нет;

По лесу ж, кажется, конь с двумя седоками несется.

Вот по свежему следу гонцы примчалися к лесу;

Видят в лесу скакунов и пустились вдогонку за ними.

Лес же раскинулся вплоть до входа в Кощеево царство.

Мчатся гонцы, а конь перед ними скачет да скачет;

Кажется, близко; ну только б схватить; ан нет, не дается.

Глядь! очутились они у входа в Кощеево царство,

В самом том месте, откуда пустились в погоню; и скрылось

Всё: ни коня, ни дремучего лесу. С пустыми руками

Снова явились к Кощею они. Как цепная собака,

Начал метаться Кощей. «Вот я ж его, плута! Коня мне!

Сам поеду, увидим мы, как от меня отвертится!»

Снова Ивану-царевичу Марья-царевна тихонько

Шепчет: «Мне слышится топот»; и снова он ей отвечает;

«Скачут, и близко». «Беда нам! Ведь это Кощей, мой родитель

Сам; но у первой церкви граница его государства;

Далее ж церкви скакать он никак не посмеет. Подай мне

Крест твой с мощами». Послушавшись Марьи-царевны, снимает

С шеи свой крест золотой Иван-царевич и в руки

Ей подает, и в минуту она обратилася в церковь,

Он в монаха, а конь в колокольню — и в ту же минуту

С свитою к церкви Кощей прискакал. «Не видал ли проезжих,

Старец честной?» — он спросил у монаха. «Сейчас проезжали

Здесь Иван-царевич с Марьей-царевной; входили

В церковь они — святым помолились да мне приказали

Свечку поставить за здравье твое и тебе поклониться,

Если ко мне ты заедешь». — «Чтоб шею сломить им, проклятым!» —

Крикнул Кощей и, коня повернув, как безумный помчался

С свитой назад, а примчавшись домой, пересек беспощадно

Всех до единого слуг. Иван же царевич с своею

Марьей-царевной поехали дале, уже не бояся

Воле погони. Вот они сдут шажком; уж склонялось

Солнце к закату, и вдруг в вечерних лучах перед ними

Город прекрасный. Ивану-царевичу смерть захотелось

В этот город заехать. «Иван-царевич, — сказала

Марья-царевна, — не езди; недаром вещее сердце

Ноет во мне: беда приключится». — «Чего ты боишься,

Марья-царевна? Заедем туда на минуту; посмотрим

Город, потом и назад». — «Заехать нетрудно, да трудно

Выехать будет. Но быть так! ступай, а я здесь останусь

Белым камнем лежать у дороги; смотри же, мой милый,

Будь осторожен: царь, и царица, и дочь их царевна

Выдут навстречу тебе, и с ними прекрасный младенец

Будет; младенца того не целуй: поцелуешь — забудешь

Тотчас меня; тогда и я не останусь на свете,

С горя умру, и умру от тебя. Вот здесь, у дороги,

Буду тебя дожидаться я три дни; когда же на третий

День не придешь… но прости, поезжай». И в город поехал*

С нею простяся, Иван-наревич один. У дороги

Белым камнем осталася Марья-царевна. Проходит

День, проходит другой, напоследок проходит и третий —

Нет Ивана-царевича. Бедная Марья-царевна!

Он не исполнил ее наставленья: в городе вышли

Встретить его и царь, и царица, и дочь их царевна;

Выбежал с ними прекрасный младенец, мальчик-кудряшка,

Живчик, глазенки как ясные звезды; и бросился прямо

В руки Ивану-царевичу; он же его красотою

Так был пленен, что, ум потерявши, в горячие щеки

Начал его целовать; и в эту минуту затмилась

Память его, и он позабыл о Марье-царевне.

Горе взяло ее. «Ты покинул меня, так и жить мне

Незачем боле». И в то же мгновенье из белого камня

Марья-царевна в лазоревый цвет полевой превратилась.

«Здесь, у дороги, останусь, авось мимоходом затопчет

Кто-нибудь в землю меня», — сказала она, и росинки

Слез на листках голубых заблистали. Дорогой в то время

Шел старик; он цветок голубой у дороги увидел;

Нежной его красотою пленясь, осторожно он вырыл

С корнем его, и в избушку свою перенес, и в корытце

Там посадил, и полил водой, и за милым цветочком

Начал ухаживать. Что же случилось? С той самой минуты

Всё не по-старому стало в избушке; чудесное что-то

Начало деяться в ней: проснется старик — а в избушке

Всё уж как надобно прибрано; нет нигде ни пылинки.

В полдень придет он домой — а обед уж состряпан, и чистой

Скатертью стол уж накрыт: садися и ешь на здоровье.

Он дивился, не знал, что подумать; ему напоследок

Стало и страшно, и он у одной ворожейки-старушки

Начал совета просить, что делать. «А вот что ты сделай, —

Так отвечала ему ворожейка, — встань ты до первой

Ранней зари, пока петухи не пропели, и в оба

Глаза гляди: что начнет в избушке твоей шевелиться,

То ты вот этим платком и накрой. Что будет, увидишь».

Целую ночь напролет старик пролежал па постеле,

Глаз не смыкая. Заря занялася, и стало в избушке

Видно, и видит он вдруг, что цветок голубой встрепенулся,

С тонкого стебля спорхнул и начал летать по избушке;

Все между тем по местам становилось, повсюду сметалась

Пыль, и огонь разгорался в печурке. Проворно с постели

Прянул старик и накрыл цветочек платком, и явилась

Вдруг пред глазами его красавица Марья-царевна.

«Что ты сделал? — сказала она. — Зачем возвратил ты

Жизнь мне мою? Жених мой, Иван-царевич прекрасный,

Бросил меня, и я им забыта». — «Иван твой царевич

Женится нынче. Уж свадебный пир приготовлен, и гости

Съехались все». Заплакала горько Марья-царевна;

Слезы потом отерла, потом, в сарафан нарядившись,

В город крестьянкой пошла. Приходит на царскую кухню;

Бегают там повара в колпаках и фартуках белых;

Шум, возня, стукотня. Вот Марья-царевна, прнближась

К старшему повару, с видом умильным и сладким, как флейта,

Голосом молвила: «Повар, голубчик, послушай, позволь мне

Свадебный спечь пирог для Ивана-царевича». Повар,

Занятый делом, с досады хотел огрызнуться; но слово

Замерло вдруг у него на губах, когда он увидел

Марью-царевну; и ей отвечал он с приветливым взглядом:

«В добрый час, девица-красавица; все что угодно

Делай; Ивану-царевичу сам поднесу я пирог твой».

Вот пирог испечен; а званые гости, как должно,

Все уж сидят за столом и пируют. Услужливый повар

Важно огромный пирог на узорном серебряном блюде

Ставит на стол перед самым Иваном-царевичем; гости

Все удивились, увидя пирог. Но лишь только верхушку

Срезал с него Иван-царевич — повое чудо!

Сизый голубь с белой голубкой порхнули оттуда.

Голубь по столу ходит; голубка за ним и воркует:

«Голубь, мой голубь, постой, не беги; обо мне ты забудешь

Так, как Иван-царевич забыл о Марье-царевне!»

Ахнул Иван-царевич, то слово голубки услышав;

Он вскочил как безумный и кинулся в дверь, а за дверью

Марья-царевна стоит уж и ждет. У крыльца же

Конь вороной с нетерпенья, оседланный, взнузданный, пляшет.

Нечего медлить; поехал Иван-царевич с своею

Марьей-царевной; едут да едут, и вот приезжают

В царство царя Берендея они. И царь и царица

Приняли их с весельем таким, что такого веселья

Видом не видано, слыхом не слыхано. Долго не стали

Думать, честным пирком да за свадебку; съехались гости,

Свадьбу сыграли; я там был, там мед я и пиво

Пил; по усам текло, да в рот не попало. И все тут.

ВОЙНА МЫШЕЙ И ЛЯГУШЕК

Сказка

(Отрывок)

Слушайте; я расскажу вам, друзья, про мышей и лягушек.

Сказка ложь, а песня быль, говорят нам; но в этой

Сказке моей найдется и правда. Милости ж просим

Тех, кто охотник в досужный часок пошутить, посмеяться,

Сказки послушать; а тех, кто любит смотреть исподлобья,

Всякую шутку считая за грех, мы просим покорно

К нам не ходить, и дома сидеть, да высиживать скуку.

Было прекрасное майское утро. Квакун двадесятый,

Царь знаменитой породы, властитель ближней трясины,

Вышел из мокрой столицы своей, окруженный блестящей

Свитой придворных. Вприпрыжку они взобрались на пригорок,

Сочной травою покрытый, и там, на кочке усевшись,

Царь приказал из толпы его окружавших почетных

Стражей вызвать бойцов, чтоб его, царя, забавляли

Боем кулачным. Вышли бойцы; началося; уж много

Было лягушечьих морд царю в угожденьс разбито;

Царь хохотал; от смеха придворная квакала свита

Вслед за Его Величеством; солнце взошло уж на полдень.

Вдруг из кустов молодец в прекрасной беленькой шубке,

С тоненьким хвостиком, острым, как стрелка, на тоненьких ножках

Выскочил; следом за ним четыре таких же, но в шубах

Дымного цвета. Рысцой они подбежали к болоту.

Белая шубка, носик в болото уткнув и поднявши

Правую ножку, начал воду тянуть, и, казалось,

Был для него тот напиток приятнее меда; головку

Часто он вверх подымал, и вода с усастого рыльца

Мелким бисером падала; вдоволь напившись и лапкой

Рыльце обтерши, сказал он: «Какое раздолье студеной

Выпить воды, утомившись от зноя! Теперь понимаю

То, что чувствовал Дарий, когда он, в бегстве из мутной

Лужи напившись, сказал: я не знаю вкуснее напитка!»

Зти слова одна из лягушек подслушала; тотчас

Скачет она с донесеньем к царю: из леса-де вышли

Пять каких-то зверков, с усами турецкими, уши

Длинные, хвостики острые, лапки как руки; в осоку

Все они побежали и царскую воду в болоте

Пьют. А кто и откуда они, неизвестно. С десятком

Стражей Квакун посылает хорунжего Пышку проведать,

Кто незваные гости; когда неприятели — взять их,

Если дадутся; когда же соседи, пришедшие с миром, —

Дружески их пригласить к царю на беседу. Сошедши

Пышка с холма и увидя гостей, в минуту узнал их:

«Это мыши, неважное дело! Но мне не случалось

Белых меж ними видать, и это мне чудно. Смотрите ж, —

Спутникам тут он сказал, — никого не обидеть. Я с ними

Сам на словах объяснюся. Увидим, что скажет мне белый».

Белый меж тем с удивленьем великим смотрел, приподнявши

Уши, на скачущих прямо к нему с пригорка лягушек;

Слуги его хотели бежать, но он удержал их,

Выступил бодро вперед и ждал скакунов; и как скоро

Пышка с своими к болоту приблизился: «Здравствуй, почтенный

Воин, — сказал он ему, — прошу не взыскать, что без спросу

Вашей воды напился я; мы все от охоты устали;

В это же время здесь никого не нашлось; благодарны

Очень мы вам за прекрасный напиток; и сами готовы

Равным добром за ваше добро заплатить: благодарность

Есть добродетель возвышенных душ». Удивленный такою

Умною речью, ответствовал Пышка: «Милости просим

К нам, благородные гости; наш царь, о прибытии вашем

Сведав, весьма любопытен узнать: откуда вы родом,

Кто вы и как вас зовут. Я послан сюда пригласить вас

С ним на беседу. Рады мы очень, что вам показалась

Наша по вкусу вода, а платы не требуем: воду

Создал Господь для всех на потребу, как воздух и солнце».

Белая шубка учтиво ответствовал: «Царская воля

Будет исполнена; рад я к Его Величеству с вами

Вместе пойти, но только сухим путем, не водою;

Плавать я не умею; я царский сын и наследник

Царства мышиного». В это мгновенье, спустившись с пригорка,

Царь Квакун со свитой своей приближался. Царевич

Белая шубка, увидя царя с такою толпою,

Несколько струсил, ибо не ведал, доброе ль, злое ль

Было у них на уме. Квакун отличался зеленым

Платьем, глаза навыкат сверкали, как звезды, и пузом

Громко он, прядая, шлепал. Царевич Белая шубка,

Вспомнивши, кто он, робость свою победил. Величаво

Он поклонился царю Квакуну. А царь, благосклонно

Лапку подавши ему, сказал: «Любезному гостю

Очень мы рады; садись, отдохни; ты из дальнего, верно,

Края, ибо до сих пор тебя нам видать не случалось».

8i

Белая шубка, царю поклоняся опять, на зеленой

Травке уселся с ним рядом; а царь продолжал: «Расскажи нам,

Кто ты? кто твой отец? кто мать? и откуда пришел к нам?

Здесь мы тебя угостим дружелюбно, когда, не таяся,

Правду всю скажешь: я царь и много имею богатства;

Будет нам сладко почтить дорогого гостя дарами». —

«Нет никакой мне причины, — ответствовал Белая шубка, —

Царь-государь, утаивать истину. Сам я породы

Царской, весьма на земле знаменитой; отец мой из дома

Древних воинственных