заглавия; л. 35 — план. Впервые: Дамский журнал. 1826.№5. Март. С. 215—216—с заглавием: «Хор,

петый девицами, воспитанными в Екатерининском институте, при последнем экзамене по случаю выпуска их 1826 года, февраля 20 дня» и подписью: «Жу¬ковский».

В прижизненные собрания сочинений не входило.

Печатается по тексту первой публикации, со сверкой по автографу.

Датируется: около 20 февраля 1826 г.

Хор девиц «на выпуск» 1826 г., помимо обычных лейтмотивов (расставания, воспоминания, благодарности имп. Марии Федоровне), включает мотив внезап¬ной кончины императора Александра I.

Сохранилось воспоминание об этом выпуске А. О. Смирновой-Россет. Как обычно, она допускает неточность, называя автором стихов не Жуковского, а Плетнева. «После этого назначен был день прощания,— пишет она,— императри¬ца приехала с государем [Николаем I]. Он был бледен и очень худ, видно было, что он очень озабочен. Мы пели прощальные стихи, сочиненные Плетневым, а Кавос, наш учитель пения, сочинил музыку:

Расстаемся, расстаемся Мм с приютом детских лет, Мы судьбе, зовущей,в свет, Невозвратно отдаемся. Был у нас другой хранитель, Он уж взят на небеса, Небеса его обитель…

При этих словах слезами прервались наши голоса, и мы не окончили. Госуда¬рыня взяла за руку молодого императора и сказала: „Au revoir, mes enfants»» («До свидания, дети мои».—фр.; Смирнова-Россет. С. 142). Несмотря на неточности ци¬тирования стихов и указания их автора, мемуаристка восоздает атмосферу этого выпускного акта в Екатерининском институте. В ее воспоминаниях упоминает¬ся автор музыки хора на слова Жуковского. Это Катерино Альбертович Кавос (1775—1840), итальянец по происхождению, композитор и дирижер, с 1822 г. ин¬спектор придворных театров.

Ст. 14. Матерь милая являлась…— Имеется в виду императрица Мария Федо¬ровна.

Ст. 17. Был у нас другой хранитель…— Речь идет о недавно умершем императоре Александре I.

Н. Вётшева

«Был у меня товарищ…»

(С. 249)

Автографы:

1) РНБ, on. 1, №5, л. 2 — черновой, карандашом, отличающийся от оконча¬тельного текста (см. ниже).

2) РНБ, on. 1, №26, л. 116—беловой, на бумаге с вензелем Николая I, без за¬главия.

При жизни Жуковского не печаталось.

Впервые: Бумаги Жуковского. С. 12 (ст. 1—5 черновой редакции); С. 66 (ст. 1—5 — беловой).

Впервые полностью: ПСС. Т. 11. С. 136 (беловая редакция). Печатается но тексту первой публикации, со сверкой но автографу. Датируется: июль 1826 г. ~

Черновой автограф стихотворения находится в небольшом дорожном альбом¬чике Жуковского с путевыми дневниковыми записями от 9 мая 1826—11 июня 1827 г. Карандашный набросок предшествует непосредственно записи от 9 мая, но, по всей вероятности, он был сделан позже, скорее всего как отклик на казнь декабристов 13 июля 1826 г., о чем свидетельствует беловой автограф на бумаге с вензелем Николая I. Именно в июле 1826 г. Жуковский приступает к активной

работе над «Запиской о Н. И. Тургеневе»: 8 (20) июля знакомится с материалами «Донесения следственной комиссии» по делу от 14 декабря (ср.: «Чтение отче¬та»—Дневники. С. 186).

На декабристский подтекст этого стихотворения впервые указала М. Бессараб: «В прижизненных изданиях сочинений Жуковского и в журналах это стихотворе¬ние не публиковалось. Видимо, считали, что оно навеяно кровавыми событиями 1826 года: казнью декабристов 13 (25) июля» (Бессараб М. Жуковский: Книга о ве¬ликом русском поэте. М., 1975. С. 151). Впоследствии эта гипотеза получила свое дальнейшее обоснование и развитие (см.: Корнеев А. «Ты будь мне верный брат»: Жуковский и декабристы // Литературная Россия. 1983. №6. 4 февраля. С. 17; Янушкевич. С. 180; Фризман Л. Г. Декабристы и русская литература. М., 1988. С. 26—27; Иезуитова. С. 169).

Впервые обративший внимание на стихотворение И. А. Бычков (Бумаги Жу-ковского. С. 12) считал его оригинальным. П. А. Ефремов, приведя в примечании первую строфу, говорил, что это «начало перевода из Ленау» (С 9. Т. 2. С. 566). А. С. Архангельский, впервые опубликовавший полный текст и датировавший его 1827-м г., не оставил к нему никаких примечаний (ПСС. Т. 11. С. 136).

Как установил Ц. С. Вольне, стихотворение Жуковского является вольным пе-реводом стихотворения Людвига Уланда «Der gute Kamerad» («Хороший това¬рищ».—нем.; Стихотворения. Т. 2. С. 535). Это стихотворение Уланда, написан¬ное в 1809 г. и впервые опубликованное в «Poetischer Almanach fur das Jahr 1812», стало в Германии популярной народной песней. Связанное с событиями антина¬полеоновской освободительной войны в Германии, у Жуковского оно получило новое звучание.

В оригинале 3-стопный ямб переходит в паузник в 1 и 2-м стихах первой и второй строфы. Жуковский последовательно выдерживает размер: 3-стонный ямб с мужскими окончаниями во 2-м и 5-м стихах. Везде последовательно, кроме 1-го стиха, слово «Kamerad» (друг, товарищ) заменено словом «Брат», с эмоциональны¬ми определениями: «родной», «родимый», «верный». Многоточия, отсутствующие в подлиннике, создают драматизм рассказа от первого лица.

Для понимания процесса работы Жуковского над переводом характерен чер¬новой вариант, который можно назвать первой редакцией. Ср.:

Был у меня товарищ

По милости небес.

Ударили тревогу,

Мы шли с ним рядом в ногу,

Ружье наперевес.

Ядро куда ж прорвалось? Кого из нас двоих? Ему была судьбина. Он лег у йог моих,

Хотел подать мне руку [далее нрзб.].

А.Янушкевич

1827

Прощальная песнь, петая воспитанницами Общества благородных девиц,

при выпуске 1827 года

(«Миновались, миновались…») (С. 250)

Автограф (РГАЛИ, оп. 1,№35,л. боб.— 8)—черновой.

Впервые: Славянин. 1827. №9. С. 141—142—с подписью: «Жуковский».

В прижизненные собрания сочинений не входило.

Печатается по тексту первой публикации.

Датируется: конец 1826—начало 1827 г.

«Прощальная неснь» 1827 г. продолжает традицию других подобных стихо-творений, написанных Жуковским для воспитанниц Общества благородных де¬виц «на выпуск», традиционно проходивший в феврале. Как и в 1826 г., музыку к ней написал композитор и дирижер К. А. Кавос (см. примеч. к стихотворению «Хор, петый (…) при выпуске 1826 г.»). Стихи были присланы из Дрездена, где тогда вместе с братьями Тургеневыми (Александром и Сергеем) находился Жу¬ковский. Это было время его приготовления к должности воспитателя наследни¬ка. Он составляет «План учения великого князя», покупает книги для будущих лекций. «Поэзия мною не покинута,—сообщает он в письме к А. П. Елагиной из Дрездена от 7 февраля 1827 г.,—хоть я и перестал писать стихи, хотя мои занятия и могут со стороны показаться механическими. Есть в душе какая-то теплота, ко¬торая животворит ее» (УС. С. 45). «Прощальная песнь…», вобравшая в себя основ¬ные мотивы предыдущей поэзии Жуковского, пронизана теплотой этого чувства.

Н. Вётшева

Приношение

(«Тому, кто Арфою чудесный мир творит!..») (С. 251)

Автограф: ЛН. 1932. №4—6. С. 346—факсимиле. Подлинник в Веймаре (Goethe und Schiller Archiv).

При жизни Жуковского не печаталось. Впервые: ЛН. 1932. №4—6. С. 346. Печатается по тексту первой публикации. Датируется: 24 (5) августа-сентября 1827 г.

Во время своей второй встречи с Гёте в 1827 г. Жуковский был у него несколь¬ко раз. Прибыв в Веймар во вторник, 4 сентября н. ст., он уже 5-го дважды посе¬щает его. Во время одного из визитов (вместе с художником Герхардом Рейтер-ном, своим будущим тестем) он дарит ему картину известного немецкого худож¬ника-романтика и естествоиспытателя Карла Густава Каруса (1789—1869), «изо¬бражающую одинокую арфу в рамке готического окна, на фоне отдаленных силу¬этов стрельчатых соборов, залитых лунным светом» (Жирмунский. С. 80). Картина имела аллегорический смысл, связанный с темой гибели Байрона, символически раскрытой Гёте во второй части «Фауста». На обороте картины Жуковский сделал стихотворную надпись-посвящение, обращенную к Гёте, с параллельным фран¬цузским переводом, помеченную 5-м сентября 1827 г. Французский текст выгля¬дел так: «Offrande a celui dont la harpe а сгеё un monde de prodiges, qui a souleve le voile misterieux de la creation, qui donne la vie au passe et prophetise Pavenir» (Речи и отчет Ими. Московского университета. М., 1853. С. 74; Перевод: Дар тому, арфа которого сотворила мир чудес, кто поднял таинственный покров с творения, кто дает жизнь прошлому и предсказывает будущее.—(pp.).

«Подношение», видимо, понравилось Гёте, и он писал об этой картине 30 сен¬тября 1827 г. живописцу и историку искусств Иоганну Генриху Мейеру: «Замеча¬тельная картина Каруса выражает восхищенному взору всю романтику, так же как „Геркулес и Телефус» в совершенстве передает классическое» (Goethes Werke. Bd. 43. Weimar, 1908. S. 94. Подлинник по-немецки). Побывавший у Гёте позднее С. П. Шевырев писал к А. П. Елагиной 29 мая 1829 г.: «Гёте показал мне подарок Жуковского—картину, изображавшую арфу у стула, на котором кто-то сидел и ос¬тавил плащ свой. Луна ударяет на струны. Эта мысль взята из его Елены» (РА. 1879. Кн. 1.С. 139).

Н. Реморова

К Гёте

(«Творец великих вдохновений!..») (С. 252)

Автограф (РНБ, он. 1,№5,л. 35) — черновой набросок первых трех строф. При жизни Жуковского не печаталось.

Впервые: Письма А. И. Тургенева к Н. И. Тургеневу. Лейпциг, 1872. С. 115. Печатается но тексту первой публикации, со сверкой но автографу. Датируется: 25—26 августа (6—7 сентября) 1827 г.

Стихотворение, написанное на третий день приезда Жуковского в Веймар, бы¬ло подарено Гёте 7 сентября. Накануне Жуковский был у Гёте, о чем свидетельст¬вует запись в дневнике: «К Гёте. Разговор о Елене, о Бейроне. Гёте ставит его под¬ле Гомера и Шекспира» (Дневники. С. 203). Рано утром 7 сентября Жуковский пе¬редал канцлеру фон Мюллеру для Гёте свое стихотворение. В веймарском архиве сохранился немецкий прозаический перевод этого стихотворения, сделанный са¬мим Жуковским, с пометкой: «7 сентября 1827 г.» и характерным для мировоззре¬ния Жуковского посвящением: «Dem guten groBen Маппе» («Доброму великому человеку»—нем.). Текст этот приведен в «Беседах канцлера Ф. Мюллера» (см.: Петухов Е. В. Письма В. А. Жуковского к канцлеру Фридриху фон Мюллеру // Но¬вый сборник статей по славяноведению… СПб., 1905. С. 337).

В письме к брату Николаю Ивановичу Тургеневу от 8 сентября 1827 г. А. И. Тургенев, сообщая текст этого стихотворения, писал: «В полночь приехал

Жуковский (…). Он зажился три дня в Веймаре в беседе с Гёте (…). Жуковский жалеет, что меня не было с ним у Гёте. Он был необыкновенно любезен и как отец с ним. Жуковскому хотелось, чтобы я разделил эти минуты с ним; ибо он го¬ворил, что Гёте и Шиллер образовали его…» (Письма А И. Тургенева к Н. И. Тур¬геневу. С. 114).

В немецком варианте комплиментарный характер некоторых стихов оказался несколько усиленным. Так, вместо «творец великих вдохновений» поставлено «Of-fenbarungen» («откровений»); вместо «твое вечернее сиянье» — «Deine herrlich flam-mende Abendsonne» («твое великолепно пламенеющее вечернее солнце»). Это не особенно понравилось Гёте, и, как пишет Мюллер, по его мнению, он «слишком холодно принял великолепное прощальное стихотворение Жуковского, хотя на¬шел в нем нечто восточное, глубокое, иератическое (Priesterliches)» (ЛН. 1932. №4—6. С. 336).

Русского языка Гёте не знал и знакомился с творчеством Жуковского через «Российскую антологию» Бауринга (John Bowring; 1792—1872), первый том кото¬рой вышел в 1821 г. В рецензии на другую антологию Бауринга Гёте писал в 1827 г.: «Бауринг (…) еще в 1821 г. подарил нас русской антологией, и (…) мы могли ближе узнать человека, который давно сроднился с нами в любви и прияз¬ни: г-на Жуковского. Он любезно почтил нас милыми