стихотворение «Воспоминание» — это своего рода жизненная программа Жуковского, основанная на его оригинальной философии и психоло¬гии воспоминания, которая может быть серьезной опорой для душевной гармо¬нии (об этом подробнее см.: Веселовский. С. 250—253).
Ю. Шамурин в статье «Московские кладбища» отмечал: «… постоянно повторя¬ется на могилах начала XIX века красивое четверостишие Жуковского…» (Москва в ее прошлом и настоящем. Вып. 8. М., 1911. С. 114).
Ф. Канунова
В альбом Е. А. Алябьевой, рожденной Римской-Корсаковой
(«Кто вас случайно в жизни встретит…») (С. 225)
Автограф неизвестен.
При жизни Жуковского не печаталось.
Впервые: Москвитянин. 1852. Кн. 1. №18. Сентябрь. С. 126—с заглавием: «В альбом Е. А. Алябьевой. Стихотворение Жуковского» и датой: «16 (28) июня 1821. Карлсбад».
Печатается по тексту первой публикации.
Датируется: 16 (28) июня 1821 г.
В примечании к первой публикации в «Москвитянине» говорится: «Мы обяза¬ны С. П. Стромилову за сообщение следующего стихотворения Жуковского, кото¬рого всякая строка для нас любопытна».
Адресат альбомного экспромта Жуковского—княжна Екатерина Александров¬на Римская-Корсакова (1803—1854), в первом браке Офросимова; с 1840 г. жена композитора А. А. Алябьева (см.: Тимофеев Г. Н. А. А. Алябьев: Очерк жизни и творчества. М., 1912). К сожалению, дневниковые записи Жуковского за июнь 1821 г. отсутствуют. Никаких других свидетельств о встречах Чуковского с Е. А. Римской-Корсаковой не обнаружено.
Н. Вётшева
(«Безмолвное море, лазурное море…») (С. 226)
Автографы:
1) ПД, ф. 274, on. 1, №402, л. 25—черновой, без заглавия.
2) ПД, ф. 274, он. 1, №402, л. 24—24 об.— беловой, с подписью: «Жуковский». Копия (ПД, ф. 234 (Плетнев), on. 1, № 12, л. 3 об.—4)—рукою П. А. Плетне¬ва, с датой: «15 июня 1847. Спасская Мыза близ Петербурга».
Впервые: СЦ на 1829 год. СПб., 1828. С. 152—153—с подписью: В. Жуков¬ский.
В прижизненных изданиях: С 4, 5—с подзаголовком: «Элегия», в С 5 — в подборке произведений 1822 г.
Датируется: предположительно август-сентябрь 1821 г.
К жанровому определению «Моря» Жуковский пришел не сразу. В «Общем ог-лавлении» поэт поместил стихотворение в раздел «Смесь» (Матяш. С. 153). Одна¬ко в С 5 Жуковский назвал «Море» элегией, вынеся это определение в заглавие. В стихотворении отражается эволюция элегического жанра Жуковского. Здесь на-личествует то, что характерно для зрелой поры этого жанра: переход из области отвлеченных общечеловеческих законов бытия к личностному, лирическому их выражению и одновременно к поиску символического языка.
Это просматривается в самом процессе работы над текстом, где все более чет¬ко проявляется личностный план стихотворения — восприятие моря очарован¬ным и встревоженным лирическим «я». Такие стихи, как «Стою очарован над бездной твоей…» или «Открой мне глубокую тайну твою…», появились не сразу, а в процессе творческих поисков. Вместе с этим усиливается мотив смятения, тре¬воги, утраченной тишины. В нарастающей поэтической оппозиции «море—небо» передана сложность человеческой жизни, исполненной тайн, тревоги и смятения, которые приходят на смену радости и тишины. Вопросительная интонация под¬черкивает напряженность поисков поэта и углубляет мотив таинственности про¬исходящего.
А. С. Пушкин высоко оценил «Море». Он писал П. А. Вяземскому от 25 января 1829 г.: «Читал „Цветы»? Каково „Море» Жуковского—и каков его Гомер» (Пуш¬кин. Т. 14. С. 400). Юный Лермонтов на пансионском акте 1829 г. «прекрасно про¬изнес стихи Жуковского к Морю и заслужил громкие рукоплескания» (М. Ю. Лер¬монтов в воспоминаниях современников. М., 1989. С. 77).
Никаких прямых свидетельств о времени работы Жуковского над стихотворе¬нием не обнаружено. Традиционно все комментаторы и исследователи творчества Жуковского опираются на указание поэта в последнем прижизненном собрании сочинений (С 5. Т. 4. С. 132)—1822 г. Но можно высказать предположение, учи¬тывая приблизительность датировок в этом издании (как правило, они относятся к подборке стихотворений), что «Море» было написано во время заграничного пу¬тешествия 1821 г., скорее всего в августе-сентябре, когда Жуковский буквально
6о8
«идет» по следам Байрона, читая его произведения, слушая воспоминания о нем (Дневники. С. 137, 139), наконец, приступив 5 сентября к переводу «Шильонского узника» (Дневники. С. 140). Путешествие по Италии не могло не вызвать в памя¬ти поэта морские пейзажи Байрона из заключительной четвертой (итальянской) песни «Чайльд Гарольда», в частности 178—184 строфы. Ср.:
Без меры, без начала, без конца,
Великолепно в гневе н в покое.
Ты в урагане — зеркало Творца,
В полярных льдах и в синем южном зное
Всегда неповторимое, живое…
(Перевод В. Левика)
Это тем более кажется правдоподобным, если учесть, что летом 1819 г. Батюш¬ков неревел 178-ю строфу четвертой песни «Странствований Чайльд Гарольда» («Есть наслаждение и в дикости лесов…», своеобразный пролог к «морским» стро¬фам Байрона. Перевод этих же строф был сделан и И. И. Козловым. Как извест¬но, элегия А. С. Пушкина «Погасло дневное светило…» (1820) была напечатана первоначально с пометой: «Черное море. 1820. Сентябрь», а в сборнике 1826 г. имела помету в оглавлении: «Подражание Байрону». Элегией «Море» Жуковский дополнил традицию русской романтической маринистики, создав одновременно свой эстетический манифест. Подробнее об этом см.: Жилякова Э. М. О философ¬ской природе лирики В. А. Жуковского // Художественное творчество и литера¬турный процесс. Томск, 1982. Вып. 4. С. 112—128.
Ф. Канунова
«Узрев черты сии пленительно-живые…»
(С. 227)
Автограф (РНБ, on. 1, №4д, л. 27)—беловой, в составе дневниковой записи от 1 декабря 1821 г.
При жизни Жуковского не печаталось. Впервые: Бумаги Жуковского. СП.
Печатается по тексту первой публикации, со сверкой по автографу. Датируется: 1 декабря 1821 г.
Публикуя это четверостишие, И. А. Бычков высказал предположение о том, что оно посвящено великой княгине Александре Федоровне и ее матери — прус¬ской королеве Луизе (Бумаги Жуковского. С. 11). П. А. Ефремов, отнеся четверо¬стишие к 1 декабря 1823 г. (?), присоединился к этому предположению (С 9. Т. 2. С. 560). Однако оснований для такой атрибуции адресатов этой записи нет ника¬ких: к этому времени великая княгиня уже уехала в Россию, вряд ли можно было говорить о «пленительно-живых» чертах умершей 11 лет тому назад королевы Луизы.
20 — 295
609
Сам контекст дневниковой записи и некоторые обстоятельства жизни Жуков¬ского этого времени позволяют говорить, что четверостишие, находящиеся в бер¬линском дневнике конца 1821 г., относится к Марии Клейст и ее дочери Луизе (Лулу), салон которых Жуковский постоянно посещает в это время, а в дневнике неоднократно упоминает о его хозяйке и ее дочери (см.: Дневники. С. 171—173). В письме к прусскому кронпринцу, будущему королю Фридриху-Вильгельму IV, от 4 (10) июля 1822 г. он, в частности, сообщал: «Я вспоминаю Берлин с призна¬тельностью и даже как бы с тоской по родине. Там оставил я друзей, которых бу¬ду нежно любить всю жизнь, особенно семейство Клейст. Можно ли чувствовать себя более „дома», чем я себя чувствовал у них?» (РБ. 1912. Ноябрь-декабрь. С. 144. Подлинник по-французски). Позднее он вспоминал: «Мы породнились ду¬шою в то время, когда я жил в Берлине (1821 г.). Там я познакомился с ее мате¬рью и с нею. Мать ее была несравненная женщина; я любил ее детски, она люби¬ла меня матерински…» (УС. С. 60).
Кузина известного немецкого писателя Генриха Клейста, Мария фон Клейст (урожд. Гвалтиери; 1761—1831), была образованнейшей женщиной своего време¬ни. В ее салоне собирались представители берлинской интеллигенции и прусско¬го королевского двора. Она благословила Жуковского на перевод индийского ска¬зания «Наль и Дамаянти» в переложении немецкого поэта Фридриха Рюккерта (см.: Описание. № 1986).
Ее дочь Луиза, которую Жуковский в дневниках называл Лулу (в замуж, гр. Стош; 1800—1855), также не была чужда эстетических увлечений. В немецкой мемуарной литературе существовала версия об увлечении ею Жуковского и даже указывалось, что он просил ее руки (см.: Elisa Radziwill. Ein Leben in Liebe und Leid. Unveroffentlichte Briefe der Jahre 1820—1834 herausgegeben von Dr. Bruno Hennig. Berlin, 1922. S. 85. За эти сведения выражаю искреннюю признатель¬ность г-ну Клеменсу Хейфусу, библиографу Гамбургской университетской библио¬теки). Позднее, в 1835 г. Жуковский писал о ней: «Дочь, создание несравненное; она теперь замужем, мать семейства; пишет ко мне письма несравненные» (УС. С. 61).
А. Янушкевич
В альбом А. А. В.(оейковой)
(«Ты свет увидела во дни моей весны…») (С. 227)
Автографы:
1) ПД. №27787, л. 1—беловой, с карандашной пометой рукою Жуковского: «В альбом А. А. В.(оейковой)».
2) ПД. №27787, л. 2—черновой, с разночтениями в ст. 1 «Пришла на землю ты во дни моей весны…») и ст. 6 («Святые радости друзьями подлетели…»).
Ко и и я (ПД. № 27787, л. 3) — рукою неустановленного лица, неполная (фраг-менты последних четырех стихов).
Впервые: С 5. Т. 2. С. 150—с заглавием: «В альбом А. А. П.»; отнесено к 1814 г. В «Общем оглавлении» к С 5 помещено в отдел «Смесь» с той же датой (Матяш. С. 154).
Датируется: 1821 г.
П. А. Ефремов (С 7—9) и вслед за ним И. М. Семенко (СС 2. Т. 1. С. 408) при¬водят неверные сведения о времени первой публикации стихотворения «В аль¬бом А. А. П.», указывая ее источник как BE. 1814. №5. Март. В этом номере BE опубликовано стихотворение А. Ф. Воейкова «К Ек.(атерине) Аф.(анасьевне) П.(ро-тасовой)» (BE. 1814. № 5. Март. С. 33). В связи с этим датировка стихотворения «В альбом А. А. П.(ротасовой)» 1814-м г. представляется спорной, поскольку черно¬вой автограф записан на бумаге с водяным знаком: «J. Whatman. 1821»; карандаш¬ная помета: «В альбом А. А. В.(оейковой)» в беловом автографе указывает на вре¬мя после замужества и перемены фамилии адресата, а хронологический период создания (1814 г.) не подтвержден фактом ранней публикации. Датировка С 5 также не может быть решающим аргументом: известно, что в ряде случаев дати¬ровки в этом издании противоречат объективным данным автографов и первых прижизненных публикаций. Напротив, отнесение стихотворения «В альбом А. А. П.» к 1821 г. вполне согласуется с известными фактами биографии А. А. Во¬ейковой и В. А. Жуковского. Опубликованные М. Л. Гофманом письма Жуковско¬го к А. И. Тургеневу и А. А. Воейковой от февраля 1821 г. и без точной даты (отне¬сенные Гофманом к 1821 г. в целом) свидетельствуют о том, что стихотворение Жуковского могло быть навеяно сообщением о взаимной любви А. И. Тургенева и А. А. Воейковой, которое Жуковский получил от них в начале 1821 г. Ср.: «Я по¬лучил твое письмо и в нем Сашино из Дерита. (…) помни, что между нами теперь Саша. Описывая себя, ты совершенно описал меня, и кажется, мы можем быть взаимным лекарством» (Гофман. С. 159—160). Ср. также в другом письме: «Моя Сашка есть точно Ангел, прилетевший на нашу с тобою землю из рая (…) я обра¬довался твоей любви к ней как будто бы своей; я увидел в этой любви одно наше, общее благо, увидел в нем нашу прежнюю дружбу; я ни минуты не подумал о сча¬стии, ибо не счастие для тебя главное (…). Будем же радоваться ангелу и беречь его на земле от земного…» (Гофман. С. 161—162). О том, что Жуковский ошибся в
