панорамной элегии «Славянка». Жуковский стремится к точности реалий в не¬больших планах-перечислениях на полях, в поэтическом тексте насыщая их ро¬мантическими ассоциациями и символикой. «Дворец в зареве. Храм. Семейственная роща, дряхлая ива. Мост. Памятник Александре Павл.(овне). Павильон Елизаветы. Кас¬кад. Площадка. Деревня. Река (…) Павильон. Ферма, Развалины. Предание»—эти реа¬лии с той или иной степенью конкретизации представлены в поэтическом тексте.

По всей вероятности, Жуковский ощущал неудовлетворенность в исполнении заказа императрицы—дать отчет о павловской луне. Именно поэтому следующим летом 1820 г. он и напишет свой «Подробный отчет о луне». Но в творческой эво-люции поэта его послание «Государыне Императрице Марии Федоровне» стало этапным. Это был путь к созданию новой поэтической структуры, своеобразного поэтического метатекста (об этом см.: Строганов М. В. «Луна во вкусе Жуковско¬го», или поэтический текст как метатекст// НЛО. 1998. № 32. С. 133—135).

Ст. 86. И ярким заревом осыпанный дворец…— «Дворец, задуманный как заго-родная резиденция наследника престола, замечательно сочетает в своем облике тип итальянской палладианской виллы, увенчанной куполом, с традиционным приемом русской загородной усадьбы» (Мудров Ю. Павловск: Дворец и парк.

СПб., 1996. С. 3). Жуковский совершенно точно воспроизводит местонахождение лирического субъекта и ракурс — это долина реки Славянки.

Ст. 94—98. Когда на падший храм, прорезав ткань листов ~ По камням прядают и гаснут на лету…— Речь идет о «колоннаде Аполлона» (архитектор Ч. Камерон). Первоначально это был «Храм Аполлона», возведенный в виде двойного кольца дорических колонн со статуей внутри (копия Аполлона Бельведерского). Во время одной из гроз часть колонн, обращенных к реке, разрушилась так, что теперь это полукольцо, а разрушение имитировало любимую в садах романтизма ориента¬цию на «руины», специальную стилизацию пострадавших от времени сооружений.

Ст. 100—101. Когда идем рекой вдоль Красныя долины, II Так названной за красо-ту…— Красная долина находится довольно далеко от дворца и колоннады Апол¬лона; поэтому «точки зрения» условно расположены в пространстве и времени.

Ст. 123—125. Там светится в кустах полусократый храм ~ Раскинувшись, черне-ет…— Возможно, речь идет о Храме Славы, упоминаемом в плане, не сохранив¬шемся. Тень молодых берез—Семейственная роща, в которой деревья высажива¬лись самой царской семьей в честь новорожденных и бракосочетания, причем на каждом дереве укреплялась табличка, в память о ком оно было посажено. Мемо¬риал не сохранился: теперь о Семейственной роще напоминает только покосив¬шийся пьедестал Урны судьбы.

Ст. 126. Л там у башни…— Речь идет о Пиль-башне, расположенной в пейзаж¬ной части парка, в которой доминируют извилистые берега Славянки.

Ст. 128—165. Но место есть… ~ Слетаются к мечте…— Описание памятника великой княгине Александре Павловне (см. примеч. к стихотворению «Славян¬ка»). Летом 1814 г. на перспективе одной из двенадцати дорожек, в садике, где любила играть рожденная в Павловске великая княгиня Александра Павловна, был установлен монумент работы И. П. Мартоса: «На круглом, прекрасно полиро¬ванном коричневом гранитном пьедестале, как аккорд неземной духовной чисто¬ты, воспринимается скульптурная группа: молодая прекрасная женщина, подняв лицо к небесам, устремляется ввысь, в’иной мир. И тщетно пытается Гений жиз¬ни удержать ее на земле» (Несин В., Сауткина Г. Павловск императорский и вели¬кокняжеский. СПб., 1996. С. 116).

Ст. 173—178. Сей павильон уединенный ~ Долина блещет перед ним…— Елизаве-тин павильон, который находился в районе Красной долины и был построен для Елизаветы Алексеевны, жены Александра Павловича в 1799—1800 гг. (архитектор Ч. Камерон). Павильон был четырехугольным с необычным декором всех четы¬рех фасадов: «С одной стороны—античный перистиль, с другой—обрубки ко¬лонн; над третьим—лестница, ведущая на плоскую кровлю; над четвертым — простой навес (…). Вид с кровли очень хорош: прямо—Славянка, для которой, во избежание весенних разливов ложе углублено и прорыто совершенно по пря¬мой линии, вдоль зеленеющей долины лугов; с одной стороны вид на долину, с другой — на совершенно новый, весьма изящный каменный мост, и, наконец, на плотину, из-под которой с шумом и плеском стремится каскад» (Семевский И. М. Павловск. СПб., 1877. С. 49).

Ст. 205. Каскад дымится и шумит…— В Павловском парке было несколько ис-кусственных каскадов, один из них — возле Елизаветина павильона.

Ст. 235—251. Не благотворная ль царица ~ Не покидай родных небес!—Имеется в виду императрица Мария Федоровна, которая любила Павловск «как свое созда¬ние. Там она проживала шесть месяцев, окруженная своими детьми и избранным кругом общества» (Хилкова Е. Г. Воспоминания об императрице Марии Федоров¬не // РА. 1873. № 7. Стб. 1130).

Ст. 295. На крепости пробило час!..— Возможно, крепость Бип (Мариенталь), по-строенная для Павла