гость при виде сем бледнеет…» Канонический вариант начиная с С 5.

Ст. 39. Но ты не верь, здесь хитрый ков… — В БиП с разночтением: «Не верь, она готовит ков…» Канонический вариант начиная с С 4.

Ст. 42. От здешних близко берегов»… — В БиП, С 4 с разночтением: «Недалеко от сих брегов…» Канонический вариант начиная с С 5.

402

ПРИМЕЧАНИЯ

Ст. 56—57. Неизменяемо, казалось, IIЯ силой вышней был храним… — В БиП, С 4 с разночтением: «И постоянно был, казалось, // Я силой вышнею храним…» Канони-ческий вариант начиная с С 5.

Ст. 60. Я долг мой сыном заплатил… — В БиП, С 4 с разночтением: «И долг мой заплатила им…» Канонический вариант начиная с С 5.

Ст. 74—75. «Моим избранным достояиьем II Доныне этот перстень был… — В БиП, С 4 с разночтением: «Моим избранным обладаньем // Всегда сей редкий перс¬тень был…» Ст. 72 имеет еще и рукописный вариант: «Всегда сей дивный перстень был…» (копия). Каноническая редакция начиная с С 5.

Ст. 87. С нежданной вестию бежит… — В копии разночтение: «С чудесной вес-тию бежит…» Каноническая редакция — первопечатная.

О. Лебедева

Жалоба Цереры

(«Снова гений жизни веет…») (С. 168)

Автографы:

1) РНБ. Оп. 1. № 30. Л. 47—48 об. — беловой, с незначительной правкой и дата¬ми: «17 марта» (перед первой строфой) и «18 марта» (перед седьмой строфой).

2) Fr. Schillers sammtliche Werke: In zwolf Bande. Stuttgart und Ttibingen, 1814. Bd. 9. Abt. 1. S. 50—53) — черновой, карандашный набросок ст. 1—12, 85—108; в книге из библиотеки Жуковского (собрание ПД). См.: Описание. № 2754.

Копия (РНБ. Оп. 1. № 36. Л. 5 об.—6 об.) — писарская, с правкой Жуковского и датой: «19 марта». Заглавие: «Жалобы» рукою Жуковского исправлено на «Жало¬ба Цереры».

Впервые: БиП. Ч. 2. С. 35—40 — с указанием на источник перевода: «Из Шиллера».

В прижизненных изданиях: БП, С 4—5. В С 5 среди стихотворений 1829 г.

Д а т и р у е т с я: 17—19 марта 1831 г.

Основанием для датировки баллады 1831 г. является контекст автографа и ав-торизованной копии: в них воссоздан хронологический порядок творческого про¬цесса Жуковского марта-августа 1831 г. См. также рукописный перечень стихотво¬рений 1831 г. (РНБ. Оп. 1. № 35. Л. 8 об.). Указание в С 5 на 1829 г. документально не подтверждается.

Баллада Жуковского является переводом одноименного стихотворения Ф. Шил-лера «Klage der Ceres», написанного немецким поэтом 10 июня 1796 г. и опублико-ванного в «Musenalmanach ftir das Jahr 1797». Оно было своеобразным реквиемом по умершей от холеры 18-летней сестры Нанетгы.

В основу сюжета положен античный миф о похищении Прозерпины, дочери Цереры, богом подземного царства Плутоном. Юпитер, сжалившись над Церерой, разрешил Прозерпине проводить полгода на земле. Поэтому Прозерпина стала не только мрачной богиней смерти, но и символом растительной жизни. Шиллер заос-трил трагизм мифа: у него Прозерпина не может посетить мать. Но растения, ухо-

26*

4<>з

ПРИМЕЧАНИЯ

дящие корнями в подземное царство, а цветами и листвою — в царство богини зем¬ного плодородия — Цереры, соединяют их сердца и связывают жизнь и смерть.

Обращение русского поэта к балладе Шиллера имело определенный автобио-графический подтекст. Как точно заметил дореволюционный исследователь, «вы-ражение, в котором нашла себя поэтическая скорбь Шиллера в этой элегии, не могло не привлечь Жуковского. Это стремление в далекое туда, томление души, разлученной с милыми умершими, — и, наконец, исход этой скорби — в красоте создания — художественно сочетает мысль романтической философии с чувством романтической любви, поэта-мыслителя с поэтом-страдальцем» (Загарин. С. 400. Курсив автора. — А. Я.). К этому необходимо добавить еще один знаменательный момент творческой истории перевода, странным образом прошедший мимо внима¬ния комментаторов баллад Жуковского: перевод был закончен в годовщину смерти М. А. Протасовой-Мойер (умерла 18 марта 1823 г.).

Память о сестрах Протасовых (4(16) февраля 1829 г. умерла в Ливорно младшая сестра — А. А. Воейкова) постоянно жила в сердце Жуковского, и новый 1831-й год он начал с воспоминаний о них. «Можно сказать, — писал он 1 января А. П. Ки-реевской-Елагиной, — что я провел эти последние минуты прошлого и первые минуты нового года между двумя гробами. Чтоб поделиться с вами и этим доб¬ром, выписываю вам то, что писала Маша, встречая свой последний новый год…» (УС. С. 51). Развернутые фрагменты из предсмертных дневников Маши, которые приводит Жуковский, зримо воссоздают предчувствие смерти, томление души на пороге иного бытия.

Перевод из Шиллера с формальной точки зрения точен. Сохранены общий объ¬ем, рисунок стиха, рифма подлинника. Но уже первая строфа свидетельствует о внесении Жуковским в текст Шиллера своих настроений и индивидуального стиля. Во-первых, объективное описание наступившей весны, выполняющее в подлин¬нике функцию экспозиции, Жуковский переводит в сферу монолога Цереры. Во-вторых, отсутствующее у Шиллера восклицание: «Прозерпины, Прозерпины // На земле моей уж нет…», расширяет «пространство чувств» и усиливает субъективное начало. В-третьих, намечается символизация бытия, столь свойственная элегиче¬ской поэтике Жуковского. Она проявляется уже в первом стихе, в образе «гения жизни», не имеющем аналога у Шиллера (ср.: «Ist der holde Lenz erschienen?» — «Возвратилась ли милая весна?»).

Эта тенденция выявления «своего» в «чужом» обнаруживается и далее. Жуков¬ский максимально усиливает настроение подлинника. Мотив страдания и печали, берущий начало уже в конце первой строфы, последовательно нарастает на протя¬жении всего текста. Восклицания: «Там она!..», «Парки, парки, поспешите // С неба в ад меня послать; // Прав богини не щадите: // Вы обрадуете мать…»; «К ней дойдёт мой нежный клик…»; «Вы тоски моей услада, // Образ дочери моей…», эмоцио¬нальные эпитеты: «тьма дорог», «Сколь завидна мне, печальной, // Участь смертных матерей!», «Нас, безрадостно-блаженных, // Парки строгие щадят…», «Грустной ду¬мою о воле // И о матери полна…», «утраченная дочь», «печаль души моей», обилие анафор — всё это позволяет русскому поэту драматизировать ситуацию и выявить философию романтического двоемирия.

До Жуковского балладу Шиллера переводили С. Шевырев (МВ. 1828. Ч. 7. № 3. С. 271—276) и Н. Колачевский (МТ. 1829. № 13. С. 57—61 — с заглавием: «Стон Цереры»); после него Ф. Миллер и Н. Голованов.

4о4

ПРИМЕЧАНИЯ

Ст. 5. Распустившийся дымится…— В автографе: «Расцветающий дымится…»

Ст. 43—44. Нас, безрадостно-блсжеииых, //Парки строгие иигдят… — Ср. первона-чальный вариант: «Бережёт одних блаженных // Парки строгая рука…»

Ст. 53—56. Близ супруга, па престоле — Но матери полна…— В автографе это чет-веростишие выглядело так: «В грустной думе на престоле // Там сидела бы она, // О небесной помня воле, // Обо мне мечтой полна…»

Ст. 69—70. Там ей быть, доколь Аида //Не осветит Аполлон… — У Шиллера гово-рится о лучах зари. По мнению Ц. С. Вольпе, «здесь Шиллер намечаег, а Жуковский вводит христианскую интерпретацию света», так как «античная мифология не знала учения о сошествии светлого бога в ад и о конце ада» (Стихотворения. Т. 1. С. 410).

Ст. 71. Или радугой Ирида… — Ирида, в греческой мифологии крылатая вестни¬ца богов, сходящая на Землю по радуге.

Ст. 72. Не сойдет на Ахерон!.. — В греческой мифологии Ахерон — река в подзем-ном царстве, через которую Харон переправлял души умерших.

Ст. 89. Из руки Вертумна щедрой…— Вертумн, римское божество этрусского про-исхождения, бог времен года и различных превращений (родственный Церере).

Ст. 115. Подымается призванье… — Начиная с С 4 в текст баллады вкралась опечатка, сохранившаяся в С 5 и последующих посмертных публикациях. Вместо: «призванье» — «признанье». В автографе и первых публикациях — «призванье». Ис-правляем эту ошибку в наст. изд.

А. Янушкевич

Доника

(«Есть озеро перед скалой огромной…») (С. 172)

Автограф (РНБ. Оп. 1.№ 30. Л. 50—52 об.) —черновой, сверху дата: «19 мар¬та». Между л. 51 и 52 вырвано 2 листа.

Копия (РНБ. Оп. 1. № 36. Л. 7—7 об.) — авторизованная, с датой: «20 марта».

Впервые: БиП: В 2 ч. Ч. 2. С. 25—32; БиП: В 1 ч. С. 25—32.

В прижизненных изданиях: С 4—5 (в С 4 в отделе: «Баллады», в С 5 в подборке стихов 1829 г., под заглавием: «Доника. Баллада. (Из Саути)».

Датируется: 19—20 марта 1831 г.

Март-июнь 1831 г. явился новым этапом обращения Жуковского к балладам! Р. Саути. С их переводами связаны пометы Жуковского в Собрании сочинений Са- V ути, принадлежавшем русскому поэту (Описание. № 2774). На нижнем форзаце т. 13 находится два списка баллад, созданных Жуковским по 1831 г. включительно, в том числе и переведенных из Саути. Кроме того, пометы имеются в оглавлении тома. Дополненные архивными материалами, они позволяют говорить «о наличии широкого и разнообразного интереса Жуковского к Саути» в начале 1830-х гг. (см.: БЖ. Т. 2. С. 473—475). Контекст рукописей, где находится автограф и авторизован¬ная копия «Доника», свидетельствуют о ее переводе именно в 1831 г. Указание в С 5 на 1829 г. документально не подтверждается.

Впервые баллада «Доника» была опубликована в первом издании БиП, кото¬рое, по словам исследователя, «намечало своеобразную очную ставку двух этапов

4<>5

ПРИМЕЧАНИЯ

творчества: баллад 1809—1822 гг. и баллад, созданных в 1831 г.» (Янушкевич. С. 184). Она была включена в состав второго тома, который «обозначал общую пер-спективу движения, путь к новым формам художественного мышления» (Там же). «Доника» перешла и во второе издание БиП, в «книгу итогов» (Там же). Это был вольный перевод одноименной баллады Р. Саути, написанной в 1797 г. Авторское предисловие осталось непереведенным, что свидетельствует о стремлении Жуков-ского притушить местный, «финский» колорит. Приведем здесь это предисловие: «In Finland there is а casde, which is called the New Rock, moated about with a river of unsounded depth, the water black, and the fish therein very distasteful to the palate. In this are spectres often seen, which foreshow tither the death of the governor, or of some prime officer belonging to the place; and most commonly it appeareth in the shape of а harper, sweetly singing, and dallying and playing under the water. It is reported of one Donica, that, after she was dead, the Devil walked in her body foe the space of two years, so that none suspected but she was still alive: for she did both speak and eat, though very sparingly; only she had a deep paleness on her countenance, which was the only sign of death. At length, a magician coming by where she was then in the company of many other virgins, as soon as he beheld her, he said, ‘Fair maids, why keep you company with this dead virgin, whom you suppose to be alive?’ when, taking away the magic charm vvhich was tied under her arm, the body fell down lifeless and without motion. The following ballad is