была».

И. Поплавская

Адельстан

(«День багрянил, померкая…») (С. 25)

Автограф (РНБ. Оп. 1. № 14. Л. 115 об.—117) — беловой, идентичен тексту ВЕ, кроме ст. 11, 38, 79—80, 136, 141, 157—158.

Копия (РГАЛИ. Оп. 2. № 8а. Л. 4—8 об.) — рукою неизвестного лица. Впервые: ВЕ. 1813. № 3 и 4 (февраль). С. 212—218 — в разделе: «Стихотворе¬ния», под названием: «Адельстан (Баллада). (Перевод с Английского)»; подписано: «В. Ж.».

В прижизненных изданиях: БиП и С 1—5 (в С 1—4 — отдел «Балла¬ды», с заглавием: «Адельстан (Подражание Саути)», в С 4 без подзаголовка, отне¬сено к 1814 г., в С 5 датировано 1813 г., под заглавием: «Адельстан. Баллада. (Из Саути)».

Датируется: январь 1813 г.

Основание датировать стихотворение дают С 5, «Общее оглавление» последне¬го прижизненного собрания сочинений В. А. Жуковского (РНБ. Оп. 1. № 26. Л. 75) и первая прижизненная публикация.

2«0

ПРИМЕЧАНИЯ

Баллада «Адельстан» была, по существу, первым произведением английского романтизма, в частности, английского поэта-романтика, представителя «озерной школы» Р. Саути (R. Southey, 1774—1843), которое перевел Жуковский (в подлин¬нике стихотворение называется «Rudiger», написано в 1797 г.). В целом же им было переведено 8 баллад Сауги, а также был начат перевод поэмы «Родрик, послед¬ний из готов» (см.: Костин В. М. В. А. Жуковский — ч^ггатель Р. Саути // БЖ. Ч. 2. С. 450—476). Как указьГвает исследователь, 1810-е гг. стали первым периодом при¬стального внимания Жуковского к Саути как к «большому и признанному мастеру» * жанра баллады, и это было связано с вызреванием его собственной балладной по¬этики (Там же. С. 450).

К работе над балладой поэт приступил после болезни, пребывания в военном госпитале (декабрь 1812 г.), по приезде в родные места (в Муратово) в январе 1813 г., в обстановке, когда уже вышли в свет произведения, прославившие его как «Коломба русского романтизма». Как явствует из «Записки» А. П. Елагиной, написанной для С. П. Шевырева, «Весь 13-й год жили мы под Орлом, в деревне Протасовой; туг написал он послание Воейкову, перевел «Ивиковых журавлей», «Адельстана» (…)» (В. А. Жуковский в воспоминаниях. С. 470).

Неслучайным представляется не только первое обращение Жуковского к Саути в это время, но и интерес именно к балладе «Rudiger», сюжет которой был взят ав¬тором из средневековых немецких сказаний. Сам Саути в предисловии к балладе, не переведенном Жуковским, ссылается на английского писателя Томаса Хейвуда (Th. Heywood, около 1574—1641), у которого он почерпнул сюжет («Diversprinees and noblemen being assembled in a beautiful and fair palace, vvhich was situate upon the river Rhine, they beheld a boat or small barge make toward the shore, drawn by a swan in a silver chain, the one end fastened about her neck, the other to the vessel; and in it an unknown soldier, a man of a comely personage and graceful presence, who stepped upon the shore; which done, the boat guided by the swan left him, and floated dovvn the river. This man fell afterward in league with a fair gentlewoman, married her, and by her had many children. After some years, the same swan came with the same barge unto the same place. The soldier, entering into it, was carried thence the way he came, left vvife, children, _ and family, and was never seen amongst them after.» «Now, who can judge this to be other than one of those spirits that are named Incubi?» says Thomas Heywood. I have adopted his story, but not his solution; making the unknovvn soldier not an evil spirit, but one . who had purchased prosperity from a malevolent being, by the promised sacrifice of his first—born child» (The poetical works of Robert Southey. London, 1814—1818. T. JJ3^ P. 21) — «Князья и знать, собравшиеся в роскошном дворце на Рейне, могли видеть, как подплыла лодка или небольшая барка, влекомая лебедем на серебряной цепи, одним концом обвивающей его шею, другим укрепленной на барке; и никому не известный воин, человек приятной наружности и с изящной осанкой, вышел на берег, после чего барка с лебедем уплыла вниз по реке. Позднее человек этот же¬нился на одной благородной девушке, и народила она ему много детей. Несколько лет спустя барка с тем же лебедем приплыла на то же месго, воин сел в нее и уплыл вверх по Рейну, оставив жену и детей, которые никогда более его не видали. «Кто может предположить, что это был кто-то другой кроме инкуба?» — говорит Томас Хейвуд. Я выбрал эту историю, но не ее разрешение, сделав этого неизвестного воина не злым духом, но человеком, купившим благоприятный выход из неблаго¬приятных обстоятельств, пообещав пожертвовать своего первого ребенка».

ПРИМЕЧАНИЯ

Сам Саути не соглашается с хейвудовским объяснением того, что приехав¬ший на лебеде незнакомец — это инкуб (мужской демон, домогающийся женской любви, согласно средневековой европейской мифологии, а по мнению некоторых христианских теологов, падший ангел; от браков с инкубами рождались уроды или звери, их напарницами обычно были ведьмы или жертвы их колдовства; инкубы особенно преследовали монахинь— см.: Мифы народов мира. Т. 1. М., 1991. С. 545). Саути предполагает, что это грешник, обещавший дьяволу свое¬го первого ребенка. Но ни того, ни другого мотива в тексте нет, поскольку, по вполне убедительному предположению Ц. С. Вольпе, данный сюжет восходит к средневековым легендам о Лоэнгрине, сыне Персеваля, который в свою очередь связан с образом Грааля, важнейшим для рыцарской культуры Средневековья в силу того, что он соединял «вольную игру фантазии, использующей осколки по¬лузабытой мифологии, с христианской сакраментальной мистикой» (Вольпе. Т. 1. С. 39Г, Авериицев С. С. Грааль// Мифы народов мира. Т. 1. С. 317—318). Дальней¬шая разработка сюжета о Граале выдвигала новых героев, в том числе в немецкой литературе, — сына Персеваля Лоэнгрина (напр., поэма Конрада Вюрцбургско-го «Рыцарь с лебедем», анонимная поэма «Лоэнгрин» — вторая половина XIII в.; знаменитая опера Р. Вагнера «Лоэнгрин» (либретто по анонимному роману конца XIII в.) принесла этой легенде всемирную известность). То, что в ослове баллады лежит легенда немецкого происхождения, подтверждается немецкими топони¬мами и именами героев. Вместо замка Вальдгёрст (Waldhurst) за!юк»Аллен, вмес¬то Маргарет — Лора, Рюдигер — Адельстан. Из названий Жуковский оставляет только Рейн. И хотя Жуковский заменил их на другие, но это были вновь немец¬кие имена и топонимы (о легенде см.: Дашкевич Н. П. Из истории средневекового романтизма. Киев, 1877; Веселовский А. /?ГТ7Ге^СлТ5ЖиЛась легенда о Святом Граа¬ле. СПб., 1900; Михайлов А. Д. Артуровские легенды и их эволюция // Мэлори Т. Смерть Артура. М., 1974).

Как указывает исследователь, «перевод Жуковского представляет (…) не точную передачу подлинника слово за словом, а только точную передачу образов и вы-ражений его» (Л1шпаков С. Заметки к переводам В. А. Жуковского из немецких и английских поэтов. Казань, 1903. С. 35). Так, например, первые же две строфы рас-пространены переводчиком в три, причем в них оказались введены излюбленные мотивы Жуковского-балладника: мотивы зеркальной водной глади, восходящего месяца, передающие атмосферу миражности, зыбкости, таинственности. Эти моти¬вы пройдут через всю балладу (ср. у Саути и у Жуковского ст. 81—84, 93—96, 133— 136). Также распространена в две (6-ю и 7-ю) шестая строфа подлинника. Цель та же — создание атмосферы «чудесности» всего происходящего («дивный плаватель», «очарованная ладья», мотив сна). Общее количество стихов в переводе и в подлин-нике совпало, поскольку строфы 42 и 43 оригинала Жуковский сжал в одну.

Особое внимание Жуковский уделяет изображению внутреннего мира героев, их душевного состояния — отсюда уточнения Жуковского в описании внешнего вида Лоры, в изображении состояния Адельстана в момент появления священно¬служителя для совершения обряда крещения. Здесь заостряется мотив осознания героем своей вины, один из самых важных во всем балладном творчестве Жуков¬ского. НеобычноеТневероятное в переводе оказывается глубоко психологическим, воздействующим на настроение читателя. В связи с этим Жуковскому так важна работа над звукообразами, которая, по-видимому, и повлекла за собой изменение

ПРИМЕЧАНИЯ

в переводе имен собственных и названий, а также ритмики оригинала (куплетной строфы с чередованием^женских и мужских стихов 4- и 3-стопного ямба).

В февральском номере ВЕ за 1813 г. «Адельстан» был напечатан в первоначаль¬ной редакции (см. постишный комментарий). В окончательной редакции (начиная с С 1) заслуживает внимания прежде всего изменение заключительных ст. 174— 178 — переводчик последовал за текстом Саути и подчеркнул идею_ Божественной справедливости, которая не была передана в журнальном варианте. Ср.:

«Now help те, JesusP loud she cries,

And loud on God slie calls; Then from the grasp of Rudiger

The little infanl falls. And loud he shrieked, for now his frame

The huge black arnis clasped round, And dragged tbe wretched Rudiger

Adown the dark profound

(The Poetical Works of R. Southey. London. 1814—1818. Vol. 13. P. 28).

Последние два стиха журнального варианта, отсутствующие у Саути, остались в окончательной редакции, создавая контрастную к предыдущей трагической сцене атмосферу покоя, гармонии, упорядоченности.

Баллада была буквально «разобрана» на прозвища в «Арзамасе»: имя Адельстан, или Статный Лебедь, было дано Н. М. Муравьеву, М. Ф. Орлова называли Рейном а А. Ф. Воейкова — Две Огромные Руки. По воспоминаниям П. А. Вяземского, этот образ («Две огромные руки») иногда применяли к А. И. Тургеневу: «Недаром го¬ворили в Арзамасе, что он не только Эолова Арфа (…), но что он и Две Огромные Руки, как сказано в одной из баллад Жуковского. В самом деле, это не две, а сотни бриарейских рук* захватывали направо и налево, вверху и внизу, все мало-маль¬ски замечательные рукописи, исторические, политические, административные, литературные и т. д.» (Вяземский. Т. 8. С. 283). Мотивы «Адельстана» иронически обыгрывались в речи Кассандры (Д. Н. Блудова) на заседании «Арзамаса», состо¬явшемся в первой половине марта 1816 г. (см.: Арзамас-2. Кн. 1. С. 338). 29 сентяб¬ря 1835 г. в Петербурге на дне рождения Д. Н. Блудова были разыграны сцены из баллады. По мотивам баллады русским живописцем и графиком Ф. П. Толстым были сделаны в 1841 г. рисунки (см.: Кузнецова Э. В. Федор Петрович Толстой. М., 1977. С. 273).

* Бриарей — чудовище с 50 головами и сотней рук, сын Урана и Геи, хтоническое порождение земли, служит новым поколениям богов для упорядочения мира.

Ст. 11. Вышли па берег — игрою… — В ВЕ: «Вышли к берегу игрою».

Ст. 38—39. К пей стеклись из дальних стран — // Но умом и красотою… — В бело-вом автографе и в ВЕ: «К ней текли из дальних стран; // Но душой и красотою».

Ст. 79—80. «Сил недуг меня лишает II С вами радость разделить… — В ВЕ: «Злой недуг меня лишает