радушием приемлю…») (С. 312)
Автографы:
1) РНБ, он. 1, №26, л. 50 об.— 50 — черновой, на отдельном листе плотной бе¬лой бумаги, с обратной нумерацией архивных листов и заглавием: «Поэту Леней-су в ответ на его послание», без даты.
2) РГБ, ф. 371, к. VI. 10 — беловой, с датой: «1839, апреля 11/23». Впервые: УЗ, альманах на 1840 год, изданный В. Владиславлевым. СПб.,
1840. С. 440—442—с заглавием: «Поэту Ленепсу, в ответ на его послание ко мне, писанное на случай посещения Сардама Е. И. В. Великим Князем наследником цесаревичем» и подписью: «Жуковский».
В прижизненные собрания сочинений не входило.
Печатается по тексту первой публикации, со сверкой но автографу.
Датируется: 11 (23) апреля 1839 г.
Стихотворение написано во время путешествия Жуковского в свите наследни¬ка великого князя Александра Николаевича но Голландии в апреле 1839 г. и об¬ращено к голландскому поэту и драматургу Якобу ван Леннепу (van Lennep; 1802—1868). 8 (20) апреля Жуковский во время пребывания в Амстердаме запи¬сывает в дневнике: «Поэт Ленепс» (Дневники. С. 483). Через три дня, 11 (23) ап¬реля, уже в Гааге фиксирует: «Сочинял стихи Леннепсу, которые прочитал с удо¬вольствием Толстому» (Там же. С. 484). Именно эту дату поставил он на беловом автографе послания. Неправильное написание фамилии адресата Жуковский со¬хранит в тексте первой и единственной прижизненной публикации.
Как явствует из дневника, в Саардаме, о котором идет речь в стихотворении, Жуковский был 5(17) апреля (Дневники. С. 481), где, видимо, получил послание от Леннепа.
Ст. 1. Певец Батавии!..—Латинское название Голландии.
Ст. 7. В сардамской хижине Великий Царь таился…— В 1697 г. в голландском го-роде Саардаме жил и учился корабельному искусству Петр I.
Ст. 15. И ныне правнук молодой…— Речь идет о великом князя Александре Ни-колаевиче, посетившем во время своего путешествия Сардамский домик Петра (см. примеч. к стих. «В Сардамском домике»).
Сельское кладбище Элегия Второй перевод из Грея
(«Колокол поздний кончину отшедшего дня возвещает…»)
(С. 314)
Автограф неизвестен. К о п и и:
1) РНБ, он. 1, №26, л. 51—54 об.—авторизованная, рукою А. И. Тургенева—с прозаическим предисловием (см. ниже).
2) РГАЛИ, ф. 11 (Аксаковы), №4, л. 1—4 — рукою А. И. Тургенева (ст. 1—117).
3) ПД. № 27812 — авторизованная корректура для С 5.
Впервые: Совр. 1839. Т. 16. С. 216—226—с заглавием: «Сельское кладбище. Греева элегия», с авторским предисловием, тремя рисунками и комментарием к ним, с подписью: «В. Жуковский».
В прижизненных изданиях: С 5 (Т. 5. С. 323—328)—с заглавием: «Сель¬ское кладбище. Элегия (второй перевод из Грея)», в подборке стихотворений 1838 г.
Датируется: 17 (29) мая — 23 июля ст. ст. 1839 г.
Время создания своего произведения Жуковский означил совершенно точно. Второй перевод элегии Т. Грея «Сельское кладбище» Жуковский начал во время путешествия в Англию. 17 (29) мая он посетил кладбище Stock Poges, недалеко от Виндзора, вдохновившее Грея написать элегию: здесь впоследствии он и был по-хоронен. В дорожном блокноте Жуковский нарисовал план кладбища, переписал некоторые надгробные надписи, сделал четыре карандашных рисунка (РНБ, он. 2, №61, л. 33—37), три из которых поместил в Совр. при первой публикации эле¬гии, сопроводив их следующим примечанием: «Здесь прилагаю три рисунка, сня¬тые мною с натуры. На первом изображено кладбище, „Где под навесом нагнув¬шихся вязов… // Спят непробудно смиренные предки села…»; на втором изобра¬жена описанная Греем башня, „Пышно плющом украшенная»; третий рисунок представляет памятник, воздвигнутый Грею, неподалеку от воспетого им кладби¬ща, которого церковь, башня и густые деревья видны в отдалении» (Совр. 1839. Т. 16. С. 226).
Дата посещения кладбища заключает прозаическое предисловие, предпослан¬ное переводу: «Греева элегия переведена мною в 1802 году и напечатана в „Вест¬нике Европы», который в 1802 и 1803 году был издаваем Н. М. Карамзиным. Это мое первое напечатанное стихотворение. Оно было посвящено тогда Андрею Ива¬новичу Тургеневу [в С 5 — примечание: „Он умер в 1803 году»]. Находясь в мае месяце 1839 года в Виндзоре, я посетил кладбище, подавшее Грею мысль напи¬сать его элегию (оно находится в деревне Stock Poges неподалеку от Виндзора); там я перечитал прекрасную Грееву поэму и вздумал снова перевести ее как мож¬но ближе к подлиннику. Этот второй перевод, почти через сорок лет после перво¬го, посвящаю Александру Ивановичу Тургеневу [примечание в С 5: „И его уж
нет»] в знак нашей с тех пор продолжающейся дружбы и в воспоминание о его брате».
Но работа над переводом продолжалась и после, уже но возвращении в Рос¬сию. Запись в дневнике: «23[июля], воскресенье. Поутру кончил Грееву элегию» (Дневники. С. 502) определяет финальную точку в работе над вторым переводом элегии в 1839 г.
Перевод 1839 г., как уже сказано в предисловии, был посвящен Александру Ивановичу Тургеневу, много способствовавшему вместе с П. А. Вяземским тому, чтобы состоялось путешествие и непосредственное знакомство Жуковского с Анг¬лией как передовой страной Европы и родиной Байрона (OA. Т. IV. С. 25, 39, 70—71). Посещение Жуковским Греева кладбища пришлось на конец английско¬го путешествия, и обращение поэта к созданию нового перевода было продикто¬вано не только впечатлениями от Греевой могилы и воспоминаниями об Андрее Тургеневе. Возвращение к Грею питалось глубокими раздумьями о путях разви¬тия европейской цивилизации, об истории и современности Англии, о соотноше¬нии буржуазного прагматизма и духовных ценностей, о своеобразии английской поэзии, открывшей мир человеческих чувств. Светлая элегическая тональность перевода выражала память о Пушкине, похороненном на «сельском кладбище» в Михайловском и вводила в перевод элегии Грея контекст пушкинских размышле¬ний о «смиренном кладбище», о жизни и смерти.
Перевод 1839 г. отчетливо проявил своеобразие философской позиции Жуков-ского: «нлененность жизнью» (Топоров. С. 235), мужественное осознание неиз-бежного расставания с «этой земной, милой, смутной жизнью» и утверждение дос-тоинства человека как высшей ценности и залога его бессмертия, вечной связи между миром живых и усопших.
Новизна перевода—стремление, по словам поэта, «как можно ближе к под-линнику»—сказалась в усилении эпической структуры произведения, что соот-ветствовало тенденции художественного развития Жуковского конца 1830-х гг.: «на смену лиризму несенного типа, характеризующемуся предельной обобщенно¬стью эмоций, приходит более детализированное описание чувства» (Янушкевич. С. 230). Резко уменьшается объем «сладостной» и субъективной лексики: «звучный гул рогов», «звон унылый», «рог унылый» перевода 1802 г. заменяется на «отзыв-ный рог», «рог удаленный». В процессе работы над переводом и подготовки его к печати просматривается тенденция к снятию повышенной чувствительности: «сла¬достно-светлый» заменяется на «радостно-светлый», «тайная печать» на «знаки», «сладостный лепет» на «сладкий ласкательства лепет», «украшенной башни» на «обвитой башни». Сильнее, чем в переводе 1802 г., развивается эпическая тради¬ция повествования Грея, ориентированная на античность: часто используется конструкция с определениями, стоящими за определяемым словом («колокол поздний», «тишина торжественная», «прах смиренный»), текст насыщается раз¬вернутыми причастными и деепричастными оборотами, двухсложными эпитета¬ми и трехсложными определениями. Меняется размер: вместо 6-стоиного ямба используется гекзаметр, придающий повествованию неторопливость, размерен¬ность, простоту и колорит старины. Особую значимость приобретает во втором переводе бытовая деталь, соединяющая поэтическое и прозаическое, романтиче¬ское и сентиментальное начала. По точному замечанию исследователя, «в „Сель¬ском кладбище» 1839 г. многолетний поэтический опыт Жуковского, да и целой эпохи, оказался синтезирован и использован для нового воспроизведения или, как говорил Пушкин, для пересоздания элегии Томаса Грея» (Эткинд. С. 73).
В письме к П. А. Вяземскому от 5 (17) июня 1839 г. А. И. Тургенев писал: «С Жуковским провел я несколько приятных задушевных минут, но только минут; они повеяли на меня прежним сердечным счастьем, прежней сердечною друж¬бою. Этому способствовал и его новый перевод Греевой элегии гекзаметрами, ко¬торую он продиктовал мне и подарил оригинал руки его, на английском оригина¬ле написанный. Я почти прослезился, когда он сказал мне, что так как первый по¬священ был брату Андрею, то второй, через 40 лет хочет он посвятить мне. (…) Перевод Жуковского гекзаметрами сначала мне как-то не очень понравился, ибо мешал воспоминанию прежних стихов, кои казались мне почти совершенством перевода; но Жуковский сам указал мне на разницу в двух переводах, и я должен признать в последнем более простоты, возвышенности, натуральности и, следова¬тельно, верности…» (OA. Т. IV. С. 74—75).
Два экземпляра первой публикации (оттиски из Совр.) сохранились в библио¬теке поэта (собрание ПД; см.: Описание. №2517). В одном из них Жуковским пе-ренумерованы строки по пятистишиям; в другом — вырезано прозаическое пре-дисловие и рукою Жуковского сделаны поправки в тексте.
Э. Жилякова
Бородинская годовщина
(«Русский Царь созвал дружины…») (С. 317)
Автографы:
1) РНБ, он. 1, № 26, л. 55—59 об.—беловой.
2) РГАЛИ,ои. 1,№4,л. 1—4—беловой. Впервые:
1) Бородинская годовщина. М., 1839—с обозначением авторства В. Жуковско¬го и датой: «Бородино. 26 августа 1839», без ст. 73—88.
2) Совр. 1839. Т. 16. Отд. VI. С. 205—213—с подписью: «В. Жуковский» и да¬той: «Бородино. 26 августа 1839».
В прижизненных изданиях: С 5 (Т. 5. С. 329—337, с датой: «1839»). Датируется: 26—28 августа 1839 г. (ст. 73—88 написаны между 29 августа и 5 сентября).
Датировка стихотворения основывается на дневниковых записях Жуковского: «25. Приезд в Бородино»; «26. Бородинский праздник»; «27. Возвращение в Моск¬ву», «28. Кончил песню. Печатание» (Дневники. С. 504).
26 августа 1839 г. на Бородинском поле, в день 27-летней годовщины сраже¬ния с наполеоновскими войсками, состоялось торжественное открытие памятни¬ка, водруженного на месте, где находилась батарея генерал-лейтенанта Н. Н. Ра¬евского.
29 августа Жуковский срочно, ко дню именин цесаревича Александра Нико-лаевича (30 августа), выслал ему из Москвы в Бородино уже напечатанное стихо-творение со следующим подробным комментарием к нему: «Посылаю Вашему Высочеству подарок в день вашего ангела—стихи на праздник Бородинский, Бо-родинскую песню, Бородинскому помещику. Праздник, данный войску госуда¬рем, был так поразителен, что я не мог не тряхнуть стариною. Под стихами стоит 26-е число недаром: я начал их тотчас по возвращении из лагеря в городок, кон¬чил дорогою и теперь бью вам ими челом. Прошу вас поднести один экземпляр Государю Императору. В конце стихов моих несколько выражений взяты из пре¬красного, сильного приказа, данного войску; там, в немногих словах, сказано бо¬лее, нежели во всех двадцати строфах моих. Я хотел описать и то, что видел преж¬де, и то, что видел теперь, и притом помянуть о случившемся в промежутках Бо¬родинской битвы и Бородинской годовщины. Но выразить величие того зрели¬ща, которое нас всех поразило, никакие стихи не могут: нельзя втеснить в слова той земли, политой русской кровью, на которой мы и стопятидесятитысячная ар¬мия стояли и которая так красноречиво говорила своим прахом — прахом слав¬ных воинов—и в минуту тишины повсеместной, в минуту молебственного пения, и в минуту великого слова: вечная память царю Александру, и в минуту того не¬слыханного ура, которое вдруг, со всех сторон, так чудно загремело, как будто вся Россия поднялась и в один голос крикнула: слава!» (С 8. Т. 6. С. 401—402).
5 сентября 1839 г. Жуковский написал великой княгине Марии Николаевне подробный отчет о Бородинском празднике: «Теперь на
