план является по сущесгву конспектом 17-ти (из 24-х) песен поэмы «Родрик, последний из готов» (Там же. С. 467—468).

Следы тщательного чтения поэмы Саути отразились в многочисленных поме¬тах Жуковского на страницах 9-го тома сочинений английского поэта. Выделение отрывков, связанных с психологическим состоянием героя, его раскаянием, потря-сением, очищением (подробнее см.: БЖ. Ч. 2. С. 468—473) свидетельствует об ин-тересе Жуковского к особому типу персонажа, герою-грешнику.

Сюжет эпической поэмы Саути следующий: Родрик, последний готский король Испании, обесчестил дочь графа Юлиана, Флоринду. Желая отомстить за эту обиду, Юлиан совершает предательство: он призывает мавров, открыв им врата Сеуты. Предательство Юлиана приводит к завоеванию всей Испании. Кающийся Родрик, переодевшись в священника, путешествует по стране, помогая силам, объединив-шимся вокруг принца Пелайо, пока не были одержаны первые победы над мавра¬ми. В конце поэмы, в одной из битв Родрик раскрывает своё инкогнито, но лишь затем, чтобы исчезнуть уже навсегда.

По всей вероятности, Жуковского к поэме Саути привлекли именно история души Родрика, принципы психологического решения такого характера. Глубокое внутреннее перерождение героя — в центре читательских помет Жуковского и в его плане-конспекте поэмы. Почти параллельная работа по переводу «Орлеанской девы» Шиллера, «Шильонского узника» Байрона и поэмы Саути определяет направ¬ление поэтических поисков первого русского романтика в начале 1820-х годов.

В целом Жуковский точен в своём переводе, сохраняя метр подлинника — бе¬лый пятистопный ямб, получивший в английской традиции название «героическо¬го стиха». Транскрипция имени героя («Родриг» вместо «Родрика») восходит к ис-панским романсам о Сиде, которые незадолго перед этим он перевёл.

«Родриг» находится в списках творческих замыслов Жуковского, составленных позднее начатого перевода (БЖ. Ч. 2. С. 484), хотя следов возвращения поэта к его реализации больше не обнаружено.

Особого разговора заслуживает соотношение этого наброска перевода Жуков¬ского с отрывком из поэмы, переведённым весной 1835 г. А. С. Пушкиным: «На Ис¬панию родную…» Об этом подробнее см.: ПмиЖ. Вып. 6. Томск, 1979. С. 133—139; Сурат И. «Жил на свете рыцарь бедный…» М., 1990. С. 130—146; Сайтанов В. А. Третий перевод из Саути // Пушкин: Исследования и материалы. Л., 1991. Т. 14. С. 97—120.

Ст. 1. Уже давно готовилося небо… — Жуковский особенно долго работал над на-чалом перевода. Первому стиху поэмы Саути: «Long had the crimes of Spain cried out to Heaven» соответствовали следующие варианты: «Небесный гнев давно обрек на гибель…»; «Уже давно на небо вопияла…»; «Давно определило небо…»

Ст. 10. Отверженец Христа ожесточенный… — Этот стих, характеризующий пре-дателя и вероотступника Юлиана (в оригинале он имеет определение: «desperate apostate» (отчаянный отступник), прошёл многочисленные стадии работы над пе-реводом. Жуковский пробивается к этой характеристике через 24 черновых стиха, последовательно перебирая такие варианты, как: «отчаянный отступник», «отчаян¬ный отступник от креста», «бешеный отступник от Христа», «отчаянный отверже¬нец Христа», «отверженец Христа ожесточенный».

Ст. 12. Как саранча, пагубоиосиой тучей… — Сложный эпитет: «пагубоносной», восходящий к античному эпосу (видимо, сказалась параллельная работа по перело-жению отрывка из «Энеиды» Вергилия), пришёл на смену: «погибельною тучей».

Ст. 15. Бесчисленны в Иберию помчались… — Согласно греческим источникам так в древности именовалась Испания по названию народа иберов, населявшего южное и восточное побережья страны.

Ст. 17. (…) и копт. — Копты — представители истинного христианского населе¬ния древнего и современного Египта.

Ст. 23. О Кальпе! Ты приплытие их зрела… — Кальпе — один из Геркулесовых столбов, ныне мыс Гибралтар.

Ст. 26. Могучий Крон и Бриарей Сторукий… — Персонажи греческой мифологии: Крон (Кронос) — один из титанов, сын Урана и Геи; Бриарей — также сын Урана и Геи, чудовищное существо с 50-ю головами и сотней рук.

Ст. 27. И Бахус и Ахилл… — Первоначально: «И Вакх и Геркулес…»

А. Янушкевич

Эллена и Гунтрам

(«Эллена в сумерках сидела…») (С. 316)

Автограф (РНБ. Оп. 1. № 37. Л. 24об. — 25 об.) — черновой набросок ст. 1—67, пронумерованных самим автором, без заглавия, с датой: «1—3 февраля».

При жизни Жуковского не печаталось и в посмертные собрания сочинений не входило.

Впервые: Бумаги Жуковского. С. 105 (ст. 1—4).

Впервые полностью: РЛ. 1982. № 2. С. 154. Публикация О. Б. Лебедевой и А. С. Янушкевича.

Печатается по тексту этой публикации. Датируется: 1—3 февраля 1833 г.

В одном из многочисленных списков Жуковского 1840-х годов (здесь же нахо-дится дневниковая запись от 8 (20) октября 1841 г.), в ряду произведений, наме¬ченных в работе или уже выполненных, встречаем заглавие: «Falkenburg» (РНБ. Оп. 1. № 40. Л. 1). Появление в списке этого названия далеко не случайно: ещё в дневнике 1833 г. (запись от 27 января н. ст.) Жуковский писал о чтении произве¬дения с таким заглавием: «Читал Радовица. Потом повесть «Фалкенбург»» (ПСС 2. Т. 13. С. 349). Контекст рукописи, в которой находится черновой набросок повести и авторская датировка (1—3 февраля), позволяет говорить, что вслед за чтением произведения последовал его перевод. Рукопись, содержащая данный набросок, представляет собой тетрадь в зелёном сафьянном переплёте (в 4-ю долю листа) из 32 листов (л. 27—32 не заполнены). На 1-м листе Жуковским выставлен год: 1832-й. Тетрадь включает в себя: а) л. 1 об.: Знакомства и встречи (за границею в этом году); б) л. 2 об. — 27: черновые редакции стихотворений 1832—1833 гг. (подроб¬нее см.: Бумаги Жуковского. С. 104—105).

Личная библиотека поэта (собрание Томского университета) позволяет уточ¬нить, о какой повести идёт речь.

В библиотеке Жуковского находятся многочисленные собрания немецких ска-заний, историй, легенд, в том числе семь изданий «Рейнских сказаний». Пометы и записи в них — свидетельство глубокого интереса поэта к ним на протяжении почти целого десятилетия. В одном из сборников: «Sagen aus den Gegenden des Schwarzwaldes. Gesammelt von D. Aloys Schreiber» (Heidelberg, 1829) на с. 149—163 находится повесть «Falkenburg», отмеченная в оглавлении особым значком — ко¬сым крестиком.

Однако знакомство с повестью не ограничилось чтением. Через несколько дней после дневниковой записи, 1—3 февраля 1833 г., Жуковский набрасывает 67 сти¬хов, которые являются поэтическим переложением самого начала прозаического сказания.

Впервые на этот набросок обратил внимание И. А. Бычков (Бумаги Жуков¬ского. С. 105), приведя четыре первых стиха. Вслед за ним А. Н. Веселовский так охарактеризовал этот фрагмент: «… отрывок, всего 67 стихов, какой-то немецкой пьесы с действующими лицами: Элленой и Гунтрамом» (Веселовский. С. 362). По¬сле Веселовского, то есть с 1918 г., это произведение не привлекало внимания ис-следователей и издателей.

Обнаружение источника этого переложения и публикация всего известного текста (см.: РА. 1982. № 2. С. 153—156) позволяет сделать некоторые наблюдения над его поэтикой и определить его место в творческих поисках поэта.

Сравнение прозаического текста начала рейнского сказания «Falkenburg» (2 аб-заца, 11 предложений) и его стихотворного переложения «Эллена и Гунтрам» (так Жуковский назвал произведение в одном из списков; 67 стихов, 19 предложений) приводит к следующим выводам.

Поэт не изменяет принципиального самого сюжета (пожалуй, единственное от-ступление от немецкого источника — замена имени героини: вместо Liba — Элле-па). Он, правда, опускает некоторые детали, связанные с путешествием Гунтрама по тёмному, загадочному лесу по пути в замок Фалкенбург. Зато текст переложения насыщается психологическими характеристиками при описании героини. То, о чём в рейнском сказании говорится буквально в одном предложении, у Жуковского получает развитие и определяет более напряжённый ритм повествования.

Создавая свою стихотворную повесть, о чём свидетельствует деление повество-вания на части, отсутствующие в подлиннике, Жуковский прежде всего стремится к психологическому обогащению характеров героев и углублению мотивировок их поступков. Его в большей степени интересует не само событие, а состояние, ему предшествующее.

«Фалкенбург» в этом отношении давал интересный материал для стихотворного переложения. История пребывания Гунтрама в таинственном замке, его неволь¬ное приобщение к зловещим тайнам, обручение с умершей, но существующей как призрак дочерью хозяина замка Эрлиндой, встреча в тёмном лесу с тремя ведьма¬ми, поющими страшные песни-пророчества, возвращение в Фалкенбург к Либе, свадьба с ней, заканчивающаяся гибелью героя — все эти события, окутанные ат¬мосферой сказочной фантастики и романтической тайны, привлекли Жуковского. Рейнское сказание было фольклорным вариантом «Белокурого Экберта» Л. Тика (см. ниже).

Рейнское сказание, включающее в себя поэтические вставные истории, песни, оказалось созвучно настроениям «русского балладника». Обратившись к его пере-ложению, Жуковский пытался воссоздать романтическую атмосферу предчувствий, историю души. Неслучайно уже в дошедшем начале переложения он углубляет именно характеристику героини. Характерно, что в дневнике сразу же после указа¬ния о чтении повести «Фалкенбург» Жуковский говорит о работе над произведени¬ем с заглавием: «Эллена» (Запись от 2 (14) февраля 1833 г. // ПСС 2. Т. 13. С. 349).

Важное значение в переложении имеет и провиденциальный мотив: «злое предвещанье» и сопутствующие ему переживания усугубляют драматизм действия. И это, с одной стороны, связывает переложение Жуковского с его опытами в обла¬сти стихотворной повести и баллады 1831—1833 гг. («Ленора», «Суд в подземелье», «Роланд-оруженосец» и др.). С другой стороны, процесс переложения прозаическо¬го рейнского сказания в стихи — пролог к работе над «Ундиной», сюжет которой перекликается с «рейнским сказанием».

А. Янушкевич

Белокурый Экберт

(«Некогда в тёмной долине лесистого Гарца жил рыцарь…»)

(С. 318)

Автограф (ПД. № 27767. Л. 1, 3, 3 об., 4) — черновой (чернила по каранда¬шу), с датой вверху л. 1, перед заглавием: «2 февр.(аля)» и записью в правом верх¬нем углу карандашом: «Начал пить воду. 13 ноября». Стихи нал. 1 пронумерованы цифрами: 10 и 20; половины десятистиший отмечены отбивкой.

При жизни Жуковского не печаталось и в посмертные собрания сочинений не входило.

Впервые: РЛ. 1982. № 2. С. 157—158. Публикация О. Б. Лебедевой и А. С. Янушкевича.

Печатается по тексту этой публикации, с уточнением датировки.

Датируется: 13 ноября 1832 г. — 2 февраля 1833 г.; 28 октября (9 ноября) 1841 г. Обоснование датировки см. ниже.

Рукопись, где обнаружен этот текст, представляет собой небольшую тетрадочку, сшитую из пяти двойных листов (44 х 17,8 см.), перегнутых пополам и прошитых черной суровой ниткой (один большой стежок с двумя узлами). Бумага — желто¬ватая, линованная в узкую полоску (22 х 17,8 см.), точно такая же, как и в другой архивной единице (РНБ. Оп. 1. № 37; см. примеч. к повести «Эллена и Гунтрам»; ср.: Бумаги Жуковского. С. 103), где находятся произведения, написанные в кон¬це 1832-го — начале 1833-го гг., во время швейцарского уединения Жуковского в местечках Веве и Верне в компании немецкого художника, его будущего тестя Герхарда фон Рейтерна.

«Белокурый Экберт» — еще один опыт переложения прозаического текста в стихи. Набросок Жуковского явился переводом прозаической повести известного немецкого романтика Людвига Тика «Der blonde Eckbert». Интерес Жуковского к личности и творчеству Тика, а также к его повести был достаточно продолжитель¬ным. Ещё в конце 1817 г. (письмо к Д. В. Дашкову) в связи с проектом издания «со¬брания переводов из образцовых немецких писателей» Жуковский говорит о про¬изведениях из «Фантазуса» Тика, называя повесть «Der