стихотворе¬ний предопределено оригиналом: «Der Neider» написан не в элегической, а в анакреонтической манере, как писались в то время сатирические стихи, т. е. ям¬бом. В данном случае—шестистопным. Жуковский, сократив в переводе количе¬ство стой в строке, увеличил число строк, превратив четверостишие в восьмисти¬шие. На страницах гердеровского тома из библиотеки Жуковского набросков пе¬ревода нет. В альбом стихотворение вписано с небольшими помарками, связан¬ными с перестановкой слов в ст. 3 и 4.

Как справедливо заметил С. А. Кибальник, «в стихотворении „Завистник» мы имеем своего рода нравственную оценку убийцы Пушкина, хотя пьеса, разумеет¬ся, имеет и более отвлеченный, универсальный смысл» (Ж. и русская культура. С. 269).

IX. «Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе…» — оригинальное стихотворение в антологическом духе. Заглавия в рукописи не имеет. Как и два предыдущих, не озаглавленных поэтом переводных стихотворений, отличается ярко выраженной лиричностью повествования, передающей авторское глубоко личное отношение к теме, к объекту повествования. Это—своеобразные «лириче¬ские отступления» в цикле антологических стихотворений, не допускающих «ни¬чего лишнего в чувствах» (А. С. Пушкин) и тяготеющих к обобщенно-эмоциональ¬ному строю.

В данном стихотворении рассказ ведется непосредственно от имени автора. Замедленность движения элегического дистиха здесь особенно заметна и под¬черкнута обилием enjambement’oB, передающих не только замедленность, но и эмоциональную напряженность повествования.

В стихотворении нет ни одного специфически антологического образа, ни од¬ного мифологического имени. Но преисполненное тихой, величественной скорби, оно звучит как торжественный реквием, завершающий размышления о красоте и ее быстротечности в этом мире («Роза»), о величии художника и святости его ис¬кусства («Фидий, иль сам громовержец…»), хрупкости и краткости жизни («Лавр», «Голос младенца из гроба», «Надгробие юноше», «О веселая младость!..»), пре¬вратностях судьбы и противостоянии ей («Судьба»). В этом смысле стихотворение «Он лежал без движенья…»—логический и эмоциональный финал всего цикла.

При первой публикации М. П. Погодиным стихотворение было озаглавлено «Покойнику». После того, как была замечена текстуальная близость стихотворе¬ния и известного письма Жуковского к С. Л. Пушкину о последних часах жизни А. С. Пушкина, к погодинскому заголовку стало добавляться заключаемое в скоб¬ки «уточнение»: «А. С. Пушкину» (С 8. Т. 3. С. 247; ПСС. Т. 4. С. 26), а позднее просто: «Пушкин» (Стихотворения. Т. 2. С. 272).

Представляется принципиально неверным не только придание заглавий про-изведениям, автором не озаглавленным, но и утверждение, что стихотворение «Он лежал без движенья…» представляет собой «переложение отрывка письма Жуковского» (СС 1. Т. 4. С. 602). Исследователями уже указывалось, что в письме к С. Л. Пушкину автором сознательно был «привнесен элемент художественной концепции», что «Жуковский (…) отбирал детали и располагал их соответственно определенному замыслу» (см.: Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1974. Т. 1.С. 32). «Элемент художественной концепции» при работе над стихотво¬рением продолжал развиваться и углубляться, происходило переосмысление об¬раза и основной идеи произведения, подобное тому, с каким мы сталкиваемся и при рождении замысла «Судьбы» (подробнее см.: ПМиЖ. Вып. 8. С. 42—45). Представляется нецелесообразным привносить в стихотворение с помощью ново¬го заглавия, даваемого в современных изданиях, сознательно отрицаемую авто¬ром конкретность, хотя, конечно, «пушкинский подтекст» присутствует в этом произведении.

Н. Реморова

(К своему портрету)

(«Воспоминание и я — одно и то же…») (С. 304)

Автограф неизвестен.

При жизни Жуковского не печаталось.

Впервые: ОЗ. 1855. Т. 103. Кн. 12. Отд. 2. С. 183 — в составе воспоминаний А. Н. Мокрицкого о К. П. Брюллове, без заглавия. Печатается но тексту первой публикации. Датируется: апрель 1837 г.

Публикуя воспоминания о своем учителе, известном художнике Карле Брюлло¬ве, художник и академик живописи Аполлон Николаевич Мокрицкий (1810—1870) опирался на дневниковые записи 1834—1840 гг. Фрагмент дневника, в котором приводится четверостишие Жуковского, относится к апрелю 1837 г., когда «Карл Великий», как называл Брюллова его ученик, приступил к работе над известным портретом Жуковского.

История создания этого портрета связана с освобождением Т. Г. Шевченко от крепостной неволи. Портрет предназначался для розыгрыша в лотерее с целью получения денег для выкупа. Первые сеансы в мастерской Брюллова состоялись перед самым отъездом Жуковского в путешествие с наследником но России. За¬кончен был портрет уже после возвращения Жуковского в Петербург. 25 февраля 1838 г. в доме Брюллова Жуковский вручил Шевченко документ, сделавший его вольным (подробнее см.: Иезуитова Р. В. Жуковский в Петербурге. Л., 1976. С. 275—276; см. также письмо Жуковского к Ю. Ф. Барановой от апреля 1838 г. // СС 1.Т.4. С. 635—637).

Мокрицкий был знаком с Жуковским еще до создания портрета. Он вместе с другими художниками участвовал в написании картины «Субботнее собрание у Жуковского», где воссоздана обстановка и атмосфера кабинета поэта в Шепелев-ском доме Зимнего дворца. Передавая свое впечатление от портрета Жуковского работы Брюллова, он создает интересный образ поэта, включая в него и автоха¬рактеристику Жуковского: «Брюллов занялся его портретом. Портрет Жуковско¬го будет одним из лучших его портретов, как по сходству, так и но выражению ха¬рактера целого. Вы видите дородного мужчину, покойно сидящего в креслах; го¬лова его, склоненная несколько к правому плечу, наклонена вперед; руки сложе¬ны одна на другую выше колен так, что левая, покрывая правую, оставляет паль¬цы ее свободными; в правой руке держит он перчатки. Лицо спокойно, взор, хотя устремленный на зрителя, кажется занят внутренним созерцанием; на челе дума не тяжкая, но отрадная, успокоительная; он, кажется, обдумывая свой подвиг, по¬коится после понесенных трудов. В этой почтенной голове с обнаженным челом созревали прекрасные творения. Свежесть лица и приятные черты показывают, что жизнь его проходила без разрушительных бурь; а если страсти и волновали нежное его сердце, то теплая вера и голос разума скоро усмиряли их. Прекрасные идеалы и изящные искусства питали душу его, всегда расположенную к добру; ху¬дожник всё это выразил в портрете. Взгляните на эти уста: они беседуют с вами, подают вам мудрый совет или произносят утешение; но вот изрекли они два-три стиха к портрету:

Воспоминание и я —одно и то же:

Я образ, я мечта, Чем старе становлюсь, тем я

Кажусь моложе.

Взгляните на эти прекрасные руки, эти белые, нежные руки, и не удивляйтесь их нежности: орудием их было легкое перо, за которое он брался, оставляя ли¬ру…» (ОЗ. 1855. Т. 103. Кн. 12. Отд. 2. С. 183).

Судя но некоторым деталям описания (перчатки, отсутствующие в окончатель¬ном варианте портрета), Мокрицкий говорит о начальном этане работы Брюлло¬ва, что и позволяет датировать четверостишие Жуковского апрелем 1837 г. По всей вероятности, заглавие, появившееся в С 7 (Т. 5. С. 549), является редак¬торским.

Ермолову

(«Жизнь чудная его в потомство перейдет…») (С. 304)

Автограф (ОРК НБ МГУ. Ермолов, XXIX/20)—посвящение на об. титула экземпляра 1-й части С 4.

При жизни Жуковского не печаталось.

Впервые: Московские Ведомости. 1858. №66—в составе статьи Г. Н. Генна-ди о библиотеке Московского университета.

Печатается но тексту первой публикации, со сверкой по автографу. Датируется: 10 декабря 1837 г.

На титуле книги, подаренной Жуковским известному генералу, герою Отече-ственной войны 1812 г. А. П. Ермолову (1777—1861), имеется прозаическая дарст-венная надпись, предшествующая стихотворному посвящению: «Его высокопре-восходительству, Алексею Петровичу Ермолову от автора, на память глубокого почтения. Москва, 1837. Декабрь 10». Эта надпись является основанием для дати¬ровки четверостишия.

Жуковский посвятил Ермолову три стиха в «Певце во стане русских воинов». О встрече с ним он упоминает в дневниковой записи от 29 октября 1831 г. во вре¬мя посещения с великим князем Александром Николаевичем Москвы (Дневники. С. 215—216). Имя генерала появляется в неопубликованном дневнике 1841 г.: «6(18) февраля. После обеда разговор с Ермоловым» (РГАЛИ, on. 1, №37, л. 84 об.). Одним словом, общение поэта и генерала было достаточно регулярным на протяжении длительного времени.

В подробном комментарии к стихотворению «Ермолову» Ц. С. Вольие говорит о судьбе этого четверостишия. В. В. Хлопов в статье-воспоминаниях «Вечер с А. П. Ермоловым 23 января 1847 г.» приписывал его А. С. Пушкину (PC. 1874. Т. 10. С. 198). С. И. Храповицкий в 1872 г. опубликовал экспромт из 8 стихов, ад¬ресованный А. П. Ермолову, куда включил и искаженный текст четверостишия (PC. 1872. Т. 6. С. 539). Хлопов, а вслед за ним и Ал. Ермолов в своей книге «А. П. Ермолов. Биографический очерк» (СПб., 1912) приводят еще одно четверо¬стишие Жуковского, обращенное к Ермолову. Ни в одно из известных собраний сочинений Жуковского оно не вошло, нет никаких документальных свидетельств, подтверждающих его подлинность, хотя Ц. С. Вольпе, не приводя его текст, в то же время не сомневается в его принадлежности перу Жуковского и считает, что оно было создано до отставки А. П. Ермолова в 1827 г. (Стихотворения. Т. 2. С. 539). Приводим его текст:

(Подпись к портрету А. П. Ермолова)

За ним, пред ним нет пышных титл, Не громок он средь гордой знати; Но за него усердный глас молитв Непобедимой русской рати.

(Ермолов Ал. Указ. соч. С. 189).

23 — 295

70$

Ст. 4. И лихо летопись свою переплетет.— Именно страсть Ермолова лично пере-плетать книги и отмечена в последнем стихе четверостишия. Ермолов переплел также и подаренный ему экземпляр стихотворений Жуковского, перешедший вместе со всей библиотекой Ермолова в дар библиотеке Московского университе¬та (Стихотворения. Т. 2. С. 539).

Л. Янушкевич

1838

Предсказание

(«Венок ваш, скромною харитою сплетенный…») (С. 305)

Автограф неизвестен.

При жизни Жуковского не печаталось.

Впервые: С 7. Т. 2. С. 138—с указанием: «По подлинной рукописи». Печатается по тексту первой публикации. Датируется: предположительно 1838 г.

К сожалению, никаких свидетельств о творческой истории этого стихотворе¬ния обнаружить не удалось. Отсутствие автографа затрудняет и датировку, поэто¬му принимаем датировку, предложенную П. А. Ефремовым. Дневники Жуковско¬го за 1838 г. содержат лишь записи мая-декабря, т. е. периода его заграничного путешествия с великим князем. Скорее всего, стихотворение было написано до отъезда и обращено к одной из великих княжон, возможно, к Марии Николаевне, к которой Жуковский питал особую симпатию, о чем свидетельствует его «Журнал заграничного путешествия», адресованный именно ей.

Л. Янушкевич

Stabat mater

(«Горько плача и рыдая…») (С. 305)

Автографы:

1) ПД. № 27792, л. 1, 2 об.—черновой, с разбивкой на пронумерованные и от-черкнутые трехстишия (№ 1—12); л. 1 об., 2 — рукою неустановленного лица дан латинский текст с русским подстрочником.

2) РГАЛИ, он. 2, № 15а, л. 1—3 — фотокопия неизвестного белового автографа, с заглавием: «Stabat mater dolorosa* и подписью: «Жуковский» (л. 2 и 3 перепута¬ны в нумерации).

Впервые: Совр. 1838. № 1. С. 157—158—с заглавием: «Stabat mater», подпи¬сью: «В. Жуковский» и примечанием внизу страницы 157: «4-го Марта нынешнего года, по желанию Е. И. В. Государыни Вел. княгини Елены Павловны, исполнена была знаменитая музыка этой религиозной Песни—обстоятельство, бывшее по¬водом к переводу стихов, здесь помещенных».

В прижизненные собрания сочинений не входило.

Печатается по тексту первой публикации, со сверкой по автографу.

Датируется: март 1838 г.

Примечание к первой публикации стихотворения в Совр. позволяет уточнить некоторые моменты творческой истории этого произведения Жуковского, в част-ности,