смерть была им приговор… — Две заключительные строфы баллады были первоначально переведены в другой редакции; в автографе этот вариант окончания перечеркнут, и рядом записан окончательный текст. Приводим первоначальную редакцию этих строф:

Сильней чае от часу смятенье; И вдруг во всех в одно мгновенье Мелькнула мысль: то мщенья час! То Эвменид сокрытых глас! Певцу возмездие готово! Себе убийца изменил! К суду и тот, кто молвил слово, И тот, кем он внимаем был.

И бледен, трепетен, смятенный, Незапиой речью обличенный, Исторгнут из толпы злодей… Перед седалище судей Он привлечен с своим клевретом; Амфитеатр суднщем стал, Один лишь плач убийц ответом И смерти суд на злобных пал.

О. Лебедева

Варвик

(«Никто не зрел, как ночью бросил в волны…») (С. 45)

Автограф ы:

1) РГАЛИ. Оп. 3. № 8 («Долбинские стихотворения II»). Л. 2, 3—4 об. — черно¬вой (кроме 1—3 строф), без заглавия с датой в конце: «27 октября».

2) РГАЛИ. Оп. 1. № 13. Л. 6 — черновой набросок ст. 1—4, под заглавием: «Ро¬му альд».

298

ПРИМЕЧАНИЯ

3) РГАЛИ. Оп. 1. № 13 («Долбинские стихотворения I»). Л. 26—30 об. — бело¬вой с поправками, озаглавлен: «Варвик».

Копия (РГАЛИ. Оп. 1. №. 2. Л. 26—30 об.) — сделана разными почерками.

Впервые: Амфион. 1815. Апрель. С. 59—66, под заглавием: «Варвик»; подпи¬сано: «С Аглин(ского). Жуковский».

В прижизненных изданиях: БиП, С 1—5 (в С 1—4 — отдел «Балла¬ды», с заглавием: Варвик (Подражание Саути); в С 4 без подзаголовка, отнесено к 1814 г.; в С 5 датировано 1814т., с названием: «Варвик. Баллада. (Из Саути)».

Датируется: 24—27 октября 1814 г.

Баллада Жуковского является переводом баллады английского поэта-романти¬ка Р. Саути «Lord William» (1798). «Варвик» входит в состав так называемых «Дол-бинских стихотворений» (см.: Т. 1 наст. изд. С. 678—682), написанных в октябре 1814 — начале января 1815 г. В обеих тетрадях «Долбннских стихотворений» «Вар¬вик» внесен в списки произведений, созданных Жуковским долбинской осенью: Ед. хр. 13. Л. 1 под № 6 и Ед. хр. 8. Л. 1 с указанием времени написания — 24— 27 окт(ября), под № 7. Баллада вошла также в хронологическую роспись долбинс-ких стихотворений (РНБ. Оп. 1. № 77. Л. 25) под названием «Варвик», с указанием той же даты (24—27 октября). Однако первоначальный черновой набросок ст. 1—4 под заглавием «Ромуальд» свидетельствует о том, что Жуковский пытался перево¬дить балладу Саути одновременно со «Старушкой…». Автограф № 2 находится в ок¬ружении долбинских стихотворений, датируемых 8—13 октября, непосредственно перед наброском первых строф «Старушки…». Вот как выглядел первоначальный черновой набросок:

Ромуальд Никем не видим бросил в волны

Артура 3.1 он Варвик, И слышали одни безмолвны

Скалы младенца крик.

В письме А. И. Тургеневу от 1 декабря 1814 г. Жуковский сообщал о том, что «прошедшие октябрь и ноябрь были весьма плодотворными», что им «переведены 4 баллады да две сочинены» (ПЖТ. С. 131—132). Одной из этих 4-х переводных баллад был «Варвик». 12 декабря 1814 г. в письме к А. И. Тургеневу же поэт под¬ведет общий итог долбинских баллад: «Новые баллады, кажется, не хуже первых, и только 2 в страшном роде» (ПЖТ. С. 132). Здесь имеются в виду «Баллада о ста¬рушке…» и «Варвик».

Сам характер работы Жуковского над переводом, как свидетельствуют черно¬вой и беловой автографы, указывает на то, что переводчика в первую очередь ин¬тересует фантастико-мистическое мировосприятие, пришедшее в баллады Саути из раннехристианских хроник и народной поэзии. Интересно, что и сам Саути в при-мечании к балладе подчеркивал именно ее фантастический характер: «The story of this … ballad …wholly imaginery» (см.: The poetical works of R. Southey… P. 46). Однако Жуковский еще более усиливает элемент «чудесного», который в переводе обусловливает все: и сюжетное движение, и жанрообразующие принципы. В этом смысле «Варвик» никак нельзя назвать заимствованием готового западного образ¬ца. Прежде всего, Жуковский строит свое повествование вне рациональной логики.

299

ПРИМЕЧАНИЯ

Так, в сгрофе 17 у Жуковского описано явление призрака в толпе гостей (ср. у Сау-ти строфу 17: «I bade thee with а father’s love // My orphan Edmund guard — // Well, William, hast thou kept thy charge! // Now take thy due reward» (Зарубежная поэзия. Т. 1. С. 432). Это сверхъестественное, ирреальное событие, отсутствующее в бал¬ладе Саути, никак не мотивируется у Жуковского и воспринимается как данность. Фантастическое явление призрака усиливает общую атмосферу исключительности, невероятности, являясь крайним случаем этой исключительности.

Такой же тенденцией объясняются значительные отклонения от подлинника в строфах 25—27. Жуковский, опустив все «будничные» детали, сосредоточивается на изображении индивидуального поведения героя в экстремальной ситуации; все привычное, считающееся нормальным, опущено переводчиком. В связи с этим же строфы 8 и 9 распространяют одну строфу подлинника (5-ю): «But never could Lord William dare // То gaze on Severns stream; // In every wind that swept its waves // Не heard young Edmund scream» (Зарубежная поэзия. Т. 1. С. 428). Внесены свои ак¬центы переводчиком и в финал баллады. В подлиннике гребец кричит лорду Виль¬яму, чтобы он протянул руку ребенку, который протягивает к нему свои руки. Этого обращения нет в переводе, а мысль о гибели преступника усилена стихом 145.

Жуковский явно чуждается прямого морализирования. Он стремится проник¬нуть в сложную диалектику добра и зла. Ему важно не столько осуждение, сколько проникновение в природу чувства, которое оказывается неподвластным логике и может привести человека к гибели вопреки здравому смыслу, предупреждениям и т. д. Особая атмосфера «жизни на отлете от обыденного» (Душила Л. Н. Поэтика русской баллады в период становления жанра: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Л., 1975. С. 13) подчеркивается Жуковским и особой композицией баллады. Очень вольно переводя большую часть текста, он сохранил в ней авторское созвучие пер¬вой и последней строф, обрамляющих исключительное событие атмосферой обы¬денности. Обращают на себя внимание строфы 4, 5 и 6. Они вставлены Жуковским и представляют собой описание картины природы, открывающейся с высоты за¬мка. Эти строфы свидетельствуют о тяготении Жуковского к усложненным при¬емам передачи эмоционально-психологической атмосферы происходящего: он ис¬пользует живописно-зрительные и музыкально-звуковые средства.

Работа Жуковского над балладой была связана и с поисками художественных средств, обновляющих русскую поэзию, упорядочивающих ее слог, совершен-ствующих ее стиль. Отсюда изменение Жуковским размера подлинника (у Саути чередование 4-стопного ямба женского стиха с рифмованными мужскими 3-стоп-ными — Жуковский конкретно для «Варвика» создал, по выражению С. А. Матяш, «метрический уникум» — разностопный ямб 5353), имен и названий (последнее обусловлено и звукописью текста). Переводчик вырабатывает особый слог, совер-шенство и красоту которого признавали даже его литературные противники. Он избегает неправильного построения фразы, грубости, прозаичности лексики, при¬дает своему стилю эмоционально-лирическую окраску, богатство образных ассоци¬аций, использует смелые метафоры. Этим также объясняется ряд отступлений от подлинника и характер правки автографов, а позднее и текста первой публикации (см. комментарий).

«Варвик» находится в ряду тех баллад Жуковского, которые вызвали недоумение критики, осуждавшей его за «странный выбор предметов» («мертвецы, привидения, убийства, освещаемые луною» // Вигель Ф. Ф. Воспоминания. М., 1864. Ч. 3. С. 135—

•300

ПРИМЕЧАНИЯ

136. По его же воспоминаниям, Жуковский, «как будто предрекая будущий жребий, дал Николаю Тургеневу имя убийцы и страдальца Варвика» (В. А. Жуковский в вос¬поминаниях. С. 170)). Баллада дала прозвище и П. И. Полетике— «Очарованный Челнок». Мотивы «Варвика» иронически обыгрывались самим Жуковским в про¬токоле заседания «Арзамаса» от 24 декабря 1816 г. Перечисляя присутствовавших на заседании, секретарь указывает: «Прибавил бы я и Варвик, но этот Варвик не исполнил обета и еще не утопил ни одного беседного Эдвина и не вступил еще как повелитель в святилище Арзамаса» (Арзамас-2. Кн. 1. С. 379).

С очевидным неприятиемjBbi6opa предмета изображения Жуковским выступи¬ли и Мерзляков, и Гнедич. «Ах, любезный творец «Светланы», за сколько душ ты должен будешь дать ответ? Сколько молодых людей соблазнил ты на душегубство? Какой предвижу я ряд убийц и мертвецов, удавленников и утопленников» (из ста¬тьи Гнедича— СО. 1816. Ч. 31. № 27. С. 4). Однако, как справедливо указывает исследователь, подобное неприятие диктовалось более глубокими причинами: осознанием того, что с появлением баллады связан переход к новой, романтиче¬ской поэзии. Критика осмысляла важнейшие в эстетическом плане свойства бал-^ лады — производимый ими сдвиг в восприятии реальности в сторону диалектики, ) проникновения в самую суть сложности природы человека и его отношений с ми- / ром. Баллады Жуковского уже невозможно было оценивать в категориях норма¬тивной поэтики классицизма. Именно это обусловливает то, что баллада, несмотря на многочисленные протесты, прочно завоевала передовые литературные позиции уже в 1810-е годы (смд^езуитова. С. 83—101).

По мотивам баллады Ф. Толстым в 1819 г. был исполнен лист гуашью, храня¬щийся в Государственной Третьяковской галерее (см.: Кузнецова Э. В. Федор Пет¬рович Толстой. М., 1977. С. 103. В 1852—1853 гг. на основе рисунка он написал картину «Варвик»).

Ст. 9—12. Стоял среди цветущия равнины ~ Повсюду видел взор… — Напротив этих стихов сбоку в черновом автографе записаны следующие стихи: «Разлуки жизнь воспоминанье! //Им красен свет! // Хотеть прогнать его — страданье, // А пользы нет!» (далее все черновые варианты, кроме специально оговоренных, приводятся по тексту чернового автографа).

Ст. 16. В струях его дрожал… — «В зерцале вод дрожал».

Ст. 18. Закат сквозь редкий лес… — «Вечерний луч играл» (зачеркнуто).

Ст. 19. И трепетал во дремлющем Авоие… — «Там свод небес», «Лазурный свод небес в Авоне».

Ст. 24. И вторил лес рогам… — Ниже этого стиха в черновом автографе записаны и зачеркнуты такие два стиха: «И при луне — когда все засыпали // И тихий брег пустел».

Ст. 25. Спешил, с пути прохожий совратяся…— «И пешеход», «Сворачивать с пути», «Чтоб в Эрлингоф», «И пешеход с дороги совращался» — все зачеркнуто. В беловом автографе и в первой публикации этот стих читался так: «Спешил, при¬шлец, с дороги совратяся…»

Ст. 30. Вотще в его глазах… — Ср. вариант в черновом автографе и в «Амфионе»: «Вотще в его очах».

Ст. 40. И бледный, страшный лик… — ВС 4—5 читается «И бледный, странный лик», что, по-видимому, являлось опечаткой. В черновом автографе ниже этого сти¬

301

ПРИМЕЧАНИЯ

ха записаны два следующих: «К святым местам за ним // Лишь привиденье бродит» (зачеркнуто).

Ст. 47. И бедности веселый посетитель… — «Невинность и приветливый сожи-тель» (зачеркнуто).

Ст. 53. Оп наступил… — В автографе и публикации «Лмфиона» читаем: «И он настал…».

Ст. 57. Ужасный день: от молний небо блещет… — «Ужасен был сей день! От мол-ний все блистает!», «И сграшен был сей день!» (зачеркнуто).

Ст. 58. Отвсюду вихрей стоп… — В публикации «Амфиона»: «Гроза со всех сторон». Ст. 68. Пронзительных очей… — «Задумчивых очей» (зачеркнуто). Ст. 69. И день угас… — «Проходит день» (зачеркнуто).

Ст. 70. Но и в тиши ночной… — «Но и