с дубиной великана, сохранив в то же время юмор в речи персонажа, юмор, от¬личающий Найма от других паладинов, воспринимающих свою неудачу слишком серьезно. Он говорит: «… великан // Меня оставил в час кончины // Наследником своей дубины» (ст. 190—192).
Приведенные выше слова — часгь монолога, весьма свободно пересказанного Жуковским. В балладе много стихов, целиком принадлежащих переводчику, но не искажающих повесгвование, а придающих ему особую непринужденность, жи¬вость и поэтичность. Таковы, например, строки: «Осьмое чудо красотою» (ст. 119); «Уж вечер, всюду мгла тумана» (сг. 135); «Но о случившемся ни слова» (ст. 140); «Рука, обвитая тряпицей, // С его огромной рукавицей» (сг. 163, 164); «И светятся, как звезды ночи, // Под шлемом удалые очи» (сг. 215, 216); «…щит открыл… // И луч блеснул с него чудесный, // Как с черной тучи день небесный» (ст. 223, 224); «И гря¬нуло со всех сторон // Шумящее рукоплесканье» (сг. 225—226).
Баллада представляет интерес и в том отношении, что на ней наглядно видно, как тщательно работал поэт над текстом не только в рукописи, но и от издания к изданию. Так, в первой публикации (Новоселье) в соответствии с рукописью текст 9 стихов баллады отличался от канонического (С 5). Четыре из них были исправлены поэтом в С 4 и остались такими. При подготовке С 5 поэт исправляет еще 5 строк. Так, в С 4 были исправлены следующие строки первой публикации: ст. 11—12 «Не¬ловко веселиться нам, // Пока еще Аргусов чудный»; ст. 121 «Он в платье скрыл до¬бытый клад»; ст. 216 «Удалые под шлемом очи». В С 5 были исправлены одинаково читавшиеся и в «Новоселье» и в С 4 строки: ст. 41 «И скачут по лесу они»; ст. 50—53 «В лесной дали, сквозь темны сени // Вскочили серны» и ст. 52—53 «Вскочили серны и олени, // Живым испуганы лучем»; сг. 135 «Уж поздно; сумрак от тумана».
В балладе есгь одна «описка», не исправленная поэтом и, судя по всему, не за-меченная в свое время критикой, очарованной чудесными приключениями сред¬
424
ПРИМЕЧАНИЯ
невековых героев. В третьей сгрофе баллады Жуковского перечислены отправля-ющиеся на поиск талисмана шесть рыцарей; имена двух из них не совпадают с уландовскими: Оливер (у Уланда — Рихард), Гварин, Гемон, Наим, Милон, Мер¬лин (у Уланда — Турпин). Сами по себе имена рыцарей ни у Уланда, ни у Жуков¬ского никакой особой нагрузки не несут. И замена имен в переводе была сделана, вероятно, по чисго технической причине — большее соответствие стихотворному размеру. Однако Мерлин в этой доблестной компании оказался явно лишним. Мерлин — знаменитый средневековый чародей, колдун и прорицатель, но он ни¬когда не выступает участником рыцарских походов, в отличие от Турпина — архи¬епископа и воина одновременно.
Итак, паладины отправились на подвиг. Однако вернулись они несколько в ином сосгаве: Гемон (сг. 169), Тюрпин (ст. 178), Наим (ст. 185), Оливьер (ст. 193), Гварин (сг. 201) и Милон (ст. 209). Таким образом, Тюрпин занял свое законное место, а чародей Мерлин, как и положено ему по чину, исчез, не оставив следа.
Ст. 12—13. Когда еще Артусов чудный //Не завоеван талисман?.. — Аргусов — при¬надлежавший королю Артуру (Аргусу), легендарному королю, герою рыцарских романов; талисман — предмет, вещь, обладающая по поверью таинственной силой, а потому приносящая счастье, защиту от опасности.
Ст. 15. Живет в Ардеиском лесе темном… — Лес на склонах Арденнских (Аг-dennes) гор (территория Бельгии, Франции, Люксембурга), на плоских вершинах которых были болота.
Н. Реморова
Плавание Карла Великого
(«Раз Карл Великий морем плыл…») (С. 208)
Автограф (РНБ. Оп.1. № 37. Л. 5—6) — черновой с пометами: «4 ноября» (л. 5), «Tour de Peil. 5 ноября», с подсчетом сгихов: «14 куплетов» / 56», с первоначаль¬ным заглавием: «Карла Великого плавание», исправленное рукою Жуковского на окончательное.
В п е р в ы е: С 4. Т. 4. С. 47—50.
В прижизненных изданиях: С 4—5. В С 5 с подзаголовком: «Баллада». В оглавлении подзаголовок: «(Из Уланда)». Имеются незначительные разночтения с С 4. Отнесено к 1833 г.
Датируется: 4—5 ноября 1832 г.
Перевод баллады И.-Л. Уланда «Konig Karls Meerfahrt» («Морская поездка Кар¬ла»), написанной Уландом 31 января 1812 г. и опубликованной впервые в «Deutscher Dichterwald von Justinus Kerner, Friedrich Baron de la Mott Fouque, Ludwig Uhland u.a.», Ttibingen, 1813.
Баллада создана на основании старофранцузских сказаний о Карле Великом и его двенадцати пэрах. Однако это вольная импровизация автора. Как указывают исследователи, эпизода с морским путешесгвием в Святую землю (Палестину) в сказаниях нет. По всей видимости, и автора, и впоследсгвии переводчика привлек-
28 — 9079
4*5
ПРИМЕЧАНИЯ
ла идея представить характеры рыцарей (часть которых известна уже по «Песне о Роланде») в экстремальной ситуации: привычные к битвам на суше, они безоружны перед разбушевавшейся водной стихией, которая может восприниматься в симво-лическом ключе (стихия бытия). Как говорит уландовский Роланд, он в совершен¬стве владеет искусством фехтования и защиты («fechten und schirmen»), но ему не приходилось им пользоваться против волн и бури («Vor Wellen und vor Sturmen»).
В балладе 14 катренов (Я4343 МЖ). Первый — экспозиция действия; послед¬ний — счастливый финал, знаменующий конец тяжких испытаний для морепла¬вателей: «Der Konig Karl am Steuer sass; // Der hat kein Wort gesprochen, // Er lenkt das Schiff mit festem Mass, // Bis sich der Sturm gebrochen» (Король Карл находился у руля; // Он не сказал ни одного слова, // Он вел корабль с необходимой твердостью, // Пока не прекратилась буря).
Каждое из составляющих основное повествование четверостиший включает реплику одного из двенадцати сподвижников Карла, реплику, которая будучи про-изнесена перед лицом грозящей гибели, как бы раскрывает сущность характера и жизненной позиции каждого говорящего.
В переводе этой баллады Жуковский достаточно последовательно и точно сле¬дует за Уландом. Характеристики рыцарей у Жуковского, даваемые, как и в ори¬гинале, через их реплики, практически совпадают с уландовскнми и соответствен¬но близки тому, что известно о персонаже по другим источникам. Так, соратники Роланд и Оливъер, храбрые и мужественные воины. Они и здесь не столько думают о личной гибели, сколько сожалеют о своей бесполезности, о невозможности вос¬пользоваться в критической ситуации своим славным оружием, заветными мечами. Тюрпии, успевавший в «Песне о Роланде» и сражаться с врагом, и отпускать грехи умирающим, и здесь обращается к Богу, прося у него милости ко всем присутствую-щим. Наиму фигурирующий в ряде французских источников как мудрый советник Карла, и здесь, в критическую минуту, сетует на невнимание окружающих к сове¬там мудрых людей. Гапелопа, известного по «Песне о Роланде» как предателя и по-мещенного Данте в девятый круг ада, «томит адская тревога», и в минуту опасности он думает только о себе: «Но только б я не утонул!.. // Они ж?.. Туда им и дорога!» К силам ада с просьбой «явить дружбу» обращается граф Рихард, который «много душ к ним в ад послал».
Среди присутствующих есть праведники и циники, есть оптимисты и пессимисты, эгоисты и альтруисты, весельчаки и нытики, и корабль — это срез человеческого об-щества. Все его обитатели предпочитают жизнь смерти, «сладкое вино» — «горькой воде морской», знают, что «гораздо лучше рыбу есть, чем рыбе на обед достаться». Но никто из них, людей достаточно энергичных и деятельных, не знает пути и средств к достижению главной цели. Даже желание «с друзьями (…) добро и зло делить» у них пассивно: «Что Бог велит, тому и быть! (…) Его святая власть над нами».
Кажется странным, что в балладе, название которой ориентирует на изображе¬ние деяния короля Карла, ему самому отведено две с половиной строки: «Раз Карл Великий морем плыл» (ст. 1) и «А Карл молчал: он у руля // Сидел и правил» (ст. 53, 54). Все «говорили», «молвили», «шептали», «кричали», призывали Бога и бесов. А он — <правил», вел это шумное общество разномыслящих людей по трудному, но верному пути к заранее поставленной цели, не тратя время на пустые разговоры, не обращая внимания на слова спутников, пусть и не всегда достойные, не подозре¬вая в каждой реплике «злонамеренность», не стремясь «строгостью» привести всех ПРИМЕЧАНИЯ к единомыслию. Не это ли подлинная мудросгь правителей, не это ли делает их истинно великими? Думается, что этот вопрос был для Жуковского не менее важен, чем желание вслед за Уландом показать характеры рыцарей в экстремальной ситуации. Каким должен быть правитель, как он должен относиться к своим подданым, что для него главное в жизни — вот вопросы, которые поднимал поэт в своих произведениях. Таковы, например, переведенные им гекзаметрами в 1818 г. прозаические басни Лессинга «Дар волшебниц», «Меропс» (наст. изд. Т. 2. С. 102—103), таков его «Сид» (1831 г.), где дается противопоставление «великого Фердинанда» и его преемника Дона Санхо (см.: Т. 4 наст, изд.), такова и эта баллада. О том, что это именно так, говорит и характер правки поэта, сделанной при подготовке С 5. В С 4 стихи 53 и 54 читались: «А Карл всё молча у руля // Сидел и правил». Это простое предложение звучит слишком обыденно. Причиной тому — употребление в данном контексте разговорного наречия «всё», основное значение которого — «все время», «всегда», «постоянно», что придает предложению некий «вневременной» опенок, создавая ощущение параллельности (непересекаемости!) действий рыцарей и Карла. В С 5 Жуковский перестраивает фразу: убирает разговорное «всё», заменяет на-речие «молча» на глагол того же корня «молчал», вводит второе подлежащее «он» и разбивает фразу на две части, соединенные по принципу сложного объяснительного предложения и разделенные двоеточием. «А Карл молчал:». Молчал потому, что был занят более важным делом: «он у руля // Сидел и правил». В стихотворной строке глаголы «молчал» и «правил» оказались выделены и синтаксически (они завершают соответствующие части сложного предложения) и, будучи поставлены перед ритми-ческой паузой (конец стопы), получили дополнительное интонационное ударение. В этом контексте молчание Карла есть деяние — отказ от бесполезного говорения без реальных действий. И в оригинале и в переводе финал баллады открыт, но сте¬пень открытости разная. Если у Уланда баллада заканчивается словами о прекраще¬нии бури и, следовательно, об окончании тяжких испытаний, то у Жуковского в тех же строках содержится мысль о возможном достижении высокой цели, которая уже видна и путь к которой — ясен: «Вдруг явилась // Святая вдалеке земля, // Блеснуло солнце, буря скрылась». Аллюзионное прочтение баллады (Карл — Николай I) при¬надлежит И. Ю. Виницкому, см.: Виницкий И. Ю. Кормщик: «Плавание Карла Вели¬кого» и миссия императора Николая // Виницкий И. Ю. Дом толкователя: Поэтиче¬ская семантика и историческое воображение В. А. Жуковского. М.: НЛО, 2006. Баллада Жуковского написана четырехстопным ямбом с чередованием мужской и женской рифмовки. Строки