кого у меня и душа, и тело, и честь, и добро». — «Господин, — ответил священник, — да возложит на вас Господь саны и почести и ныне и во веки веков, на земле и на небеси». — На следующее утро Ру¬дольф поехал в один монастырь на Лиммате между Цюрихом и Баденом навестить одну благочестивую монахиню. И говорит она ему: «Господин, вчера вы почтили Господа, подарив священнику коня; и за то всемогущий наградит вас и ваше по¬томство, так что и вы и ваше потомство дождетесь высших земных почестей»» (цит. по: Собр. соч. Шиллера в переводах русских писателей: В 4 т. / Под ред. С. А. Венге-рова. Т. 1. СПб., 1901. С. 457. Комментарий А. Г. Горнфельда).

Шиллер, впервые публикуя балладу, сделал к ней следующее примечание: «Чуди, при посредстве которого дошел до нас этот анекдот, рассказывает также, что священ¬

364

ПРИМЕЧАНИЯ

нослужитель, имевший это приключение с графом Габсбургским, сделался впоследс¬твии духовником при курфюрсте Майнцском [один из семи избирателей, имперский канцлер. См. комм, к сг. 7. — О. А] и немало способствовал тому, чтобы при ближай¬ших выборах, последовавших после великого междуцарствия, обратить внимание курфюрста на графа Габсбургского» (Там же. С. 457). Как отмечает Ц. С. Вольпе, «к образу Рудольфа Шиллер обратился не счучайно. В конце XVIII и начале XIX вв. Германия была раздроблена. Немецкие националисты ощущали слабость феодаль¬ной Германии, проистекающую из ее раздробленности на ряд мелких государств и делавшую ее беспомощной в борьбе с армией Наполеона. Это подало повод к идеа¬лизации образа Рудольфа, объединителя Германии» (Стихотворения. Т. 1. С. 402).

Побудительный мотив Жуковского, обративший его внимание на балладу «Граф Габсбургский», представляется четко биографически мотивированным. В октябре

1817 г. Жуковский был назначен преподавателем русского языка к Великой княги-не Александре Федоровне и приступил к занятиям (Дневники-1. С. 124) — таким образом, он сам оказался поэтом, вступившим в диалог с властителем; в его соб-ственной жизни реализовался сюжетообразующий мотив баллады Шиллера «Граф Габсбургский», и факт первой публикации ее перевода в ¥УДН — издании, кото¬рое было предпринято именно в рамках педагогических планов Жуковского, как своеобразное учебное пособие для занятий русским языком с Великой княгиней, подтверждает это предположение. Переведя балладу, героями которой являются властитель и поэт, связанные единомыслием и взаимным уважением, Жуковский, скорее всего, хотел организовать по этой же модели и свои отношения с предста-вителями русской императорской семьи. В своей недавно опубликованной работе «Политическое воображение Жуковского» И. Ю. Виницкий предлагает оригиналь¬ную и в целом убедительную концепцию политической аллюзионности баллады «Граф Гапсбургский» событиям Аахенского конгресса (30 сентября— 21 ноября)

1818 г., интерпретируя балладу как «пророческое видение конгресса», соотносимое с од¬ним из ее сюжетных мотивов (предсказание великой будущности династии Габсбур¬гов), усматривая стремление Жуковского придать образу Рудольфа Габсбургского черты официального мифа императора Александра I в переводческих новациях и тем самым вводя балладу в контекст «восторженной александриады» Жуковского 1810-х гг. (Виницкий И. Ю. Политическое воображение Жуковского // Пушкинские чтения в Тарту. 3: Материалы международной научной конференции, посвященной 220-летию В. А. Жуковского и 200-летию Ф. И. Тютчева. Тарту, 2004. С. 64—98).

Представляется, что именно этим биографическим контекстом перевода обус-ловлены его основные особенности.

В формальном отношении русский поэт, как обычно, близок к тексту подлин¬ника. Правда, он слегка сгладил и выпрямил необычный метр баллады Шилле¬ра — дольник на основе амфибрахия с периодическим наращением или усечением, особенно начальной и конечной стоп, на один безударный или ударный слог. Рус¬ский перевод выполнен чистым амфибрахием, с чередованием нечетных 4-стопных с четными 3-стопными стихами, как и в балладе Шиллера. Строфику же и рифму Жуковский передает точно. Русский перевод написан 10-стишными строфами со схемой рифмовки аБаБввГддГ, которая, как отметил А. С. Немзер, представляет собой зеркальную инверсию чередования женских и мужских рифм в канониче¬ской строфе торжественной оды Ломоносова (см.: Немзер. С. 222). Но в том, что касается смысловых и образных акцентов перевода, Жуковский сделал ряд значи¬

365

— ПРИМЕЧАНИЯ —

мых отступлений от общей идеи подлинника, придав образу певца-поэта в своем переводе по меньшей мере равное значение с образом монарха, психологическую характеристику которого Жуковский также изменил.

Общую тенденцию, определяющую смысловые отклонения Жуковского от шиллеровского текста, точно обозначила И. М. Семенко: «Для Шиллера, обеспо-коенного раздробленностью Германии, образ графа Рудольфа фон Габсбурга был важен прежде всего как образ мощного и справедливого объединителя Германии. Жуковский перестраивает характеристику героя, наделяя его чертами кротости и душевной деликатности» (Семенко. С. 196). Это особенно заметно в двух эпизодах баллады: призывание певца на пир (ст. 24—27, где Жуковский заострил антите¬зу «царского духа» и общечеловеческой души властителя, тогда как у Шиллера в обоих случаях употреблено слово «Herz» — «сердце», а также ввел оригинальную характеристику певца: «утешитель, пленитель сердец» — у Шиллера «Bringer der Lust» — «приносящий радость»); встреча графа и священника у разлившегося ручья (ст. 71—74, где Жуковский предельно конкретизировал социальное неравенство графа, нищего и пастыря — у Шиллера «Graf» и «ein sterbender Mann» («умирающий человек») — во имя идеи всеобщего равенства людей перед Богом). «Увеличение в переводе авторитета религии влечет за собой увеличение авторитета поэзии, поскольку певец и священник— одно и то же лицо» (Семенко. С. 197; подробно об особенностях перевода см.: Чешихин В. Е. Жуковский как переводчик Шиллера. Рига, 1895. С. 56—60; см. также: Лебедева О. Б. В. А. Жуковский — переводчик «Ор¬леанской девы» Ф. Шиллера // ПМиЖ. Вып. 7. Томск, 1982. С. 29—30).

Один из первых откликов на перевод баллады «Граф Гапсбургский» содержится в письме К. Н. Батюшкова к А. И. Тургеневу от 23 июня 1818 г.: «Жуковскому мой привет. Утешьте злодея: скажите ему, что баллада из Шиллера прелестна, лучший из его переводов, по моему мнению; что перевод из «Иоганны» мне нравится (…). Но «Горная песня» и весь IV N мне не нравится. Он напал на дурное, жеманное и скучное» (Батюшков. Т. 2. С. 499). Судя по контексту произведений, в котором упомянута «баллада из Шиллера», Батюшков ознакомился с 4—6 номерами К¥ДН, а поскольку во всем издании напечатаны только две баллады Шиллера, переве¬денные Жуковским, причем «Рыцарь Тогенбург» — в первом номере, то суждение Батюшкова относится, скорее всего, именно к балладе «Граф Гапсбургский», на¬печатанной в четвертом номере издания. В. Г. Белинский счел перевод баллады «Граф Гапсбургский» одним из лучших переводов Жуковского из Шиллера и вклю¬чил его, наряду с другими переводами из Шиллера, в список лучших произведений Жуковского (Белинский. Т. 7. С. 200, 213).

Метрика, строфика и образный строй баллады «Граф Гапсбургский» оказа¬ли определенное влияние на творчество А. С. Пушкина. А. И. Журавлева от¬метила общее родство пушкинской «Песни о вещем Олеге» с балладами Жуков¬ского (Журавлева А. И. «Песнь о вещем Олеге» А. С. Пушкина // Учен. зап. ЛГПИ им. А. И. Герцена. Л., 1970. Т. 434). И. М. Семенко и А. С. Немзер указывают на несомненную реминисцентносгь проблематики, метрики и строфики пушкинского стихотворения по отношению конкретно к балладе «Граф Гапсбургский» (Семенко. С. 198—199; Немзер. С. 223—225). По справедливому замечанию А. С. Немзера, «соседство этой баллады с «Песнью о вещем Олеге» оказалось зафиксировано в чи¬тательском сознании следующего поколения». Мемуары современников сохранили свидетельство о том, что братья М. М. и Ф. М. Достоевские «как-то одновременно

366

ПРИМЕЧАНИЯ

выучили наизусть два стихотворения: старший брат «Графа Габсбургского», а брат Федор, как бы в параллель тому, — «Смерть Олега». Когда эти стихотворения были произнесены ими в присутствии родителей, то предпочтение было отдано перво¬му,— вероятно, вследствие большей авторитетности сочинителя» (см.: Немзер. С. 225—226; Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников: В 2 т. Т. 1. М., 1964. С. 81). Как фрагмент поэтической историософии Жуковского рассматривает эту балладу И. Ю. Виницкий. См.: Виницкий И. Ю. Видение конгресса: Жуковский и миссия императора Александра // Виницкий И. Ю. Дом толкователя: Поэтическая семантика и историческое воображение В. А. Жуковского. М.: НЛО, 2006.

Граф Гапсбургский — В транслитерации антропонима, образованного от назва¬ния родового замка австрийских графов фон Габсбург (Habsburg), согласно тради¬ции, сохранено написание Жуковского, отражающее русскую закономерность ас¬симиляции согласных по звонкости/глухости; звукосочетание «бс» в русском языке встречается только в латинизмах и заимствованиях из новоевропейских языков.

Ст. 2. В старинных чертогах, на пире… — В автографе с разночтением: «На пыш-ном венчаяся пире». Канонический вариант— начиная с ЕШДН.

Ст. 6. Богемец напитки в бокалы цедил… — К этому стиху при первой публикации баллады Шиллер сделал следующее примечание: «Для тех, кому известна история того времени, добавлю еще, что я хорошо знаю, что при короновании Рудольфа ко¬роль Богемии не отправлял своей обязанности» (цит. по: Собр. соч. Шиллера в пе¬реводах русских писателей: В 4 т. / Под. ред. С. А. Венгерова Т. 1. С. 457). Король Богемский Отгокар был против избрания Рудольфа Габсбургского и на его торжест¬венной коронации не исполнял обязанностей имперского виночерпия.

Во всех прижизненных публикациях баллады, включая С 5, сово «бокал» в ст. 6 и 21 дано в иной транслитерации: «покал». В настоящем издании восстановле¬но написание автографа: «бокал».

Ст. 7. И семь избирателей, чином… — Имеются в виду 7 немецких князей, кото¬рые по обычаю являлись избирателями императора Священной Римской империи и имели в имперской иерархии постоянные наследственные должности: архиепис¬коп Майнцский — имперский канцлер, архиепископ Трирский — канцлер Бур¬гундии, архиепископ Кельнский — канцлер Италии, пфальцграф Рейнский — им¬перский стольник (ср. сг. 5 «Там кушанья Рейнский фальцграф разносил»), герцог Саксонский — имперский маршал, маркграф Бранденбургский — имперский каз¬начей, король Богемский — имперский виночерпий.

Ст. 16. Бесцарствеппы, грозны прошли времена… — В автографе: «Ужасны, без-властны прошли времена». Канонический вариант — начиная с ГУДН.

Ст. 18. И воля губить у меча отнята… — В автографе: «И власть у слепого меча отнята». Канонический вариант — начиная с ЕШДН.

Ст. 24. Все царский мой дух восхищает… — В автографе: «Все царскую душу пленя¬ет». Канонический вариант — начиная с КУДН.

Ст. 29. Став кесарем, брошу ль обычай святой… — В автографе, РУДН, БиП С 3— 4 с разночтением: «Днесь кесарь, покину ль обычай святой». Канонический вари¬ант — начиная с С 5.

Ст. 32. Выходит, одетый таларом… — В автографе, ЕУДН, БиП С 3—4 с разно-чтением: «Выходит одеян таларом». Канонический вариант— начиная с С 5. Та-лар — длинный плащ с капюшоном, напоминающий монашескую одежду.

367

ПРИМЕЧАНИЯ

Ст. 38. Что душу волнует, что сердце манит… — В автографе: «Что сердце волнует, что душу манит». Канонический вариант — начиная с Е\7ДН.

Ст. 41—50. «Не мне управлять песнопевца душой ~ При звуках воспрянув, пыла-ет»… — Мотивы и образы этой строфы оказали влияние