трепетней поющих голос:
В крови их хлад, объемлет очи мгла,
Запел петух… и прочь враги бегут,
Опять не совершив ловитвы;
Смелей дьячки на крылосах поют,
Попы смелей творят молитвы.
На третью ночь свечи едва горят;
Как ряд теней, попы во мгле стоят;
Чуть виден гроб во мраке черный.
И стук у врат: как будто океан
Под бурею ревет и воет,
Как будто степь песчаную оркан
Свистящими крылами роет.
И звонари от страха чуть звонят,
И руки им служить не вольны;
Час от часу страшнее грош у врат,
И звон слабее колокольный.
Дрожа, упал чернец пред алтарем;
Молиться силы нет; во прахе
Лежит, к земле приникнувши лицом;
Поднять глаза не смеет в страхе.
И певчих хор, досель согласный, стал
Нестройным криком от смятенья:
Им чудилось, что церковь зашатал
Как бы удар землстрясенья.
Вдруг затускнел огонь во всех свечах,
Погасли все и закурились;
И замер глас у певчих на устах,
Все трепетали, все крестились.
И раздалось… как будто оный глас,
Который грянет над гробами;
И храма дверь со стуком затряслась
И на пол рухнула с петлями.
И Он предстал весь в пламени очам,
Свирепый, мрачный, разъяренной;
Но не дерзнул войти он в Божий храм
И ждал пред дверью раздробленной.
И с громом гроб отторгся от цепей,
Ничьей не тронутый рукою;
И вмиг на нем не стало обручей…
Они рассыпались золою.
И вскрылся гроб. Он к телу вопиет:
«Восстань! иди вослед владыке!»
И проступил от слов сих хладный пот
На мертвом, неподвижном лике.
l<*0 И тихо труп со стоном тяжким встал, Покорен страшному призванью; И никогда здесь смертный не слыхал Подобного тому стенанью. Шатаяся пошла она к дверям: Огромный конь чернее ночи, Дыша огнем, храпел и прыгал там, И, как пожар, пылали очи. И на коня с добычей прянул враг; И труп завыл; и быстротечно Конь полетел, взвивая дым и прах; И слух об ней пропал навечно. 5б Никто не зрел, как с нею мчался Он... Лишь страшный след нашли на прахе; Лишь, внемля крик, всю ночь сквозь тяжкий сон '9° Младенцы вздрагивали в страхе. АЛИНА И АЛЬСИМ Зачем, зачем вы разорвали Союз сердец? Вам розно быть! вы им сказали — Всему конец. Что пользы в платье золотое Себя рядить? Богатство на земле прямое Одно: любить. Когда случится, жизни в цвете, Сказать душой Ему: ты будь моя на свете; А ей: ты мои; И вдруг придется для другого Любовь забыть — Что жребия страшней такого? И льзя ли жить? Алина матери призналась: «Мне мил Альсим; Давно я втайне поменялась Душою с ним; Давно люблю ему сказала; Дай счастье нам». «Нет, дочь моя, за генерала Тебя отдам». И в монастырь святой Ирины Отвозит дочь. Тоска-печаль в душе Алины И день и ночь. Три года длилося изгнанье; Не усладил Ни разу друг ее страданье: Но все он мил. Однажды... о! как свет коварен!.. Сказала мать: «Любовник твой неблагодарен», И ей читать Она дает письмо Альснма. Его черты: Прости; другая мной любима; Свободна ты. Готово все: жених приходит; Идут во храм; Вокруг налоя их обводит Священник там. Увы! Алина, что с тобою? Кто твой супруг? Ты сердца не дала с рукою — В нем прежний друг. Как смирный агнец на закланьс, Вся убрана; Вокруг веселье, ликованье — Она грустна. Алмазы, платья, ожерелья Ей мать дарит: Напрасно... прежнего веселья Не возвратит. Но как же дни свои смиренно Ведет она! Вся жизнь семье уединенной Посвящена. Алины сердце покорилось Судьбе своей; Супругу ж то, что сохранилось От сердца ей. Но все, по-прежнему, печали Душа полна; И что бы взоры ни встречали — Все мысль одна. Так безутешная томила Пять лет себя, Все упрекая, что любила, И все любя. Разлуки жизнь воспоминанье; Им полон свет; Хотеть прогнать его — страданье, А пользы нет. Все поневоле улетаем К мечте своей; Твердя: забудь! напоминаем Душе об ней. Однажды, приуныв, Алина Сидела; вдруг Купца к ней вводит армянина Ее супруг. «Вот цепи, дорогие шали, Жемчуг, коралл; Они лекарство от печали: Я так слыхал. На что нам деньги? На веселье. Кому их жаль? Купи, что хочешь: ожерелье, Цепочку, шаль Или жемчуг у армянина; Вот кошелек; Я скоро возвращусь, Алина; Прости, дружок». Товары перед ней открывши, Купец молчит; Алина, голову склонивши, Как не глядит. Он, взор потупя, разбирает Жемчуг, алмаз; Подносит молча; но вздыхает Он каждый раз. Блистала красота младая В его чертах; Но бледен; борода густая; Печаль в глазах. Мила для взора живость цвета, Знак юных дней; Но бледный цвет, тоски примета, Еще милей. Она не видит, не внимает — Мысль далеко. Но часто, часто он вздыхает, И глубоко. Что (мыслит) он такой унылой? Чем огорчен? Ах! если потерял, что мило, Как жалок он! «Скажи, что сделалось с тобою? О чем печаль? Не от любви ль?.. Ах! всей душою Тебя мне жаль!» — «Что пользы! Горя нам словами Не утолить; И невозвратного слезами Не возвратить. Одно сокровище бесценно Я в мире знал; Подобного Творец вселенной Не создавал. И я одно имел в предмете: Им обладать. За то бы рад был все на свете — И жизнь отдать. Как было сладко любоваться Им в день сто раз! И в мыслях я не мог расстаться С ним ни на час. Но року вздумалось лихому Мне повредить И счастие мое другому С ним подарить. Всех в жизни радостей лишенный, С моей тоской Я побежал, как осуаденный, На край земной: Но ах! от сердца то, что мило, Кто оторвет? Что раз оно здесь полюбило, С тем и умрет». «Скажи же, что твоя утрата? Златой бокал?» — «О нет. оно милее злата». — «Рубин, коралл?» «Не тяжко потерять их». — «Что же? Царев алмаз?» — «Нет, нет, алмазов всех дороже Оно сто раз. С тех пор, как я все то, что льстило, В нем погубил, Я сам, на память образ милой, Изобразил. И на черты его прелестны Смотрю в слезах: Мои все блага поднебесны В его чертах». Алина слушала уныло К го рассказ. «Могу ль на этот образ милой Взглянуть хоть раз?» Алине, молча, как убитый, Он подает Парчою досканеи обвитый, Сам слезы льет. Алина робкою рукою Парчу сняла; Дощечка с надписью златою; Она прочла: Здесь все, что я, осиротелой, Моим зову; Что мне от счастья уцелело; Все, чем живу. 6i Дощечку с трепетом раскрыла — И что же там? Что новое судьба явила Ее очам? Дрожит, дыханье прекратилось... Какой предмет! И в ком бы сердце не смутилось?.. Ее портрет. «Алина, пробудись, друг милой; С тобою я. Ничто души не изменило; Она твоя. В последний раз: люблю Алину, Пришел сказать; Тебя покинуть, жизнь покину, Чтоб не страдать». Алина с горем и тоскою Ему в ответ: «Альсим, я верной быть женою Дала обет. Хоть долг и тяжкий и постылой: Все покорись; А ты — не умирай, друг милой; Но... удались». Алине руку на прощанье Он подает: Она берет се в молчанье И к сердцу жмет. Вдруг входит муж; как в исступленье Он задрожал И им во грудь в одно мгновенье Вонзил кинжал. Альсима нет; Алина дышит: «Невинна я; (Так говорит) Всевышний слышит Нас Судия. За что ж рука твоя пронзила Алине грудь? Но Вог с тобой; я все простила; Ты все забудь». Убийца с той поры томится И ночь и день: Повсюду вслед за ним влачится Алины тень; Обагрена кровавым током Вея грудь ея; И говорит ему с упреком: «Невинна я». ЗЛЬВИНА И ЭДВИН В излучине долины сокровенной, Там, где блестит под рощею поток, Стояла хижина, смиренной Покоя уголок. Эльвина там красавица таилась — В ней зрела мать подпору дряхлых дней, И только об одном молилась: «Все блага жизни ей». Как лилия была чиста душою, И пламенел румянец на щеках — Так разливается весною Денница в облаках. Всех юношей Эльвина восхищала; Для всех подруг красой была страшна, И, чудо прелестей, не знала Об них одна она. Пришел Здвин. Вез всякого искусства Эд винова пленяла красота: В очах веселых пламень чувства, А в сердце простота. И заключен святой союз сердцами: Душе легко в родной душе читать; Легко, что сказано очами, Устами досказать. О! сладко жить, когда душа в покое, И с тем, кто мил, начав, кончаешь день; Вдвоем и радости все вдвое... Но ах! они как тень. Лишь золото любил отец Эдвина; Для жалости он сердца не имел; Эльвине же дала судьбина Одну красу в удел. С холодностью смотрел старик суровой На их любовь — на счастье двух сердец. «Расстаньтесь!» — роковое слово Сказал он наконец. Увы, Эдвин! В какой борьбе в нем страсти! И ни одной нет силы победить... Как не признать отцовской власти? Но как же не любить? Прелестный вид, пленительные речи, Восторг любви — все было только сон; Он розно с ней; он с ней и встречи Бояться осужден. Лишь по утрам, чтоб видеть след Эльвины. Он из кустов смотрел, когда она Шла по излучине долины, Печальна и одна; Или, когда являя месяц роги, Туманный свет на рощи наводил, Он, грустен, вдоль большой дороги До полночи бродил. Задумчивый, он часто по кладбищу При склоне дня ходил среди крестов: Его тоске давало пищу Спокойствие гробов. Знать, гроб ему предчувствие сулило! Уже ланит румяный цвет пропал; Их горе бледностью покрыло... Несчастный увядал. И не спасут его младые лсты; Вотще в слезах над ним его отец; Вотще и вопли и обеты!.. Всему, всему конец. И молит он: «Друзья, из сожаленья!.. Хотя бы раз мне на нее взглянуть!.. Ах! дайте, дайте от мученья При ней мне отдохнуть». Она пришла; но взор любви всесильный Уже тебя, Эдвин, не воскресит: Уже готов покров могильный, И гроб уже открыт. Смотри, смотри, несчастная Эльвина, Как изменил его последний час: Ни тени прежнего Эдвина; Лик бледный, слабый глас. В знак верности он подаст ей руку И на нее взор томный устремил: Как сильно вечную разлуку Сей взор изобразил! И в тьме ночной, покинувши Эдвина, Домой одна вблизи кладбища шла, Души не чувствуя, Эльвина; Кругом густела мгла. От севера подъсмлясь, ветер хладной Качал, свистя во мраке, дерева; И выла на стене оградной Полночная сова. И вся душа в Эльвнне замирала; И взор ее во всем его встречал; Казалось — тень его летала; Казалось —? он стонал. Но... вот и въявь уж слышится Зльвине: Вдали провыл уныло тяжкий звон; Как смерти голос, по долине Промчавшись, стихнул он. И к матери без памяти вбежала — Вледна, и свет в очах ее темнел. «Прости, все кончилось! (сказала) Мой ангел улетел! Благослови... зовут... иду к Эдвину... Но для тебя мне жаль покинуть свет». Умолкла... мать зовет Эльвину... Эльвпны больше нет. АХИЛЛ Отуманилася Ида; Омрачился Ил ион; Спит во мраке стан Атрида; На равнине битвы сон. Тихо все... курясь, сверкает Пламень гаснущих костров, И протяжно окликает Стражу стража близ шатров. Над Эгейских вод равниной Светел всходит рог луны; Звезды спящею пучиной И брега отражены; Виден в поле опустелом С колесницею Приам: Он за Гекторовым телом От шатров идет к стенам. И на бреге близ кургана Зрится сумрачный Ахилл; Он один, далек от стана; Он главу на длань склонил. Смотрит в даль — там с колесницей На пути Приама зрит: Отирает багряницей Слезы бедный царь с ланит. Лиру взял; ударил в струны; Тих его печальный глас: «Старец, пал твой Гектор юный; Свет души твоей угас; И Гекуба, Андромаха Ждут тебя у градских врат С ношей милого им праха... Жизнь и смерть им твой возврат. И с денницею печальной Вое курится фимиам, Огласятся погребальной Песнью каждый дом и храм; Мать, отец, вдова с мольбою Пепел в урну соберут, И молитвы их герою Мир в стране теней дадут. О Приам, ты пред Ахиллом Здесь во прах главу склонял; Здесь молил о сыне милом, Здесь, несчастный, ты лобзал Руку, слез твоих причину... Ах! не сетуй; глас небес Нам одну изрек судьбину: И меня
