и современном его зна-чении» (ПСС. Т. 10. С. 82).

Под датой 16 (28) февраля Жуковский записывает в дневник первые 50 стихов перевода поэмы Мура «Рай и Пери» (дневник прослоен рукописью перевода до 6(18) марта 1821 г.; под этой датой стоит запись: «Кончил Пери.—Дневники. С. 103—107). 5 (17) марта поэт в «„покоях принцев» наблюдал „живые картины. (…) Лалла Рук»»; 7 (19) марта был «у великой княгини. Альбом и Лалла Рук»; 8 (20) марта: «Поутру у великой княгини. Чтение Пери» (Дневники. С. 107).

Весной 1821 г. Жуковский взялся за издание рукописного журнала под назва¬нием «Лалла Рук» (некая аналогия «синеньких тетрадочек»—дерптских писем-дневников 1815 г., и в то же время воспоминание о журнале КШДН): 6(18) аире-ля он делает в дневнике следующую запись: «… я перечитал в моей Лалла Рук то, что написано великою княгинею и написал кое-что свое» (Дневники. С. 112). В архиве Жуковского сохранился один из выпусков этого журнала: беловая руко¬пись IV—V актов перевода трагедии Ф. Шиллера «Орлеанская дева» оформлена им в виде отдельной книжечки с надписью на титульном листе: «Лалла Рук. № 2» (РНБ, оп. 2, № 13). На существование других выпусков этого рукописного журна¬ла указывает цитированная выше запись, а также фраза из письма Александре Фе¬доровне от октября 1821 г.: «Предвижу, что будет еще несколько номеров Лалла Рук и Для немногих» (PC. 1902. № 5. С. 355).

Одна из последних дневниковых записей на тему «Лалла Рук» относится к 8 (20) сентября 1821 г.: после посещения «домика» швейцарского поэта Сигизмун-да Людвига Лербера Жуковский замечает: «… где было счастье, там случайно пу-тешественник. Лалла Рук» (Дневники. С. 143), после чего мотив Лалла Рук окон-чательно переходит на уровень поэтической ассоциации, трансформируясь в пе-риодически возникающие в дневниках и письмах 1821 г. образы сна-мечтания и звезды-воспоминания, лейтмотивные в стихотворении «Лалла Рук». После 1821 г. воспоминания о празднике Лалла Рук надолго исчезают из дневников Жуковско¬го, но, как об этом свидетельствует переписка поэта,— не из его памяти. 24 июня 1838 г. из заграничного путешествия с наследником Жуковский пишет великой княгине Марии Николаевне: «Но воспоминания о прошлом Берлине я не могу отделить от воспоминания о празднике Лалла Рук, (…) который был для меня ка¬ким-то очарованием и к которому принадлежали многие из тех, коих уж я не могу доискаться в нынешнем Берлине» (РА. 1885. №3. С. 332), а 24 (6) апреля-мая 1840 г. в неопубликованном дневнике Жуковского появится запись, навеянная оперой Спонтини «Нурмагал», написанной на сюжет одной из вставных поэм «Лалла Рук» — «Свет гарема»: «В театре. Нурмагал. Марш Лалла Рук. Ария Нурма¬гал. Скольких я вспомнил: Фосс. Элиза. Семейство Радзивилл. Брюль, Гребен. Герман. Все отношения с семьею Клейст. Саша. Маша. Молодость» (РГАЛИ, on. 1, № 37, л. 26). Все перечисленные в этой записи имена принадлежат друзьям Жуковского, с которыми он общался в период первого заграничного путешест¬вия, в 1821 г. И весьма симптоматично, что в конце записи возникают имена сес¬тер Протасовых, с которыми в сознании Жуковского связан образ «долины Ка¬шемира», первоначально возникший в долбинско-дерптских письмах-дневниках 1814—1815 г.

Что же касается поэтического наследия Жуковского, то стихотворение «Лалла Рук» является своеобразным эстетически-смысловым центром целого комплекса текстов, так или иначе с ним связанных. «Философия Лалла Рук» обрела свое по¬этическое выражение, во-первых, в стихотворении «Явление поэзии в виде Лалла Рук» (подробнее см. примеч. к этому стихотворению), а также в переводе одной из вставных поэм — «восточной повести» Т. Мура «Рай и Пери» (написан 16 (28) фев-раля— 6 (18) марта 1821 г.). Во-вторых, это уже упоминавшееся рассуждение о прекрасном: «Руссо говорит (…)», записанное в дневнике под датой 4(16) февраля 1821 г. и кончающееся стихами из «Лалла Рук», которое в 1848 г. Жуковский вста¬вил в свою статью «О поэте и современном его значении». В-третьих, это эссе «Ра-фаэлева Мадонна», выделившееся из письма Жуковского великой княгине Алек¬сандре Федоровне от 29 июня 1821 г. и включающее автоцитату ст. 49—56, 61—64 из стихотворения «Лалла Рук». Эссе «Рафаэлева Мадонна», опубликованное в ПЗ на 1824 год, стало не только эстетическим манифестом романтического искусства Жуковского; это была еще и первая фрагментарная публикация стихотворения «Лалла Рук» до его первой полной публикации в МТ. В лирике Жуковского 1831 г. как память о 10-летии Берлинского праздника сюжет «Лалла Рук» воскресает в стихотворениях «Пери», «Песнь бедуинки», «Мечта», переведенных Жуковским из иллюстрированного альбома В. Гензеля «Die lebender Bilder und pantomimi-schen Darstellungen bei dem Festspiel: „Lalla Rookh» (…). Berlin, 1823», включающе¬го также и тексты романсов, положенных на музыку Спонтини и сопровождавших живые картины Берлинского праздника (см. примеч. к указ. стихотворениям).

Наконец, последнее «Явление поэзии в виде Лалла Рук» состоялось в 1843 г., в посвящении к поэме «Наль и Дамаянти» (написанном 16 февраля 1843 г.), где вновь возникают соотнесенные в поэтическом сознании Жуковского образ доли¬ны Кашемира («Я видел сон: казалось, будто я II Цветущею долиной Кашемира II Иду один; со всех сторон вздымались II Громады гор (…)»), воспоминание о Берлинском празднике 1821 г. («… и в паланкине II Увидел я щревну молодую, II Невесту Севера; и на меня II Она глаза склонила мимоходом») и память о сестрах Протасовых, с имена-ми которых соединено воспоминание о «… двух родных, земной судьбиной II Разроз-ненных могилах…» (ПСС. Т. 5. С. 112—113).

Стихотворение «Лалла Рук» и комплекс связанных с ним прозаических и по-этических текстов стали известны друзьям Жуковского задолго до их публикации. Так, о статье «Рафаэлева Мадонна» (опубликована в ПЗ на 1824 год) Е. Е. Кома-ровский в письме И. И. Козлову от 25 декабря 1823 г. сообщал: «Я думаю, что ни одно письмо Дюиати не было лучше Рафаэлевой Мадонны. Мысль дать ей значе¬ние видения очень гениальна» (РА. 1866. Кн. 1. С. 315). Эту же мысль подчеркнул в своем отзыве П. А. Вяземский: «Это не живопись и не поэзия, а что-то выше са¬мой поэзии. О нем [эссе Жуковского.—О. Л.] можно сказать то, что Жуковский сказал о самой Мадонне. Это не картина, а видение…» (Вяземский П. А. Поли, собр. соч. СПб., 1880. Т. 1. С. 269).

боо

А. С. Пушкин, отрицательно оценивший сам факт обращения Жуковского к переводу поэмы Т. Мура: «Жуковский меня бесит—что ему понравилось в этом Муре? чопорном подражателе безобразному восточному воображению? Вся Лалла Рук не стоит десяти строчек Тристрама Шанди (…)» (Письмо П. А. Вяземскому от 2 января 1822 г. // Пушкин. Т. 13. С. 34), был хорошо знаком с неопубликованным рассуждением Жуковского о прекрасном: «Руссо говорит…» В бумагах Пушкина сохранилась выполненная его рукою сокращенная запись этого рассуждения, включающая ст. 61—64 стихотворения «Лалла Рук» (Рукою Пушкина. М., 1935. С. 490—492) и по почерку относимая к началу 1820-х гг. (Там же. С. 491).

Что же касается возможного источника знакомства Пушкина с образом «Гения чистой красоты», реминисцированного в послании «К А. П. Керн» и восходящего к двум поэтическим текстам Жуковского—стихотворениям «Лалла Рук» и «Я Му¬зу юную, бывало…» (конец 1823 г.; подробнее см. примеч.), то этим источником могла быть статья «Рафаэлева Мадонна», опубликованная в ПЗ на 1824 год и включающая в себя выделенный курсивом стих: «Гений чистой красоты», предше¬ствующий автоцитате из стихотворения «Лалла Рук» (ст. 49—56, 61—64). Этот вы¬пуск ПЗ Пушкин получил в самом начале 1824 г. (см. письма А. А. Бестужеву от 12 января и 8 февраля 1824 г. // Пушкин. Т. 13. С. 84, 87). И хотя в письмах нет ни одного упоминания о знакомстве со статьей «Рафаэлева Мадонна», есть косвенное свидетельство пушкинской осведомленности об этой публикации еще до того, как ПЗ на 1824 год попала к нему в руки: 1 декабря 1823 г. Пушкин пишет А. И. Тур¬геневу: «Жуковскому грех; чем я хуже принц(ессы) Шарлотты [немецкое имя ве¬ликой княгини Александры Федоровны.—О. Л.], что он мне ни строчки в 3 года не напишет» (Пушкин. Т. 13. С. 80), обнаруживая тем самым свою информирован¬ность о творческой истории двух статей Жуковского («Рафаэлева Мадонна» и «Пу¬тешествие по Саксонской Швейцарии»), опубликованных в ПЗ на 1824 год и вы¬делившихся из писем Жуковского Александре Федоровне. Во всяком случае, со статьей «Рафаэлева Мадонна» Пушкин ознакомился раньше, чем стал обладате¬лем третьего издания «Стихотворений Василия Жуковского» (С 3), о котором он, возможно, писал в известном письме Л. С. Пушкину от 13 июня 1824 г. (Пушкин. Т. 13. С. 98) и в котором впервые было напечатано стихотворение «Я Музу юную, бывало…» Подробнее о влиянии стихотворения «Лалла Рук» на творчество Пуш¬кина см.: Черняев Н. И. Послание «К А. П. Керн» Пушкина и «Лалла Рук» Жуков¬ского // Черняев Н. И. Критические статьи и заметки о Пушкине. Харьков, 1900. С. 33—64; Эйгес И. Пушкин и Жуковский // Пушкин—родоначальник новой рус¬ской литературы. М.; Л., 1941. С. 210—213; Белецкий А. И. Избранные статьи по теории литературы. М., 1964. С. 390—391.

Косвенным свидетельством того, что стихотворение «Лалла Рук» было доста¬точно широко известно в родственном и дружеском кругу Жуковского задолго до его полной публикации в МТ, является одна из черновых строф 8-й главы романа Пушкина «Евгений Онегин», не вошедшая в окончательный текст и вводящая в сцену петербургского бала великую княгиню Александру Федоровну под поэтиче¬ским прозвищем «Лалла Рук», закрепившимся за ней после стихотворения Жу¬ковского:

И в зале яркой и богатой, Когда в умолкший тесный круг, Подобна лилии крылатой, Колеблясь входит Лалла Рук И над поникшею толпою Сияет царственной главою…

(Пушкин. Т. 6. С. 637).

Время действия 8-й главы Ю. М. Лотман относит к осени 1824—весне 1825 гг.; петербургский бал, на котором танцует великая княгиня—к поздней осени 1824 г. (см.: Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин»: Комментарий. Л., 1983. С. 24, 83—84). Сохранились и более поздние свидетельства ассоциативной связи образа Лалла Рук с личностью Александры Федоровны. Так, А. А. Воейкова в письме Жуковскому от 1 января 1826 г. дважды упоминает это поэтическое про¬звище: «Я у нее [фрейлины Вильдермет.— О. Л.] довольно часто, и не случалось ни разу, чтобы Lalla Rhouk не пришла—последний раз посидела с нами почти час. (…) Ежели еще удастся встретиться с Лалла Рук, то попрошу ее, чтобы она не от¬пустила [Вильдермет] до твоего приезда» (Соловьев. Т. 2. С. 18). Сохранились так¬же лаконичные воспоминания уже упоминавшейся выше немецкой поэтессы Гед-виги фон Штегеманн (подробнее о ней см. примеч. к стихотворению «Явление по¬эзии в виде Лалла Рук»), в которых Александра Федоровна также названа поэти¬ческим прозвищем Лалла Рук. В 1830 г. Гедвига фон Штегеманн писала своей приятельнице г-же