с таинственной си¬лой имеющих женский облик прекрасных фей, легких и неуловимо подвижных, манящих суровых воинов лаской и нежностью в неведомый им мир «волшебной стороны». Устоять против этих чар смог лишь «Гаральд, боец седой», за что и был погружен в чудесный вечный сон.

Особого разговора заслуживает строфа «Гаральда», входившая как в рукопись, так и во все прижизненные издания поэта, кроме пятого, и не включаемая в основ¬ной текст произведения во всех посмертных изданиях Жуковского, но приводимая в комментариях:

Чей сладко так приманчив глас?

Что душу всю мутит? Что прижимается и льнет

К бойцам под твердый щит?

Эта строфа, соответствующая 4-й сгрофе оригинала, переведена Жуковским наиболее «вольно» по сравнению с другими строфами этого ряда. На ее исключи-тельность в этом плане обратил внимание С. П. Шесгаков (Шестиков С. Заметки к переводам В. А. Жуковского из немецких и английских поэтов. Казань, 1903). По мнению В. Каплинского, поэту недостает «воздушности в этом описании фей» (Кап-лииский В. Я. Жуковский как переводчик баллад // ЖМНП. 1915. № 1). Но ведь «воз-душности» нет и в соответствующей строфе оригинала, где читаем: «Was wirft mit

ПРИМЕЧАНИЯ

Blumen um und um? // Was singt so wonniglich? // Was tanzet durch der Krieger Reih’n, // Schwingt auf die Rosse sich?» (Что бросается цветами со всех сгорон? // Что поет так маняще? // Что танцует между рядами воинов, // Вскакивает на лошадей?).

Расхождение оригинала и передачи его Жуковским носит не формальный, но принципиальный характер. У Уланда речь идет о внешнем проявлении действия фей, об их игре: они забрасывают воинов цветами, поют, танцуют, садятся на их коней. Жуковского, которого всегда интересовал душевный мир человека, для ко¬торого в год создания баллады очень остро стоял вопрос о возможности личного счастья, интересует прежде всего то, «что душу всю мутит», то есть внутреннее, ду¬шевное потрясение, которое испытывают воины от соприкосновения с чудесными существами, «что прижимаются и льнут», проникая «бойцам под твердый щит». И следующая строфа (ст. 13—16) как бы подхватывает тему манящей женской лас¬ки, влекущей нежной руки, становясь закономерным продолжением строфы, ныне пребывающей лишь в примечаниях комментаторов.

Как и положено в балладе на сюжет старинной легенды, этому чуду пробужде¬ния чувств в душе суровых воинов дано чудесное же объяснение: «То феи…».

Проблематичной остается причина изъятия приведенной строфы в С 5, пос¬кольку он включал ее во все прижизненные издания (С 3—4). Считается, что Жу¬ковский, находившийся во время печатания издания во Франкфурте, тщательно подготовил его, составил подробный план издания и проверял присылаемую ему корректуру, и все же в С 5 оказалось много неточностей. Можно предположить, что пропажа строфы также относится к их числу, и отсутствие ее лежит не на совести поэта, а на совести издателей.

Ст. 5. Отбиты вражьи знамена… — В автографе: «Отбиты в драке знамена». За-черкнуто: «Добыча вражьи знамена».

Ст. 13. Что так ласкает, так манит?.. — Зачеркнуто: «лобзает». Ст. 14. Что нелепою рукой… — Зачеркнуто: «легкою».

Ст. 21.Лишь он, бесстрашный вождь Гаральд… — Зачеркнуто: «храбрейший». Ст. 25. Пропали спутники его… — В автографе: «Его дружины верной нет», а стих «Пропали спутники его» зачеркнут.

Ст. 43. Седые кудри, борода… — «Седые кудри и брада», зачеркнуто «и брада».

Н. Реморова

Замок Смальгольм

(«До рассвета поднявшись, коня оседлал…») (С. 149)

Автограф (РНБ. Оп. 1. № 30. Л. 8—9 — черновой, ст. 1—144, следующие два листа вырваны из тетради, без заглавия). Копи и:

1) ПД. № 27777. Л. 1—4 об. — авторизованная копия на бумаге с водяным зна¬ком: «1822», под заглавием «Иванов Вечер. Шотландская Баллада». Над заглавием написано Жуковским: «Замок Смальгольм, или Иванов вечер». Слово «Баллада» зачеркнуто и заменено: «Шотландская сказка». В рукописи содержится другая ре-дакция стихов 170, 185—188 (см. постишный комм.).

3*3

— ПРИМЕЧАНИЯ —

2) РГАЛИ. Оп. 1. № 14. Л. 2—5 об.— с заглавием: «Замок Смальгольм. Шот-ландская сказка», текст без деления на строфы.

3) ПД. № 9642. Л. 97—100 — список рукою Н. А. Селиванова (по архивной опи-си), с заглавием: «Замок Смальгольм, или Иванов день. Шотландская (сказка — за-черкнуто) Баллада», с датой: «24 июня».

Впервые: Соревнователь просвещения и благотворения. 1824. № 2- С. 131— 138— с заглавием: «Замок Смальгольм. Шотландская сказка»; в конце подпись: «Жуковский»; текст без деления на строфы.

Перепечатано: Новости литературы. 1824. № 7. С. 106—111. — с заглави¬ем: «Дунканов вечер. Шотландская сказка» и с подписью: «Жуковский».

В прижизненных изданиях: БиП. С 3—5. В С 3 в оглавлении: «За¬мок Смальгольм. Шотландская сказка, Вальтера Скопа. 1824»; в С 4— в разделе: «Баллады»; в С 5 — в Оглавлении: «1822. Замок Смальгольм. Баллада Из Вальтер Скотта». В С 3—4 напечатаны обширные примечания. (См. постпшные комм.)

Датируется: между 12 мая и 14 августа 1822 г.

Работа над балладой датируется по расположению в рукописи: после «Разру¬шения Трои», начатом 12 мая 1822 г., и письмом к цензору (см. ниже). Заглавие дается по С 5 при всем существующем разнобое заглавий в авторизованной копии, копиях, первых и в последующих публикациях («Иванов вечер» // Стихотворения. Т. 1; «Замок Смальгольм, или Иванов вечер» // СС 1. Т. 2, СС 2. Т. 2; «Замок Смаль¬гольм» // ПСС. Т. 3).

Перевод баллады В. Скопа «The Eve of St. John» (1799), впервые опубликован¬ной в 1801 г. в «Tales of Wonder» (Чудесные рассказы), изданных Льюисом, а затем в третьей части сборника В. Скотта «Песни Шотландских границ». Баллада «The Eve of St. John» отнесена автором к разряду подражания народным балладам, в ко¬торых изображена картина нравов из феодальных времен. Баллада для В. Скотта явилась школой овладения народным творчеством на пути создания поэм и эпоса в прозе.

Интерес Жуковского к поэзии и творчеству В. Скотта усиливается начиная с 1813 г. В связи с «Материалами для Владимира» Жуковский создает план-конспект перевода поэмы «Дева озера» (см.: БЖТ. Т. 3. С. 303—305).

Перевод баллады «The Eve of St. John» явился в определенной мере ответом на сетования друзей. Вяземский, недовольный обращением Жуковского— «свобод¬ного рыцаря романтизма» — к переводам латинских классиков, сетовал в письме к А. И. Тургеневу 3 июля 1822 г.: «Зачем бросил баллады?» (ОА. Т. 1. С. 269).

«Замок Смальгольм» среди баллад Жуковского необычен куртуазноегью своего сюжета. Однако создание этой баллады может быть в определенной мере объясне¬но жизненной ситуацией, связанной с любовью друга Жуковского, А. И. Тургенева, к замужней женщине, к Светлане — А. А. Воейковой. В скрытой балладной форме, возможно, делался намек-предостережение Жуковского другу о грозном Божьем наказании за незаконную любовь. Одновременно в балладе сквозило понимание власти чувства и роковой тайны, связывающей любящие сердца, и предлагался единственный путь спасения — через обращение с покаянием к Богу. В этом же 1822 г. Жуковский в альбоме Саши сделал рисунки, возможно, не без влияния раздумий над отношениями Тургенева и семьи Воейковых—Протасовых и впе¬чатлений от художественных образов баллады В. Скотта. По описанию на одном

3*4

ПРИМЕЧАНИЯ

из рисунков— «(…) на изрытом утесе, у подножия башни или маяка, фигура во¬ина в шлеме, смотрящего в морскую даль; на одном из скалистых выступов имя: Tourguenef»; (…) На другом — «имя Catherine (Екатерина Афанасьевна) красуется на рисунке: гора, обращенная к морю, на ней фигура в облачении католического монаха с крестом в руке» (Веселовский. С. 216).

В обращении к балладе В. Скопа сказался поворот Жуковского к созданию ли-роэпических произведений В 1821 г. на материале английской поэзии Жуковский создал две повести в стихах: перевод «Пери и Ангела» из Мура и «Шильонский узник» Байрона. В 1822 г. поэт обратился к балладе В. Скотта, отмеченной эпичес-_ким характером.

В переводе, по словам Жуковского, «соблюдена вся возможная верность» (РНБ. Оп. 2. № 38. Л. 3): сохранены объем, балладная строфа, сюжет, диалоги, имена и названия, характеры героев. Но воссоздавая исторические реалии средневекового быта и нравов Шотландии и Англии, Жуковский из Вальтер-Скотговского «под¬ражания народной балладе создал литературную балладу, напоминающую рыцар¬скую повесть в стихах» (Реизов Б. Г. В. А. Жуковский, переводчик Вальтера Скот¬та («Иванов вечер») // Русско-европейские литературные связи: Сборник статей к 70-летию со дня рождения акад. М. П. Алексеева М.; Л., 1966. С. 446).

Отличия проявились в ряде изменений: чередование 4- и 3-ударного дольника заменено 4- и 3-стопным амфибрахием, активно используется лексика, связанная с созданием стихии таинственного и рокового. Стихи В. Скопа: «It was near the ringing of matin-bell, // The night was well-nigh done» (Это было близко к звону ко¬локола, зовущего к заутрене, в полной ночи) переводятся: «Уж заря занялась: был таинственный час // Меж рассветом и утренней тьмой», усиливается музыкальное звучание стиха, устраняется целый ряд шотландских имен и названий, допускают¬ся «неточности» при изображении исторических деталей (см. подробно: Реизов Б. Г. Указ. соч. С. 439—446; Эткинд. С. 101—104).

Главное отличие перевода от оригинала касалось психологического рисун¬ка характера героев: преобладающий интерес В. Скотта к исторически точному воссозданию типа героя средневековой эпохи в его внутренней крепости, резкой определенности черт характера Жуковский перенес на изображение нравствен¬ных коллизий и переживаний, захвативших в неразрешимом треугольнике всех участников драмы — Смальгольмского барона, Ричарда Кольдингама и молодую госпожу. Жуковский углубляет и элегизирует картину их духовной жизни. В пере¬воде усиливается звучание любовной темы. Слова, сказанные молодой госпожой об Ивановой ночи у В. Скопа: «(…) the eve is sweet (…) is worth the whole summer’s day» (Ночь накануне Иванова дня сладка (…) и стоит целого летнего дня) развернуты Жуковским в поэтическое описание чувства влюбленной женщины: «(…) безмятеж¬ная ночь // Пред великим Ивановым днем // И тиха и темна, и свиданьям она // Благосклонна в молчанье своем» (сг. 73—76).

При изображении психологического состояния героев Жуковский, в отличие от характеристик В. Скотта, кратко фиксирующих жесты и состояние, акценти¬рует внимание на передаче процесса протекания самого чувства. О рыцаре Коль-дингаме, услышавшем о панихиде, сказано: «Не turnd him around, and grimly he frown’d; //Then he laugh’d right scornfully» (Он повернулся и мрачно нахмурился, а затем презрительно засмеялся). Жуковский переводит: «Он нахмурясь глядел, он как мертвый бледнел, // Он ужасен стоял при огне» (ст. 89—90). Две строки ориги-

25 — 9079

385

ПРИМЕЧАНИЯ

нала о горести госпожи («That lady sat in mournful mood; // Look’d over hill and vale» (Госпожа сидела в печальном настроении, глядя на холмы и долину) Жуковский превратил в детально выписанную картину душевного потрясения : «(…) с печалью в лице, // Одиноко-унылая, там // Молодая жена — и тиха, и бледна, //Ив мечтании грустно глядит// На поля, небеса…»

В течение двух лет перевод Жуковского не был допущен цензурой к печати. В письме от 14 августа 1822 г. (РНБ. Оп. 2.