заметно сгустил и без того напряженную эмоци-ональную атмосферу подлинника, усилив мотив судьбы, актуальный для Шилле¬ра, лексическими новациями, ассоциативными идее рока и неотвратимого суда богов. В ст. 11, 45, 72 появляется оригинальный мотив небес как обители высшей справедливости. Ср.: «Слиянны с синевой небес» (нет соответствия в подлинни¬ке); «Вы, журавли под небесами…» («Von euch, ihr, Kraniche, dort oben…»— «От вас, журавли, там, наверху…»); «Все озаряющий с небес…» («Der alles irdische bescheint…» — «Который озаряет все земное…»). В ст. 23, 25, 48 упомянуто отсут¬ствующее в подлиннике имя верховного бога греческого олимпийского пантеона, Зевса, как символа высшей справедливости и неотвратимой кары за вину; в стро¬фах, описывающих хор Эриний и впечатление зрителей, появляются оригиналь¬ные эпитеты: «страшный ряд зубов» (ст. 112), «дикий хор» (ст. 114), «страшный хор», «цепенея», «онемев» (ст. 118—120), «со страхом» (ст. 147), оригинальный стих «И всё, и все еще в молчаньи» (ст. 153), акцентирующие именно мотив эмоцио¬нальной силы воздействия искусства. Столь же оригинальны эпитеты в ст. 177 последней строфы: «И бледен, трепетен, смятенный…», а заключительные 3 стиха баллады (ст. 182—184) вообще можно счесть полной сюжетной новацией русского поэта. Ср.: «Смущенный вид, склоненный взор // И тщетный плач был их ответом; // И смерть была им приговор» — «Die Scene wird zum Tribunal, // Und es gestehn die Bosewichter, // Getroffen von der Rache Strahl» («Сцена становится трибуналом, // И злоумышленники признаются, // Настигнутые лучом мести»). В результате плас¬
ПРИМЕЧАНИЯ
тическая античная баллада Шиллера обрела мощный психологический подтекст в интерпретации русского поэта.
В восприятии перевода баллады «Ивиковы журавли» современниками можно отметить два аспекта. Во-первых, это высокая оценка переводческого мастерства Жуковского (ср. мнение Белинского: «В особенную заслугу Жуковскому здравый эстетический вкус должен поставить перевод баллад Шиллера: «Рыцарь Тоген-бург», «Ивиковы журавли», «Кассандра», «Граф Гапсбургский», «Поликратов пер¬стень», «Кубок» (…) — все это переведено превосходно» (Белинский. Т. 7. С. 200. См. также: Там же. С. 213). Во-вторых, баллада «Ивиковы журавли» воспринима¬лась — так же, как и баллады «Людмила» и «Кассандра», — в качестве одного из репрезентативных текстов для этого жанра в интерпретации Жуковского. Об этом свидетельствует не только то, что название баллады было использовано в «Арзама¬се» (имя «Ивиков Журавль» в арзамасском крещении получил Ф. Ф. Вигель, 1786—_ 1856, литератор и мемуарист), но и то, что баллада «Ивиковы журавли» оказалась косвенно причастна к знаменитой полемике 1816 г. о балладе «Людмила» (подроб¬нее об этом см. в комм, к балладе «Людмила»), хотя прямо и не была в ней упомя¬нута. В 1815 г. П. А. Катенин, автор альтернативного перевода баллады Бюргера «Ленора» («Ольга», 1816) и концепции «русской баллады», написал балладу «Убий¬ца», в которой на материале национальной жизни и в образном строе народной песни развит основной мотив сюжета «Ивиковых журавлей»: открытие тайного преступления в результате болтливости преступника, пораженного немым свиде¬тельством природы, — журавлей Шиллера Катенин заменил месяцем — свидете¬лем преступления:
Взглянул, а месяц тут проклятый
И смотрит на меня, И не устанет; а десятый
Уж год с того ведь дня
(Катенин П. Л. Избранное. М., 1989. С. 36).
Таким образом, Катенин балладой «Убийца», по сути дела, начал полемику с Жуковским, противопоставив «русскую балладу» «античной балладе» Жуковско¬го, как годом позже он противопоставил свою концепцию жанра простонародной «русской баллады» («Ольга») русифицированной «европейской балладе» («Людми¬ла» Жуковского — вольное подражание балладе Бюргера «Ленора») и опыту наци-ональной интерпретации жанра Жуковским (оригинальная баллада «Светлана» — первая публикация в 1813 г.). Стиль баллады Катенина «Убийца» впоследствии высоко оценил А. С. Пушкин в статье «Сочинения и переводы в стихах Павла Ка-тенина» (1833, впервые — Литературные прибавления к Русскому инвалиду. СПб., 1833. № 26 от 1 апреля): «После Ольги явился Убийца, лучшая, может быть, из бал¬лад Катенина. Впечатление, им произведенное, было и того хуже: убийца, в при¬падке сумасшествия, бранил месяц, свидетеля его злодеяния, плешивым! Читатели, воспитанные на Флориане и Парни, расхохотались и почли балладу ниже всякой критики» (Пушкин. Т. 11. С. 221).
Ст. 1—2. На Посидонов пир веселый, //Куда стекались чада Гелы… — Начиная с С 1 Жуковский сделал к этим стихам следующее примечание: «Под оовом Посидонов пир разумеются здесь игры Исгмийские, которые отправляемы были на перешей¬
295
ПРИМЕЧАНИЯ
ке (Истме) Коринфском, в честь Посидона (Нетуна). Победители получали сосно-вые венцы. Гела, Элла, Эллада — имена древней Греции». К этому примечанию следует добавить, что Истмийские игры проводились с 582 г. до н. э. каждые два или четыре года. Участники состязались в скачках (бог моря Посейдон — запря-гатель колесниц и покровитель всадников), позднее к ним добавились состязания музыкантов. Ср. сг. 3: «Зреть бег коней и бой певцов…». В автографе имя бога моря в ст. 1 и ст. 13 дано в несколько иной транскрипции: «Посейдон», в прижизненных публикациях (ВЕ, С 1—3) — «Посейдон», канонический вариант транскрипции («Посидон») — начиная с БиП.
Ст. 10. Вдали Акрокоринф и горы… — Акрокоринф — акрополь города Коринфа. В ВЕ и С 1—3 разночтение: «Вдали Акрокоринфски горы» — вероятно, опечатка, поскольку это словосочетание не является топонимом, а в автографе стих читается «Вдали Акрокоринф и горы». Исправлено начиная с БиП.
Ст. 17—24. «О спутники, ваш рой крылатый ~ Беду от страиничей главы»… — Строфа дописана Шиллером по рекомендации Гёте. Ср.: «Ивик должен был бы встретиться с журавлями еще раньше, в пути; пусть он сравнит себя, странника, с этими странствующими птицами, себя, гостя, с этими гостями; (…) затем, попав в руки убийц, пусть обратится к уже знакомым ему журавлям, своим спутникам, и призовет их в свидетели» — и ответ Шиллера: «Совершенно бесспорно то, что они [«Ивиковы журавли»] выиграли благодаря идее, которую вы подали мне относи¬тельно экспозиции» (И.-В. Гёте. Ф. Шиллер. Переписка: В 2 т. Т. 2. С. 402, 422).
Ст. 33. К богам и к людям он взывает… — В автографе, ВЕ и С 1—3 с разночтени-ем: «К богам, ко смертным он взывает…»
Ст. 43. Он слышит (взор уже угас)… — В ВЕ, С 1—3 и БиП с разночтением: «Он сышит (взор его угас)». Окончательный вариант начиная с С 4; в автографе в ка-нонической редакции.
Ст. 48. Зевесов гром па их главу»… — В автографе, ВЕ, С 1—4, БиП: «Отмщенья гром на их главу…». Окончательный вариант начиная с С 5.
Ст. 62. Притапов окружил народ… — Притан — высшее должностное лицо в Ко-ринфской республике. Во времена Ивика притан был заменен двумя провулами.
Ст. 65—80. Но где их след? Кому приметно ~ Амфитеатра за толпой… — Этот фрагмент баллады Шиллера, переведенной Жуковским в 1813 г., оказал бесспорное влияние на фрагмент оригинального замысла трагедии «Царь Эдип», написанной в 1843 г. по мотивам трех трагедий Софокла на сюжеты Фиванского цикла. Ср.:
К р е о п.
Лай от руки неведомых убийц. Погиб. Их гибели желают боги.
Э д и п.
Но где ж они? Кто темные отыщет Следы давно свершившейся вины? (…)
Но где
3 д и н.
Свершнлося убийство? В доме ль царском Иль в поле? Здесь ли иль в земле чужой? (…)
3 д и п.
И это скрытое велят нам боги
Теперь разоблачить. Но кто узнает Убийцу тайного? Кто след к нему Укажет нам? С подъятой головою В сняпьи Гелиоса он, быть может, Меж памп ходит, смело издеваясь
ПРИМЕЧАНИЯ
Над нашею бедою! Как открыть Его в толпе народа?
(Подробнее см.: Лебедева. С. 139—145).
Ст. 71.Лишь Гелиос то зрел священный… — К этому ст. Жуковский сделал в С 1 следующее примечание, впоследствии вошедшее во все издания: «Гелиос— имя солнца у Греков».
Ст. 90. Сим торжеством соединенных»?.. — В автографе, ВЕ, С 1—3, БиП — с разно¬чтением: «Сим торжеством совокупленных». Окончательная редакция начиная с С 4.
Ст. 96. И тихо выступает хор… — Примечание Жуковского: «Хор Эвменид (Эринний, Фурий). Сии богини, дщери Нощи и Ахерона, открывали тайные пре-ступления, преследовали виновных и мстили им на земле и в аде». Печатается на¬чиная с С 1.
Ст. 112. Являя страшный ряд зубов… — В автографе, ВЕ, С 1—3 с разночтением: «И кажут страшный ряд зубов…». Канонический вариант — начиная с БиП.
Ст. 121—136. «Блажен, кто незнаком с виною ~ Но не покинем вас и там»… — Эти строфы баллады Шиллера представляют собой вольную переработку двух партий хора Эриний из трагедии Эсхила «Эвмениды», заключающей трилогию «Оресгея»: в балладе описано именно ее представление (что является анахронизмом, посколь¬ку Эсхил родился в 525 г. до н. э. и первый раз участвовал в драматическом агоне в 500 г.). Ср.:
Хор. Скромен под землю он,
Будет н там
Настигнут. Месть на главу свою,
Его найдет. И на раснутьн — казнь!
(Пролог, парод, антистрофа III); Хор. Заведем хоровод! Вкруг убийцы кружить,
Песнь убийце сложить Нам подземная Муза внушила — И воспеть наш удел: человеческих дел Быть бессонною стражей — велела. Правый суд — скорый суд. Тех не тронет наш гнев, Чьи от солнца не прячутся руки, Ибо чисты они, беспорочная жизнь Протекает, счастливая, в мире. На того ж, кто укрыл, как сей муж иод плащом Обагренные кровию длани, Мы донос принесем, мы улики оберем, И на тяжбе убитых на том присягнем, И возмездия стребуем дани
(Эписодий второй, парод II). (Цит. по: Эсхил. Трагедии (в пер. Вяч. Иванова). М., 1989. С. 166, 171).
Ст. 145—152. И зритель —зыблемый сомненьем ~ Но скрыта от дневных лучей… — Строфа дописана Шиллером по совету Гёте: «Кроме того, я вставил бы после 14-го
297
ПРИМЕЧАНИЯ
стиха [здесь имеется в виду строфа, по счету первой редакции баллады 14, в оконча¬тельном же варианте — 18. — О. А], когда Эриннии уже удалились, еще один стих, чтобы изобразить настроение народа, в которое его привели слова хора (…), тогда как теперь 15-й стих начинается слишком громко и значительно». Замечание Гёте, относящееся к психологической достоверности мотивировок в развитии сюжета, было учтено Шиллером: «Пока еще мне не ясно, как изменить переход к возгласу убийцы, хотя я чувствую, что здесь нужно кое-что сделать». И далее: «мне кажется, что новая строфа, которую я посвятил фуриям, служит более точной их характе¬ристике, недостававшей вначале» (И.-В. Гёте. Ф. Шиллер. Переписка: В 2 т. Т. 1. С. 400, 405, 422). Эту строфу Жуковский перевел наиболее свободно и работал над ней особенно внимательно. Ст. 147—149 («Со страхом мнит о Силе той ~ Скрывал¬ся, неизбежима») имеют в автографе и первой публикации существенные разночте¬ния с каноническим вариантом: «О той ужасной Силе мнит, // Что судией над нами бдит, // И, тайная, непостижима…». Окончательный вариант — начиная с С 1.
Ст. 169—184. И всем сердцам в одно мгновенье ~ И
