мой.—А. Я.). По всей вероятности, последняя фраза косвенно намекает на историю создания по¬священия: капитан «Геркулеса» обратился к Жуковскому с просьбой написать в его альбом.

Кроме того, дневниковая запись позволяет внести уточнение в примечание из-дателя РА: пароход плыл не из Швеции в Россию, а из Штеттина (Германия) в Швецию, где предстояла встреча с Николаем I и его свитой.

А. Янушкевич

«Ведая прошлое, видя грядущее, скальд вдохновенный…»

(С. 307)

Автограф (ПД. №27769, л. 1)—беловой, на отдельном листке бумаги, с подписью: «Жуковский» и датой: «Стокгольм. 1838». При жизни Жуковского не печаталось.

Впервые: Стихотворения. Т. 2. С. 276—с примечаниями Ц. С. Вольне (С. 539—540).

Печатается по тексту первой публикации, со сверкой по автографу. Датируется: 29 мая — 3 июня 1838 г.

Основанием для датировки стихотворения являются дневниковые записи Жу-ковского, рассказывающие о его пребывании в столице Швеции в 1838 г. В соста¬ве свиты великого князя Александра Николаевича он прибыл в Стокгольм 29 мая (10 июня) и пробыл там до 3 (15) июня (Дневники. С. 382—387). В течение почти недели (с воскресенья до пятницы) он не только участвовал как наставник вели¬кого князя в придворных ритуалах (встречи с шведским королем Карлом XIV Бернадотом, королевой, кронпринцем Оскаром, кронпринцессой, обеды), но и знакомился с нравами, обычаями, природой, культурой Швеции. Прозаические «Очерки Швеции» стали воплощением этих наблюдением.

Поэтическим отзвуком шведского путешествия явилось шестистишие, напи¬санное сочетанием гекзаметров с пентаметрами и отражающее стихотворные по¬иски Жуковского 1830-х гг. на его пути сближения поэзии и прозы. Источником стихотворения стал поэтический текст на шведском языке, написанный рукою Жуковского en regard с переводом. Приводим его целиком; с сохранением орфо¬графии автографа:

Stalid mellan samtiden och efterverlden Ar scaldcn med sin evigt grona krans. Han vager oberstiicken, mensiiors varden, Och skonast, af all! jordiskl lof arhans. Toi sangcrs trollstaf oppnas jordens grifter, Och hjctten lefver oini Sea Id ens svrifter.

Собеседником Жуковского в Стокгольме с 1 по 3 июня был шведский поэт и драматург, секретарь Стокгольмской Академии наук Бернгардт фон Бесков (1796—1868). В библиотеке поэта сохранились его многочисленные сочинения на шведском и немецком языках, в том числе известная трагедия «Эрик XIV» (Опи¬сание. № 651—656), но среди них приведенного выше шестистишия не оказалось. Не удалось его обнаружить и в других произведениях шведских писателей, нахо¬дящихся в библиотеке Жуковского (А. Богэрс, Э. Тегнер, X. Грае и др.). Поэтому вопрос об источнике перевода остается открытым.

А. Янушкевич

ЭОЛОВА АРФА

I. Могила II. Любовь

III. К младенцу

IV. Утешение

V. К сестрам и братьям VI. Жалоба VII. Тоска VIII. Стремление

(С. 308)

Автографы:

1) РНБ, он. 1,№26,л. 120—121 об.—черновой.

2) РНБ, он. 1,№26,л. 122, 123 —беловой. При жизни Жуковского не печаталось. Впервые: Бумаги Жуковского. С. 67—70.

Печатается по тексту первой публикации, со сверкой по автографу. Датируется: предположительно конец 1838 г.

Все восемь стихотворений представляют определенное поэтическое единство. Записанные в двух отдельных сшитых тетрадях из 14 л. с оборотами, где заполне¬ны лишь л. 120, 120 об., 121, 121 об., 122, 122 об., 123 (тетрадки являются частью большого архивного конволюта со сплошной нумерацией листов), они имеют об¬щее заглавие «Эолова арфа», строгую последовательность, которую обретают в процессе работы над текстом.

Черновой автограф, представляющий самостоятельную рукопись — перегну¬тый пополам листок такой же серой бумаги (25×40 см.), что и в беловом автогра¬фе, воссоздает процесс собирания текстов воедино. Черновые варианты будущих стихотворений: «Жалоба», «Тоска» и «Стремление» еще не имеют заглавия, отсут-ствуют три первых стихотворения: «Могила», «Любовь», «К младенцу». Не опре-делена последовательность текстов. Вошедшим в окончательный текст «Эоловой арфы» пяти стихотворениям предшествуют зачеркнутые наброски иод заглавием: «Цветок в долине» (л. 120) и «Музыка» (л. 120 об.). Последний набросок особенно интересен для создания общей атмосферы будущего цикла, поэтому приведем его целиком:

Музыка

Тебе хвала, тебе благословенье, Волшебница с небесной красотой, Пролей мне в душу вдохновенье, Согрей меня поэзии мечтой! Дай мне вкусить твоих очарований, В гармонию мне душу обрати…

Публикуя впервые текст стихотворений в «Отчете Ими. Публичной библио¬теки за 1884 г.» (Бумаги Жуковского), И. А. Бычков не дает прямой датировки, но в описании рукописи-конволюта, включающей автографы Жуковского раз¬ных лет, он обращает внимание на окружение «Эоловой арфы» — произведения 1827—1828 гг. Последующие публикаторы этих стихотворений (А. С. Архангель¬ский, Ц. С. Вольпе, И. М. Семенко и др.) не печатали их как поэтическое единство, с общим заглавием, нередко вычленяя отдельные стихотворения. Так, Ц. С. Воль¬пе, публикуя стих. «Стремление», замечал: «В этой тетради [имеется в виду руко¬пись РНБ] Жуковский написал ряд аналогичных „Стремлению» лирико-философ-ских фрагментов, видимо, предполагая написать целый цикл стихотворений по¬добного характера. „Стремление» можно рассматривать как попытку Жуковского перенести в русскую поэзию жанр гномических стихотворений, в той его транс¬крипции натурфилософских фрагментов, которую создали немецкие романтики (Гёте и др.)» (Стихотворения. Т. 2. С. 537).

Традиционно во всех изданиях эти стихотворения относили к 1828 г. Правда, в СС 1 (Т. 1. С. 394—395), публикуя три текста: «Любовь», «Тоска» и «Стремле¬ние», В. П. Петушков без всяких объяснений датировал их написание «предполо¬жительно, 1838 г.» (Там же. С. 467—468). Но уже в СС 2 И. М. Семенко (Т. 1.

С. 304—306), приведя всю подборку целиком, возвратилась к прежней датировке: «предположительно, в 1828 г.» (Там же. С. 416).

Между тем очевидно, что стихотворная подборка «Эолова арфа» не могла быть написана раньше 1837 г. Все тексты (и чернового и белового автографов) написа¬ны на бумаге с водяным знаком «J. Whatman Turkey Mill. 1837». На этой бумаге Жуковский пишет во время своего заграничного путешествия мая 1838 — июня 1839 гг. Скорее всего, к концу 1838 г. и были созданы эти стихотворения, так как произведения, написанные позднее, Жуковский, как правило, упоминал в днев¬нике. Может быть, у них был какой-то иностранный источник, установить кото¬рый пока не удалось, но показателен сам путь Жуковского к циклизации лирики в конце 1830-х гг. (об этом см.: Янушкевич. С. 216—233; Реморова Н. Б. К вопросу о лирическом цикле у В. А. Жуковского// ПМиЖ. Вып. 8. Томск, 1982. С. 38—51)

А. Янушкевич

1839

В Сардамском домике

(«Над бедной хижиною сей…») (С. 312)

Автограф (ПД. № 2771Ъ, л. 1) — беловой, с заглавием: «В Сардамском доми¬ке (Вел. князю Александру Николаевичу)». При жизни Жуковского не печаталось. Впервые: РА. 1867. № 11. Стб. 1398—без заглавия. Печатается по тексту первой публикации, со сверкой но автографу. Датируется: 5 (17) апреля 1839 г.

Стихотворение «В Сардамском домике» было своеобразным прологом к харак-теристике Петра I в послании «Поэту Ленепсу…» Атмосферу создания этой ми-ниатюры Жуковский описал в письме к императрице Александре Федоровне из Гааги от 17 (29) апреля: «… при взгляде на лачужку, где жил Петр Великий, сле¬зы полились из глаз моих и нам в эту минуту стало понятно, почему между чувст¬вами, проходящими но душе человеческой, одно из самых сладких есть благодар¬ность Государю за отечество; оно именно потому так сладко, что оно совершенно бескорыстное. (…) Петра Великого давно нет, и его Сардамский домик чуть дер¬жится, но это место для русского имеет очарование невыразимое…» (Памяти Жу¬ковского. Вып. 1. С. 44—45).

И позднее, в письме великому князю Константину Николаевичу от 5 (17) сен¬тября 1841 г. он разовьет эти мысли: «Ваша правда: маленький домик Петра Ве¬ликого в Сардаме есть святыня: в него, как вы говорите, всякий, даже и не рус¬ский, входит как в церковь, в которой, хотя она в развалинах, ощутительно при¬сутствие божественного. Я помню минуты, которые провел я один в этой низень¬кой хижине, сидя с каким-то страхом благоговения на том месте, на котором си¬дел некогда наш Петр с великими мыслями о России. Мне как будто казалось, что величественная тень его стояла надо мною. Стихи, мною написанные, не выража¬ют того, что в эту минуту было у меня в голове и в сердце и от чего спиралось ды¬хание в груди моей. Но они останутся памятником минуты, важной для России, минуты, в которую правнук Петра пришел на поклонение освященному им мес¬ту» (С 7. Т. 6. С. 350).

Тема Петра I, его преобразовательной деятельности занимала Жуковского по-стоянно, но, пожалуй, особенно активизировалась в конце 1830-х—1840-х гг. Два месяца спустя после написания стихотворения, по возвращении в Россию, Жуков¬ский, любуясь отстроенным после пожара 1837 г. Зимним дворцом, писал: «… со¬вершенный образец России: огромно, без точности, без общей связи, выражение одной общей воли, которая, повелевая, рабствует. Во всех мелочах отражает тот характер, который дал России Петр Великий: скорей во что бы то ни стало. Мы не идем вперед, а скачем от пункта к пункту, вперед ли, назад ли—все равно» (за¬пись от 27 июня 1839 г.—Дневники. С* 500—501).

В письмах, статьях, дневниковых записях, в записной книжке «Мысли и заме-чания», рассуждая о путях развития России, Жуковский в 1840-е гг. все время ог-лядывается назад. Если в письме к великому князю Константину Николаевичу от 5 (17) сентября 1841 г. Жуковский характеризует Петра I как представителя «зи¬ждущей силы», который вспахал дикую почву России и засеял ее семенами, дав¬шими уже богатую жатву (С. 7. Т. 6. С. 350), то иод впечатлением событий евро¬пейской революции 1848 г. в письмах наследнику, в статье но поводу стихотворе¬ния Вяземского «Святая Русь» он говорит об особом пути России и резюмирует: «Для меня теперь стало еще яснее, что ход России не ход Европы, а должен быть ее собственный; это говорит нам вся наша история, вопреки тому насилию, кото¬рое сделала нам могучая рука Петра, бросившая нас на дорогу нам чуждую» (письмо к наследнику от 4 июня 1848 г.—С. 8. Т. 6. С. 554).

В «Татевском сборнике С.А. Рачинского» (СПб., 1899) Жуковскому приписано стихотворение «Петр Великий»:

В почтеньн к должности ему подобных нет: К го назвал Великим свет За то, что с высоты властительного трона, Нсподсуднмын, Он был верный раб закона —

со следующим примечанием: «Сообщено Е. В. Сабуровою. Печатается с листка, писанного рукою графа И. М. Вьельгорского и переданного на память, его пле-мяннице Е. В. Сабуровой Н. К. Мердером» (С. 83). Как установлено, «это стихо-творение послужило надписью к бюсту Петра, подаренному Жуковским наслед¬нику к Новому 1829 году. В ответ великий князь (…) поднёс ему накануне дня ро¬ждения собственный список этого стихотворения с надписью: „Моему бесценному Василию Андреевичу Жуковскому, 28-го генваря 1829. Александр» (ПД. № 27

849)».—Лямина Е. Э., Самовер Н. В. «Бедный Жозеф»: Жизнь и смерть Иосифа Виельгорского. М.: Языки русской культуры, 1999. С. 108. Примеч. 64.

Стихотворение «В Сардамском домике», обращенное к великому князю, имело воспитательный характер, продолжая русскую традицию «урока царям».

А. Янушкевич

Поэту Ленепсу, в ответ на его послание ко мне, писанное на случай посещения Сардама Е. И. В. Великим Князем наследником цесаревичем

(«Певец Батавии! с