в непосредственной хронологической близости к первому фрагменту.

Как и в случае с «Элленой и Гунтрамом», «Фридрихом и Гелой» (см. примеч. в наст, томе), Жуковский вновь обращается к стихотворному переложению одного из прозаических рейнских сказаний. В сборниках «Рейнских сказаний» Альфреда Реймонта и Карла Зимрока, близких по времени выхода в свет к 1843 г. и нахо¬дящихся в личной библиотеке поэта (см. примеч. к повести «Фридрих и Гела»), есть легенда под заглавием «Der Mtinsterbau zu Aachen» («Строительство церкви в Аахене»), основные мотивы которой использованы Жуковским (подробнее см.: БЖ. Ч. 2. С. 515—516).

Характерно, что в многочисленных списках этого времени, где приводятся за-главия произведений, предназначенных Жуковским для перевода-переложения, он специально выделяет как некий поэтический цикл «Рейнские сказания», а в их составе постоянно называет эту легенду, меняя её заглавие. Сначала это просто «Предание о Карле Великом», затем «Карл Великий и Вор», «Карл Великий и Раз¬бойник» (РНБ. Оп. 1. № 53. Л. 2; Оп. 1. № 40, об. последнего листа). Думается, что слова «Вор» и «Разбойник» в названиях — своеобразные фольклорные эвфемизмы в обозначении Сатаны.

Жуковский отмечает сказание о строительстве аахенской церкви в сборниках Реймонта и Зимрока. Но ни в одном из них не обнаруживается эпизод, получив¬ший разработку в переложении Жуковского. Жуковский из них мог почерпнуть конкретный материал для создания перехода от преамбулы (сообщения о замысле Карла Великого) к основной части повествования (история строительства церкви и происки Сатаны). Во всяком случае разработанный поэтом эпизод органично впи-сывается в общую ткань рейнского сказания.

Сам характер переложения: использование «эпического размера испанских романсов» (в этом отношении набросок развивает ритмику отрывка «Фридрих и Гела»), членение на строфы, событийность, подчёркнутая многочисленными обсто-ятельствами времени и места, — свидетельствует об экспериментах Жуковского в области сближения прозы и поэзии.

А. Янушкевич

Чаша слёз

(«Раз матушка свою любила дочку…») (С. 323)

Автограф (РНБ. Оп. 1. № 53. Л. 50 об.) — черновой набросок, с заглавием: «Чаша слез» («Кувшин слез» — зачеркнуто), без даты. При жизни Жуковского не печаталось. Впервые: РА. 1873. Кн. 1—2. № 9. Стб. 1703. Печатается по РА, со сверкой по автографу. Датируется: между 6 (18) апреля и 4 мая н. ст. 1845 г.

Основанием для датировки текста является его положение в рукописи, где ав-тографы произведений находятся в хронологическом порядке. Наброску предше¬ствует «Сказка о Иване-царевиче…» — с датой в конце: 6 (18) апреля 1845 г. За ним следует фрагмент переложения повести Л. Тика «Альфы» (см. ниже) — с датой: «4 мая н. ст. 1845 г. (Бумаги Жуковского. С. 121). В промежутке между ними и воз¬ник набросок под заглавием «Чаша слез».

Незаконченный черновой набросок (объемом в 20 стихов) обрывается бук¬вально на полуслове. Можно предположить, что это — переложение (возможно, прозаического) текста, скорее всего, немецкого автора. На эту мысль наталкивает контекст «Чаши слез»: в декабре 1844 г. Жуковский закончил работу над «Двумя повестями», в конце марта 1845 г. — над сказкой «Тюльпанное дерево» (см. коммен-тарий этих произведений).

И. А. Айзикова

Альфы

(«Где Лилия? Спросил отец. Она…») (С. 324)

Автограф (РНБ. Оп. 1. № 53. Л. 51) — черновой набросок, с заглавием: «Аль¬фы» и датой: «4 мая».

При жизни Жуковского не печаталось и в посмертные собрания сочинений не входило.

Впервые: Бумаги Жуковского. С. 121 (ст. 1—5).

Впервые полностью: РЛ. 1982. № 2. С. 162. Публикация О. Б. Лебедевой и А. С. Янушкевича.

Печатается по тексту этой публикации. Датируется: 4 мая 1845 г.

Среди рукописей поэта, относящихся к середине 1840-х гг., есть и неизвестные еще наброски произведений, включенные в тетрадь с характерным заглавием: «По-вести в стихах». Наиболее интересный среди них — начало переложения прозаиче-ской повести немецкого романтика Людвига Тика «Die Elfen». Эта повесть, как и «Белокурый Экберт» (см. примеч. в наст, томе), предназначалась Жуковским для перевода еще в 1817 г. (см. письмо к Д. В. Дашкову // РА. 1868. № 4—5. Стб. 842). Затем ее заглавие (у Жуковского — «Альфы») неоднократно появлялось в списках произведений 1830-х гг. И только в середине 1840-х гг., готовя сборник «Пове¬стей для юношества», Жуковский начал стихотворное переложение этой повести из сборника «Фантазус» Л. Тика.

Автограф переложения находится среди датированных произведений, работа над которыми проходила в 1845 г., что и позволяет отнести авторское указание: «4 мая» к 1845 г.

Текст подлинника, послуживший основой для перевода, находится в 15-ти том¬ном берлинском собрании сочинений Л. Тика 1828—1829 гг., экземпляр которого сохранился в личной библиотеке поэта (L. Tieck’s Schrieften. Bd. 4. Berlin, 1828. S. 365—366. См.: Описание. № 2262). Пометы Жуковского в этом томе свидетель¬ствуют о его обращении именно к этому изданию.

Сравнение соответствующего отрывка повести Тика с переложением Жуковского (подробнее см.: РА. 1982. № 2. С. 162—163) позволяет говорить о том, что переводчик сохраняет основные моменты сюжета (изменены только имена героев: Лилия вместо Марии, Руфин вместо Андреаса, Дора вместо Бригитты), но стремится к большей объективности повествования. Это достигается за счет определенной детализации, а также переложения прямой речи героев в авторское повесгвование. Описательное начало занимает важное место в стихотворных переложениях Жуковского этого пе-риода. Этому способствовал белый пятистопный ямб, избранный Жуковским.

Повесгь-сказка Тика «Die Elfen», с ее атмосферой таинственности и романтиче-ских приключений, вполне вписывалась в концепцию воспитательного эпоса позд-него Жуковского.

До Жуковского повесть Тика прозой перевел А. А. Шишков.

О. Лебедева, А. Янушкевич

Проданное имя

(«Давным давно, а как давно, о том…») (С. 325)

Автограф (РНБ. Оп. 1. № 54. Л. 56 об. — 57 об.) — черновой, с заглавием и датами: «6 и 7 мая».

При жизни Жуковского не печаталось.

Впервые: Бумаги Жуковского. С. 123—124 (ст. 1—20, 40—63, 133—149). Впервые полностью: ПСС. Т. 11. С. 138—140. Печатается по ПСС, со сверкой по автографу. Датируется: 6—7 мая н. ст. 1847 г.

Черновой автограф наброска повести «Проданное имя» находится в тетради (в 4-ю долю листа, в которой исписаны 59 листов), содержащей черновые редакции произведений 1843—1847 гг. (от «Матгео Фальконе» до «Рустема и Зораба»). Все записи сделаны в хронологическом порядке.

Автографу «Проданного имени» предшествует работа над 8-й главой «Рустема и Зораба» — с датой: «7 марта 1847». Не завершив работу над повестью, Жуковский продолжает переложение повести Рюккерта (л. 58, 59). Все это позволяет датиро¬вать наброски повести «Проданное имя» 1847 г., с учетом конкретных указаний Жуковского в тексте: «6 и 7 мая». Как известно, все произведения, написанные за границей, Жуковский датировал новым стилем.

П всей вероятности, сюжет повести восходит к распространенному в литера¬туре европейского романтизма мотиву продажи своего имени Сатане, но никаких реальных параллелей к наброску Жуковского обнаружить пока не удалось.

А. Янушкевич

«Часто в прогулках моих одиноких мне попадался…»

(С. 329)

Автограф (РНБ. Оп. 1. № 26. Л. 138—140), черновой, без заглавия и даты. При жизни Жуковского не печаталось.

Впервые: Бумаги Жуковского. С. 77—78.

Печатается по тексту этой публикации, со сверкой по автографу. Датируется: середина 1840-х гг. (около 1845—1847 гг.).

Автограф наброска «Часто в прогулках моих одиноких мне попадался…» нахо-дится в папке, озаглавленной Жуковским: «Сочинения» и содержащей отдельные листы с произведениями разных лет. В хронологическом порядке листы были раз-мещены И. А. Бычковым и распределены в два отдела: а) произведения изданные и б) произведения неизданные (см.: Бумаги Жуковского. С. 56, 59). Бычков считал, что данный набросок, «судя по почерку», «писан в сороковых годах» (Там же. С. 77).

Вслед за автографом этого наброска находится 76 стихов «Повести о войне Троянской»: «Время настало вершиться судьбам Илиона…», относящейся к июлю 1846 г. (см.: БЖ. Ч. 2. С. 540). Скорее всего, работа над отрывком велась одновре¬менно с другими повестями 1845—1847 гг. Более точных оснований для датировки обнаружить не удалось.

Трудно сказать что-либо определенное о содержании наброска. Вполне возмож¬но, что он имел документальную основу, но скорее всего у него был неизвестный литературный источник.

А. Янушкевич

(Первое переложение Апокалипсиса)

(«…И в оном сне видения стеснились…») (С. 330)

Автографы:

1) РНБ. Оп. 1. № 76. Л. 1—9 — черновой, писанный при помощи особой машин¬ки карандашом, сг. 1 — 213.

2) РНБ. Оп. 2. № 4. Л. 27—48 об. — черновой, писанный камердинером Васи¬лием Кальяновым под диктовку Жуковского, правка частично рукою Жуковского, ст. 1—827.

При жизни Жуковского не печаталось.

Впервые: Бумаги Жуковского. С. 148—149 (сг. 1—6).

Впервые полностью: Странствующий жид. Предсмертное произведение Жуковского, по рукописи поэта. (С. И. Пономарева). СПб., 1885 (Сборник ОРЯС. Т. 38. № 2).

Печатается по тексту этой публикации, со сверкой по рукописи. Датируется: 7 сентября — 13 ноября 1851.

Стихотворное переложение Апокалипсиса предназначалось для поэмы «Стран-ствующий жид», но было заменено более коротким вариантом (подробнее об этом см. примеч. к поэме «Странствующий жид» в наст. томе). Датируется по пометам в рукописи 7 сентября — 13 ноября 1851 г. В ноябре 1851 г. Жуковский писал про¬тоиерею Иоанну Базарову: «Помогите моему невежеству, напишите вкратце, как изъясняет наша церковь или наши церковные писатели главные видения Апока¬липсиса? Это мне весьма нужно, для чего — скажу после; но вы весьма меня обяже¬те, если просветите мое невежество. Смысл главных видений апостола мне нужен в поэтическом отношении» (Цит. по: Пономарев. С. 8).

Насколько известно, книга Откровения Иоанна Богослова до этого никогда не была предметом специального внимания Жуковского. Отзвуки тем и образов Апо-калипсиса, которые можно найти в его творчестве до 1840-х годов, попадают туда через тексты-посредники (например, «Аббадона» Клопштока, «Деревенский сто¬рож в полночь», «Тленность» Гебеля и т. п.), к самой книге Откровения они имеют отношение весьма косвенное. Нельзя считать серьезной разработкой сюжетов Апо-калипсиса и игривое использование их в арзамасской галиматье (см. Проскурин О. Новый Арзамас — Новый Иерусалим // НЛО. 1996. № 19. С. 73—128).

Эсхатологические настроения, столь распространенные в александровскую эпо¬ху, когда «очень многим казалось, что живут они уже внутри сомкнувшегося Апока-липтического круга» (Флоровский Г., протоиерей. Пути русского богословия. Paris: YMCA-PRESS, 1983. С. 129), не затронули Жуковского. Поразившие поэта револю-ционные события 1840-х годов также не сплетались перед ним в апокалиптическую картину. Вообще, для него личная эсхатология, эсхатология души, воспринима¬лась острее, чем историческая. Поэтому характерно, что обращение Жуковского к Апокалипсису оказалось связано с работой над поэмой «Странствующий жид», для главного героя которой — Агасфера — эти две эсхатологии совпадают (в силу того что его земная жизнь может закончиться лишь вместе с земной историей челове-чества). Тема Апокалипсиса связана и с фигурой Наполеона, вызывавшей в свое время устойчивые апокалиптические ассоциации, и, конечно же, с образом Тай-нозрителя — апостола и евангелиста Иоанна Богослова, введенными Жуковским в художественное пространство поэмы.

Жуковский не ставит перед собой цели дать толкование Апокалипсиса. Он делает именно его стихотворное переложение, пересказ. Но это пересказ не бук¬вальный. После краткого вступления (ст. 3—6) Жуковский, опуская обращения к семи Асийским церквам (2