священный лес…— «Пал великий Ахиллес!.. — В авто¬графе и ВЕ ст. 122 с разночтением: «Вдруг… вдали смятенный стон»; ст. 124 в ав-тографе: «Сын Фетиды низложен». В С 1 ст. 122 приобрел канонический вид, а ст. 124 в варианте «Пал державный Ахиллес» печатался в С 1—3; канонический вид приобрел в БиП.
Ст. 127—128. И карающий громами IIГрозно смотрит на Пергам… — Одно из на-иболее значительных образно-смысловых отступлений от текста подлинника. Ср. у Шиллера: «Und des Donners Wolken hangen // Schwer herab auf Ilion» («И громонос-ные облака // Тяжело нависают над Илионом»).
О. Лебедева
276
(«Веди меня, пустыни житель…») (С. 20)
Автограф (РНБ. Оп. 1. № 14. Л. 99—101) — беловой, с подзаголовком: «Бал¬лада» и незначительной правкой.
Копия (РГАЛИ. Оп. 1.№2.Л. 15—19 об.).
Впервые: ВЕ. 1813. Ч. 69. № 11—12, июнь. С. 179—185— с заглавием, с подзаголовком в скобках: «Баллада», с указанием: «С англинск(ого)» и подписью: «В. Ж.».
В прижизненных изданиях: С 1—5 (С 1—4 в рубрике: «Баллады»); в С 1—2 датируется 1812, в С 5 отнесено к 1813 г. В С 5 с подзаголовком: «Баллада (из Гольдсмита)». Дважды отдельным изданием совместно со стихотворением «Ангел и певец». СПб., 1823 и СПб., 1824. БиП. Ч. 1. С. 29—39.
Д а т и р у е т с я: май-июль 1812г.
Основанием для датировки служит расположение автографа среди стихотво¬рений, написанных в мае— июле 1812 г. («К Батюшкову», «К А. Н. Арбеневой. 16 июля 1812 года»), а также указания самого поэта в С 1—2, где тоже назван 1812 г. В 1813 г. поэт, видимо, дорабатывал текст баллады, готовя его к публикации в ВЕ и С 1, на что указывает в своих воспоминания А. П. Елагина. Ср.: «Весь 13-й год жили мы под Орлом, в деревне Протасовой; тут написал он послание Воейкову, перевел (…) «Пустынника»» (В. А. Жуковский в воспоминаниях. С. 470).
«Пустынник» Жуковского является переводом баллады «Edwin and Angelina» («Эдвин и Анжелина») английского поэта, романиста, драматурга, публициста Оли-вера Голдсмита (1728—1774). Баллада. Голдсмита была написана в 1762 г., напеча¬тана отдельным изданием в 1765 г., а затем в несколько измененном виде вошла в восьмую главу его романа «Векфилдский священник» (1766). Она была включена также в поэтическую антологию Голдсмита «Poems for Young Ladies, In three Parts, Devotional, Moral and Entertaining» (1767), в которой открывала раздел «Назидатель¬ные стихи». Сюжет баллады Голдсмита восходит к английской народной балладе «The Gentle Herdsman» («Милый пастух»), чем и объясняется спор об ее сходстве с балладой Томаса Перси (1729—1811) «Frair of Orders Gray», развернувшийся в анг¬лийской прессе в июле 1767 г. (см. об этом: Зарубежная поэзия. Т. 1. С. 580—581). Возможно, что сюжет баллады Голдсмита также связан и с драматической пастора¬лью «Милый пастух» шотландского поэта Аллана Рамзея (1686—1758).
В истории освоения Жуковским творческого наследия Голдсмита можно вы¬делить несколько этапов: ранний (1801—1802 гг.), на который приходится зна¬комство его с поэзией Голдсмита (см.: Письма Андрея Тургенева. С. 408, 409, 417); затем следует работа над переводом^фрагмента из «Опустевшей деревни» (1805) (подробнее об этом см.: Гшоров В. Н. Пушкин и Голдсмит в контексте русской Goldsmithianbi (К постановке вопроса). Wien, 1992. С. 21—30;Жилякова Э. М. При¬мечания. Т. 1 наст. изд. С. 448—451). Следующий период приходится на 1809— 1810 гг. В это время имя Голдсмита в качестве источника балладного творчества Жуковского и образца поэтического слога встречается на форзацах книг И. Г. Эй¬хгорна «Всеобщая история культуры и литературы новой Европы» и «Опыта рито¬рики» И. С. Рижского (см.: БЖ. Ч. 1. С. 34; Янушкевич. С. 81). В 1812 г. Жуковский
— ПРИМЕЧАНИЯ —
обращается к переводу баллады «Edwin and Angelina», которой дает название «Пус-тынник» по первому стиху («Turn, gentle hermit of the dale…»). В библиотеке поэта имеются шесть книг Голдсмита на английском языке (Описание. № 1141—1145, 2628. С. 166—167, 361), однако на какое издание опирался Жуковский при ее пе¬реводе, установить не удалось. По мнению К. Н. Агаровой, это предположительно могло быть второе издание «Векфилдского священника» (см.: Зарубежная поэзия. «Т. 1. С. 581). Вместе с тем известно, что при жизни Голдсмита этот роман выдержал пять изданий, и вполне вероятно, что Жуковский мог воспользоваться для перево¬да любым из прижизненных или последующих изданий романа (см.: Голдсмит О. Избранное / Примеч. Н. Мавлевич. М., 1978. С. 292).
Перевод Жуковским баллады Голдсмита воспринимается как «вольный» пе¬ревод (Семенко. С. 161). При переводе поэт исключил 30-ю строфу оригинала (у Холдсмита в тексте 40 строф, у Жуковского— 39), изменил имя героини (Маль-вина), смягчил «язык, страсти», «в ряде случаев он довольствовался относительно приблизительным варьированием на тему данного фрагмента» (подробнее об этом см.: Веселовский. С. 461; Топоров В. Н. Указ. соч. С. 134—135). Это варьирование более всего заметнсГпри переводе 12, 20, 23, 25, 29, 33 строф английского текста. Также поэт изменяет в 4-сгопных стихах мужское окончание на женское, в преде¬лах строфы использует перекрестное чередование женских и мужских рифм (Эт-К2ШД.Х. 58).
Контекст восьмой главы романа «Векфилдский священник» актуализирует эти-ческую и эстетическую проблематику баллады Голдсмита. Об этом свидетельству¬ют как встречающиеся здесь идиллические мотивы труда и отдыха на лоне приро¬ды, так и скрытая полемика автора с трактатом Ж.-Ж. Руссо «Рассуждение о науках и искусствах» (1750). Также в диалогах действующих лиц этой главы упоминают¬ся пастораль «Диона» английского поэта и драматурга Джона Гэя (1685—1732) и сюжет об Акиде и Галатее из тринадцатой книги «Метаморфоз» Овидия. Особую эстетическую значимость получают рассуждения героев о функциях эпитетов и по-этике контраста в словесном искусстве.
«Эдвин и Анжелина» Голдсмита представляет собой образец литературной сен-тименталистской баллады. Анонимный обозреватель «Библиотеки для чтения» на¬звал «вдохновение Голдсмита (…) пасторальным и чувствительным» (О ходе словес¬ности в Англии с начала XIX века и ее влиянии на другие словесности // БдЧ. 1834. Т. 4. Июнь. Ч. I. Отд. II. С. 7).
По выражению современной исследовательницы, к этому времени наметился j синтез литературной и народной балладных традиций[ (Сиповская М. П. «Простые» ‘ баллады середины XVIII века: Художественный метод и стилистическая система // Анализ стилей зарубежной художественной литературы: Межвуз. сб. Вып. 4. Л., 1985. С.^75). Определяющим оказывается лирическое начало, которое раскрыва¬ется через детально эмоциональное описание диалогической речи, включение в текст голоса автора-повествователя (подробнее об этом см.: АлиловаД. Г. Традиции народной поэзии (баллады) в творчестве О. Голдсмита // Вестщия AQlvCep. 2. 1991. Вып. 2. С. 99—102). Отмеченные особенности оригинального текста присутствуют и в переводе Жуковского. Баллада «Пустынник» представляет собой новый тип баллады в творчестве русского поэта-романтика— «балладу-исповедь» (Немзер. С. 166). В основе этой баллады лежит мифологема благого, счастливого исхода странствования героев и связанные с ней дуальные мотивы разлуки—встречи,
*7г
ПРИМЕЧАНИЯ
тайны—узнавания, проповеди—исповеди, предопределения—самоопределения, восходящие к романтической трактовке философской проблемы счастья, судьбы и случая, необходимосги и свободы. Хронотоп пути, трехчастная композиция, вклю-чающая моменты встречи, узнавания и соединения возлюбленных, диалог героев, образ дома как конечная цель всякого странствования, типологически сближают «Пустынника» с такими программными стихотворениями поэта 1809—1814 гг., как «Путешественник», послание «К Блудову», «Пловец», «Теон и Эсхин», а также с балладами «Алина и Альсим», «Эльвина и Эдвин», «Эолова арфа». Отмеченные особенности этой баллады позволяют воспринимать ее как образец ранней бал¬лады «средневеково-западноевропейского типа», как своего рода романтический балладный метатекст.
Об исключительной значимости этой баллады в культурном сознании 1810— 1820-х гг. говорят многие факты. Например, 30-я строфа баллады может рассмат¬риваться в качестве одного из источников oj6rjoa^a Фиалки на в комедии А. А. Шахов¬ского «Урок кокеткам, или Липецкие воды», представление которой, как известно, послужило поводом к образованию «Арзамаса». Из «Пустынника» были взяты име¬на для следующих членов «Арзамаса»: Пустынник— Д. А. Кавелин; Дымная Пе¬чурка — А. Ф. Воейков; Резвый Кот — Д. П. Северин, Сверчок — А. С. Пушкин.^ Об особой популярности этой баллады свидетельствует и то, что при жизни поэта она переиздавалась восемь раз, а отдельные фрагменты из нее были включены в биографическую справку о Жуковском во втором издании первой части антологии Бауринга (см. об этом: ЛН. Т. 91. С. 238). Текст «Пустынника» вместе со стихотво-рением Жуковского «Ангел и певец» был положен на музыку немецким композито-ром Людвигом Вильгельмом Маурером (1789—1878), который с 1821 г. находился в должности композитора и капельмейстера Императорских театров в Петербурге. В сознании современников поэта баллада «Пустынник» в значительной степени вы-разила «сущность и характер романтизма средних веков» (Белинский. Т. 7. С. 175) и оказала воздействие на нравственное образование новых поколений.
Баллада Жуковского «Пустынник» неоднократно становилась источником реми-нисценций и автопародий. Ср. первоначальную редакцию послания Батюшкова к Жуковскому («Прости, Балладник мой…») в письме к Жуковскому от июня 1812 г.
Прости, отшельник мой, Белева мирный житель! ч..> Невидимый поэт Невидимо пленяет Пастушек, пастухов И жителей пустынных
(Батюшков К. Н. Сочинения. Т. 2. С. 221).
См. также узнаваемые реалии из «Пусгыннника» в «Любовной карусели. Туль¬ской балладе» (1814) Жуковского:
Като на канапе одна,
А Азбукин у печки! <...>
Близ них Плезнрка-пес кружит И моська ростом с лося!
(Т. 1 наст. изд. С. 364).
ПРИМЕЧАНИЯ
Отдельные мотивы и образы из этой баллады встречаются и в романе Пушкина «Евгений Онегин». Ср.: «Онегин жил анахоретом (…) Вот жизнь Онегина святая» (Пушкин. Т. 6. С. 88, 89). (Подробнее об этом см.: Немзер А. С. Поэзия Жуковского в шестой и седьмой главах романа «Евгений Онегин» // Пушкинские чтения в Тар¬ту. Вып. 2. Тарту, 2000. С. 53.)
Кроме Жуковского, к переводу баллады Голдсмита «Эдвин и Анжелина» ранее обращались и другие авторы. Впервые баллада была переведена на русский язык прозой Н. И.Страховым (1768 — после 1811) и опубликована вместе с романом в кн.»: «Вакефильдский священник, история. Аглинское сочинение. Ч. 1. М., 1786. С. 70—71. В настоящее время этот прозаический перевод напечатан в исследова¬нии В. Н. Топорова (Указ. соч. С. 125—127). Первый поэтический перевод балла-ы Голдсмита был осуществлен П. Политковским. (Цветник. 1809. Ч. 1. Янв. № 1. С. 49—58). Подробнее о переводах произведений Голдсмита на русский язык см.: Левин Ю. Д. Восприятие английской литературы в России. Л., 1990. С. 207—208. См. также библиографию статей о Голдсмите в России // Английская литерату¬ра в русской критике: Библиогр. указ. Ч. 1. Средние века— XVIII век. М., 1994. С. 169—173. № 1523—1568.
Ст. 2. Святой анахорет… —Анахорет (греч.), отшельник, пустынник (церк.). Че-ловек, живущий в уединении (книж., устар.).
Ст. 19. И брашно с жесткою постелью… — Брашно (устар.), от борошно (цел.) — ржаная мука. Еда, кушанье, пища.
Ст. 113. Ему с смиренной нищетою… — В рукописи читается: «С незнатностью и нищетою».
Ст. 116. И та моей была… — В рукописи: «Она моей
