стихотворение Жуков-ского»— с послесловием от редактора М. П.(огодина) о последних днях жизни по¬эта и значении его поэзии.

Печатается но тексту первой публикации, со сверкой по автографу.

Датируется: ноябрь—начало декабря 1851 г.

Основанием для датировки стихотворения является не только указание в авто-ризованной копии, но и слова самого Жуковского из его письма к П. А. Плетневу от 7 (19) декабря 1851 г.: «Посылаю вам новые мои стихи, биографию Лебедя» (Переписка. Т. 3. С. 723). Заглавие в «Москвитянине» и в копии № 2—по всей ве¬роятности, последняя воля поэта, и поэтому мы оставляем его в качестве канони¬ческого.

История создания стихотворения рассказана Жуковским в цитированном вы¬ше письме П. А. Плетневу: «Посылаю вам новые мои стихи, биографию Лебедя, которого я знавал во время оно в Царском Селе. Об нем я вспомнил, увидя в Ба¬дене Великую княгиню Марию Николаевну, которая была для меня явлением Ру¬си на чужой стороне. Мне хотелось просто написать картину Лебедя в стихах, по¬сылаю его вам; может быть в его стихотворной биографии вы найдете ту же стар¬ческую хилость ее автора, какою страдал описанный им лебедь. Во всяком случае прошу принять благосклонно этот леиет вдовицы» (Переписка. Т. 3. С. 723—724). Великая княгиня Мария Николаевна была в Бадене 1 (13) июля 1851 г., в честь ее приезда Жуковский написал стихотворение (см. примеч. к стих. «Ея Император¬скому Высочеству, государыне великой княгине Марии Николаевне…»). К этому времени и восходит замысел «Царскосельского лебедя».

Текст стихотворения претерпел изменения после замечаний, сделанных П. А. Плетневым: «В самом деле, что за прелесть русский язык иод пером вашим! Сколько восхитительных картин и глубоко трогательных мыслей вы соединили в жизни старика-лебедя. Одно только место, но моему мнению, не худо бы доделать:

Видишь, угасая, как семья младая

Вкруг Царевой силы вьется, пак зеленый

П.гюцг вкруг аиы дуба и проч.

Второе как затемняет смысл и должно быть заменено хоть словом будто. Тре¬тий стих начинается тремя долгими, затрудняющими его чтение. Наконец самая семья, вьющаяся около предмета не метафизического, что относится и к силе дуба. Пусть оба предмета: Царь и дуб, будут сами обвиты, один семьею, а другой плю¬щом— картина сделается точнее» (Переписка. Т. 3. С. 725). Жуковский с благо¬дарностью принял замечания и исправил стихи (Там же. С. 726).

Стихотворение «Царскосельский лебедь» имело реальный источник: под дик¬товку Жуковского его камердинер Василий Кальянов написал на экземпляре кни¬ги, подаренной протоиерею о. Иоанну Базарову: «Этот Лебедь не выдумка, а прав¬да. Я сам видел в Царском Селе старого Лебедя, который всегда был один, нико¬гда не покидал своего уединенного пруда, и когда являлся в обществе молодых лебедей, то они поступали с ним весьма неучтиво. Его называли Екатерининским Лебедем» (РА. 1869. С. 98).

Образ Лебедя в творчестве Жуковского связан с темой поэзии и судьбы поэта. В стихотворениях и рукописях он появляется неоднократно. Жуковский составил список символов, открывающийся образом лебедя: «Поэзия—лебедь, гений — орел, счастие—жаворонок, смирение—голубь, бессмертие—бабочка, уедине-

72 24*

739

ние—соловей, жизнь—журавль» (РНБ, on. 1, № 37, л. 24), а рядом сделал прозаи-ческий набросок под заглавием: «Картина»: «На лоне озера спокойном недвижим // Сияет [небо] лебедь // Над ним сияет небо…» (Там же).

Тема поэта-лебедя, имеющая автобиографический подтекст, восходит у Жу-ковского как одному из ключевых источников—к Горацию (Кн. II; ода 20). Не случайно Жуковский отметил ее и отчеркнул текст первых трех строф и послед¬ней в экземпляре французского издания Горация (Poesies completes d’Horace. Р., 1803. Т. 1. Р. 121, 123) из своей библиотеки (Описание. № 1339). Близкий образ находит Жуковский, штудируя в конце 1810-х гг. «Приготовительную школу эсте¬тики» Жан Поля (подробнее см.: БЖ. Ч. 2. С. 181—188). В знаменитой «Cantate», сравнивая мужественный дух Гердера с лебедем, Жан Поль говорит: «Время на¬стоящего завершено и округлено для юношей и слабых людей, они не испытыва¬ют потребности в будущем,—антипод своей эпохи, победитель ее, уже победил все времена. А тот дух, любимый мною,— он подобен был лебедям, что в суровую пору года не дают пруду застыть, непрерывно плавая по воде» (Жан Поль. Приго¬товительная школа эстетики. М., 1981. С. 399). 19 мая 1825 г. А. А. Воейкова запи¬сала в своем дневнике: «Жуковский сделал сегодня восхитительное сравнение ме¬жду следом, который лебедь оставляет на воде, и жизнью человека, которая долж¬на всегда протекать бесшумно, оставляя за собою светлый и сияющий след, взи¬рая на который отдыхает душа» (цит. по: Афанасьев. С. 391).

При жизни Жуковского стихотворение получило восторженную оценку. В от¬вет на присланные стихи «о не детском лебеде» П. А. Вяземский писал поэту: «Ах ты мой старый лебедь, пращур лебединый, да когда же твой голос состареется? Он всё свеж и звучен, как и прежде. (…) Лебедь твой чудно хорош. Да что это за лебедь, вымысел, аллегория или быль? (…) Завидую твоей духовной бодрости и ясности душевной…» (Гиллельсон. С. 70).

«Царскосельский лебедь» был воспринят современниками как предсмертное завещание Жуковского. Не случайно в публикации «Москвитянина» появился да¬же подзаголовок «Последнее стихотворение Жуковского», хотя это было не так. Протоиерей о. Иоанн Базаров так описывает свое чувство при получении от Жу-ковского этого стихотворения: «Это была уже не детская басня, но какое-то таин-ственное описание прежде знакомого лебедя, который жил, был молод, состарил¬ся в одиночестве, пропел свою лебединую песню (…). Прочитав это стихотворе¬ние и перевернув страницу, на которой последний (VI) номер составлял „Боже, Царя храни!», я невольно подумал: неужели это в самом деле предчувствие ско¬рой кончины его самого, так поэтически изображенной в этих последних стро¬ках? Как бы то ни было, но после, когда я стоял над бездыханным телом Жуков¬ского, мне невольно вторились его три последние стиха:

И прекрасен мертвый на хребте лежал он, Широко раскинув крылья, как летящий, В небеса вперяя взор уж негорящий…»

(РА 1869. С. 110-111).

Редактор «Москвитянина» М. П. Погодин в послесловии к опубликованному стихотворению, сообщив о последних днях поэта, писал: «Это стихотворение, в полном смысле слова, было лебединою песнею нашего незабвенного Жуковского. (…) Имя Жуковского принадлежит нашей словесности, нашей истории. Это наше сокровище, умственное, духовное. И жизнь, и смерть, и труды его столько же на-зидательны, сколько художественны, изящны. Жуковский, вместе с Карамзиным, должен сделаться примером и образцом для молодых наших писателей—и рус¬ская словесность сохранит, украсит свое достоинство, завещанное нам нашими от¬цами» (Москвитянин. 1852. Кн. 2. № 10. С. 57—58).

Ст. 42—43. Памятников гордых битве под Чесмою, II Битве при Кагуле воздвиженье зрел ты…— Чесма—турецкий портовый город; Кагул—приток Дуная. Речь идет о царскосельских памятниках: Чесменской колонне, воздвигнутой в 1771—1778 гг. посреди Большого пруда по проекту А. Ринальди в честь знаменитой победы в Чесменской бухте (25—26 июня 1770 г.), где был разгромлен турецкий флот, и Ка-гульском обелиске, сооруженном А. Ринальди в честь победы русских войск при ре¬ке Кагуле 21 июля 1770 г. Ср.: «Воспоминания в Царском Селе» А. С. Пушкина (ст. 41,50).

Э. Жилякова

1852

Четыре сына Франции

(«Играет на широкой…») (С. 343)

Автограф не существует (см. ниже). Авторизованные копии:

1) РНБ, он. 1, №26, л. 71—74, 60—62—беловая, рукою Василия Кальянова, с небольшой правкой Жуковского (л. 71—74—ст. 1—100; л. 60—62 — ст. 101—180); в отдельной тетрадке—с заглавием «Четыре сына Франции. Стихи, сочиненные в 1846 году. Вольный перевод»), примеч. на л. 71 об. (см. ниже), имеющим дату ру¬кою Жуковского: «1849. Мая 1 (13). Баден-Баден».

2) РНБ, он. 1, №26, л. 64—66—беловая, рукою Василия Кальянова (ст. 101— 180) с правкой Жуковского; ст. 161—180—черновой карандашный набросок ру¬кою самого поэта.

3) РНБ, он. 2, №6, л. 9—10 об.—беловая, рукою Василия Кальянова; с приме¬чанием вверху рукою неустановленного лица: «Прибавление к „Четырем сынам Франции», писанное в Марте 1852 года».

Впервые: Москвитянин. 1849. Кн. 1. №7. Апрель. С. 228—231—с подписью: «Жуковский» и датой: «1849. 6(18) февраля. Баден»; без последних 4-х строф.

Впервые полностью: С 7. Т. 5. С. 150—156—с датой: «1848—1852» и опе¬чаткой в заглавии 4-й строфы: «1846» вместо «1848».

24 — 295

741

В прижизненные собрания сочинений не входило.

Печатается по тексту первой полной публикации, со сверкой по автографу. Датируется: 1846—март 1852 г.

В последние годы жизни (1850—1852) Жуковский из-за болезни глаз почти не мог писать сам и все его произведения под диктовку записывал камердинер Васи¬лий Кальянов. Не было исключением и комментируемое стихотворение Жуков¬ского. Этот факт творческой биографии заставляет внести коррективы в приня¬тую формулу описания автографов и копий: вместо «автограф неизвестен» — «ав¬тограф не существует»; вместо «копии» — «авторизованные копии».

Творческая история стихотворения «Четыре сына Франции» является отраже¬нием его общей концепции — раскрыть 60-летнюю историю Франции: с 1789-го но 1849 г., связанную с революционными потрясениями 1789, 1812—1814, 1830, 1848 гг. Четкая датировка внутри текста описываемых в произведении событий выявляет своеобразный «летописный» замысел поэта.

В «Примечании» к ст. 1—100 (см. копия № 1) Жуковский прояснил характер работы над произведением: «Первые четыре строфы этих стихов, которых автор, как мне сказывали, девица Цедлиц, сочинены в 1846г.; последняя из них заключает в себе пророчество, исполнившееся в феврале 1846 года. Пятая строфа прибавлена мною в на-чале 1849 года. Она изображает промежуток нескольких месяцев, в которые повторилось многое совершившееся в продолжение последнего полувека: мы видели падение королевского трона во Франции, видели изгнание короля; была провозглашена республика, и с нею само-державие народное, и самодержавный народ был расстрелян на улицах Парижа; теперь видим тени прежней поры, прежнего терроризма, называемого ныне социализмом, и тень Наполеона в нынешнем Президенте республики. Скажем, что на сцене Франции по¬сле ужасной, полувековой трагедии играют ее коротенькую, смешную пародию. Развязка пародии еще неизвестна; представление еще не кончилось; но оно, вероятно, кончится ско¬ро. 1849. Мая 1 (13). Баден-Баден».

Работа над текстом стихотворения продолжалась в четыре этапа: в 1846 г. были написаны первые 4 строфы (ст. 1—60), рассказывающие о событиях фран¬цузской истории 1789—1830 гг., в начале 1849 г. была добавлена пятая строфа (ст. 61—80)—отзвук событий 1848 г., 6 (18) февраля этого же года в Баден-Бадене была завершена шестая строфа (ст. 81—100), а 1 (13) мая было написано примеча¬ние ко всем шести строфам. В таком виде Жуковский отдал стихотворение для публикации в «Москвитянин». Уже незадолго до смерти, в марте 1852 г., Жуков¬ский завершает работу над всем текстом произведения (всего 180 ст.).

При публикации стихотворения в «Москвитянине» Жуковский внес следую¬щие коррективы в рукописное примечание: «Первые четыре строфы этих стихов со¬чинены в 1846 году. Автор их неизвестен. Переводя эти пророческие 4 строфы, я приба¬вил к ним пятую. Будет ли она пророчеством?—Мы уже видели народный бунт, изгна¬ние короля и его семейства; видели порывающийся воскреснуть терроризм 1793 года, ко-торого тень явилась в Национальном собрании под страшным именем Горы, наконец ви¬дели уже и тень Наполеона, торжествующего над безначалием: все