фор¬мул и бытовых конкретных деталей, возможно, связанных с воспоминанием о род¬ных местах: упоминающийся в общих планах ключ Гремячий (реальная примета Мишенского), «ласточка, пришлец издалека», «прелесть вешних дней», «смирен¬ный друг полей» и «домик с белеными стенами», «лай собаки вестовой», «скрыпну-ли молчавшие давно // Широких врат тяжелые растворы».

Отзвуки описательной поэмы можно проследить и в посланиях Жуковского 1810-х гг. Например, в «Послании к Плещееву. В день Светлого Воскресенья» (апрель 1812 г.): «Томпсон и Клейст, друзья, певцы природы, // Соединят вкруг нас ее красы!» Но если это можно истолковать как ссылку на авторов описательной поэмы, то в послании «К Батюшкову» очевидны прямые заимствования из планов «Весны» («мельница», «швабский гусь спесивый», «дикая крапива», «смиренный земледелец»). В стихотворное послание Жуковский вводит предромантические натурфилософские идеи: дает вольный пересказ стихотворения Шиллера «Раздел земли» («Theilung der Erde»), использует образы стихотворений Гёте «Прогулка» («Spaziergang», Геринга «Хлоя к Аминту» («Chloe an Amyntas». Подробнее см.: Га¬ити И. 77. К вопросу о литературных влияниях в поэзии В. А. Жуковского. Киев. С. 1—9). В общих планах «Весны» упоминаются Шиллер («Ideale») и Гёте («Spazier-gang»). В этой же рукописной тетради (№ 78. Л. 2) содержится зачеркнутый про¬заический план послания «К Батюшкову», ранее не публиковавшийся:

К тебе в приют спешу, готовь (нрзб.), укрась цветами своих пенатов, с нами Вяземский и его милая подруга; он рано отошел от бурь и счастлив. Посвятим вечер дружескому разговору. При гласе весенних соловьев. — Смотрю на твое уединение; тишина и веселость наполняют душу мою. Здесь должен жить певец. О счастливый жребий поэта. Знаешь ли, что [нам] рассказывал один вдохновен¬ный. Раздел земли. С тех пор ничто земное не приближается к поэту (к Лизидасу). И этот мир. Заботы ему неизвестны; светские причуды, хитрости придворных, он знает о них по слуху. Его мир: там фантазия; невинность. Посредственность, сторож его спокойствия; слава иногда заглядывает, но не та беспокойная слава, а милая родная сестра надежды. Как она, ясная и непорочная. Посетят ли его не¬счастия, разрушатся ли его надежды, он призывает в этот приют и там возвращает себе воображением потр(ебность) в жизни. Счастлив, когда с сим мечтательным благом соединяется некоторое существующее?) дружество и семейство. Для поэта нужно собрать в тесном круге все милое и на всю жизнь. Мой друг, брось своих Лаис, которые уничтожат и чувства, и развратят душу. Любовь поэта. Ищи ее, мой друг. Когда ее нашел, посвяти ей все свои чувства: да будет она твоим гением, тво¬им спутником. Но страшись разрушить: Увы! тогда не уйдешь от скорби и в тво¬ем идеальном мире и туда последует за тобою милый образ и будет смущать тебе душу. Прости. Скажи Блудову и Тургеневу, чтобы ждали меня на берегах Невы и помнили. Между тем пиши боле.

Форма дружеского послания является скрытым способом автокомментария к собственным переживаниям и во многом совпадает с нравственно-этической про-граммой «Весны».

На этом же л. 2 находится план, не входящий в общий массив материалов «Вес-ны», но обладающий той же дескриптивной направленностью: это своеобразные этюды «четырех времен суток» в импрессионистических тонах:

Утро. Время перед зарею—туман: в тумане [свет] дым, рев стад, голуби, полосы света, река — проясн(ение) тумана; блеск росы — жаворонок — начало работы и мало-помалу оживл. — Минвана, ее утро, цветник, больной [жизнь его], душа его на это утро.

Полдень. Жар — Тень на берегу реки — стадо над водою — гроза — дождь — после грозы живость — купанье [рыбак]. Рыбная ловля. Сенокос и копны. Сравне¬ние несч(астья?) с грозою.

Вечер — возвращение с полей — песни — сельские игры — [семья в саду] — ве-черние картины — захожд(ение) солнца и луна — чибис — лодка одна на озере — королек — лягушки — семья в саду — Прият(ностьР) сем(ейного) круга.

Ночь. Тишина — ночные виды: кладбище и развал, церковь. Мысли о бессмертии.

Адептом описательной поэмы был А. Ф. Воейков. Ему принадлежит перевод от-рывков из 3-й и 4-й песен «Георгик» Вергилия (ВЕ. 1816. № 21, 23/24; 1817. № 4) и «Садов» Жака Делиля, над переводом которых он работал в 1806—1816 гг. (см. об этом: Реморова Н. Б. Книга Ж. Делиля из библиотеки В. А. Жуковского // Памятни¬ки культуры: Новые открытия. 1985. Л., 1987. С. 27—32; Лотман Ю. М. Указ. соч. С. 191—209). В 1813 г. Воейков обращается к Жуковскому в послании: «Напиши че¬тыре часги дня, // Напиши четыре времени, // Напиши поэму славную, // В русском вкусе повесть древнюю (…)» (Воейков А. Ф. К Жуковскому // Поэты 1790—1810-х го¬дов. Л., 1971. С. 278). Воейков предлагает Жуковскому вместо его привычных жан¬ров: песен, романсов, баллад, элегий — крупную эпическую форму, причем аль¬тернативную — описательно-дидактическую или волшебно-исгорическую поэму. Поэма как жанр, выражающий национальное самосознание, актуализировалась в предарзамасской среде, и Жуковский воспринимался ее основным творцом. В от¬ветном послании «К Воейкову» 1814 г. Жуковский создает вариации на заданные темы (См.: ПСС 2. Т. 1. С. 654—661).

Замысел поэмы «Весна» сконцентрировал огромное количество подготовитель¬ных материалов и на уровне планов стал концепцией натурфилософской картины мира и поэтического сознания. Рефлексами этого масштабного замысла в процессе работы становятся элегия «Вечер» (1806), «Гимн» (1808), послания к Плещееву, к Батюшкову (1812), к Воейкову (1814), панорамная элегия «Славянка» (1815), пав¬ловские послания 1819—1820 гг., элегические пейзажи баллад и поэм, переводы идиллий Гебеля.

Н. Ветшева

Владимир

(С. 365)

Замысел волшебно-исторической поэмы «Владимир» занимает важное место в творчестве Жуковского и русской литературе начала XIX века. Поэма стала фор¬мой времени, в спорах о ней, в опытах создания различных образцов жанра вы¬ражались представления предромантизма и романтизма о сущностных основах на¬ционального характера, вырабатывались механизмы взаимодействия человека и мира, осмыслялись категории исторического сознания и бытия.

Замысел и разнохарактерные подготовительные материалы относятся в 1805— 1819 г. Первое упоминание о «Владимире» отмечено в 1805 г. (Бумаги Жуковского. С. 72), последняя попытка реализации замысла — к 1819 г., когда в составе неза¬вершенного «Послания о луне» Жуковский набрасывает план (РНБ. Оп. 1. № 29.

Л. 16). Наиболее интенсивно замысел обсуждается и развивается в 1810—1817 гг., в атмосфере предарзамасского и арзамасского братства.

Жуковский говорит о замысле «Владимира» как об организующем центре твор-ческих исканий 1810-х гг. Этому посвящены письма к А. И. Тургеневу от 12 сен¬тября 1810 г. и 7 ноября 1810 г., где Жуковский, в частости, говорит: «Владимир будет моим фаросом; но чтобы плыть прямо и безопасно при свете этого фароса, надобно научиться искусству мореплавания» (ПЖТ. С. 76). Особое значение Жу¬ковский видит в изучении истории, ибо «для литератора и поэта история необходи¬мее всякой другой науки: она возвышает душу, расширяет понятие и предохраняет от излишней мечтательности, обращая ум на сущесгвенное» (Там же. С. 75). «Но в истории, — подчеркивает он, — особенно буду следовать за образованием русского характера, буду искать в ней объяснения настоящего морального образования рус¬ских. Это мне кажется прекрасною точкою зрения» (Там же. С. 59).

В письмах к Тургеневу и Воейкову 1813—1816 гг. лейтмотивом становится мысль о необходимости создания поэмы: «Молись же судьбе, чтобы вдруг меня не ослепило (счастье брака. —Я. В.). Это значит: приезжай, и в белой книге наполнят¬ся страницы» (Письмо от 13 февраля 1814 г. к А. Ф. Воейкову// РА. 1900. № 9. С. 19). В сентябре 1814 г. он пишет А. И. Тургеневу: «Он [Батюшков. — Я. В.] поджигает меня на поэму. Эта мысль уже давно в голове моей; теперь будет зреть и созреет (…) Нет ли у тебя каких-нибудь пособий для Владимира? Древностей, которые бы дали понятия о том веке, старинных русских повестей? Посоветуйся об этом с Дашковым и с Сергеем Семеновичем» (ПЖТ. С. 125). С. С. Уваров предлагает в качестве образца шотландские баллады, творчество Вальтера Скотга и эпоху сред¬невековья. В письме к Жуковскому от 17 августа 1813 г. он замечает: «… Две эпохи можно назвать поэтическими: классическую, то есть эпоху греков и романтическую, то есть эпоху средних веков, des Mittelalters» (РА. 1871. № 2. Ст. 161—162). Уварову же принадлежит предложение Жуковскому написать русскую поэму русским раз¬мером («Письмо о русском гекзаметре»). Эту идею поддерживает К. Н. Батюшков: «… Если г. Жуковский согласился на его (Уварова. — Я. В.) приглашение — на¬писать поэму из нашей истории, то он должен непременно избрать сей период от рождения славянского народа до разделения княжества по смерти Владимира. Мы пожелаем с г. Уваровым, чтоб автор Певца во стане русских воинов, Двенадцати спящих дев и пр., поэт, который умеет соединять пламенное, часто своенравное воображе¬ние с необыкновенным искусством писать, посвятил жизнь свою на произведения такого рода для славы отечества (…) и не исгощал бы своего бесценного таланта на блестящие безделки» {Батюшков К. Я. Сочинения: В 3 т. СПб., 1885—1887. Т. 2. С. 410; Т. 3. С. 644). 1 декабря 1814 г. из Долбино он дает поручения А. И. Тургене¬ву к Уварову, чтобы тот попросил Thalaba the Destroyer by Southey и Arthur or the Northern Enchantement by Hoole. «Все это может пригодиться для моего Владимира, который крепко гнездится в моей голове» (ПЖТ. С. 133. — Имеются в виду поэма англий¬ского романтика Р. Саути «Талаба», вышедшая в 1803 г., и стихотворный роман Ричарда Хала (Hole) «Артур», появившийся в 1789 г.).

Поэт погружается в океан летописей, замечая, что надобно самому добираться до источников. В этом смысле ему чрезвычайно помогает знакомство с готовящей¬ся к печати «Исгорией Государства Российского» Н. М. Карамзина.

4 марта 1815 г. он замечает: «А propos. Я не шутя начинаю думать о поэме; уже и Карамзин (милый, единственный Карамзин, образец прекраснейшего человека) мне помогает. Я провел несколько сладостных дней, читая его Историю. Он даже позволил мне делать выписки. Эти выписки послужат мне для сочинения моей поэ¬мы. Но как еще много надобно накопить материалов! Жизнь дерптская, дерптская библиотека, все это создаст Владимира» (ПЖТ. С. 143). И далее (19 июля 1815) из Дерпта: «Работаю, но работа механическая. Иная и невозможна. Готовлю сухие материалы. Но когда оживлю их — Бог знает!» (Там же. С. 147). Списки источников включают в себя как историографию, так и образцы мировой традиции в жанре поэмы.

Делая выписки из «Истории Государства Российского», Жуковский одновре¬менно конспектирует те исторические источники, на которые ссылается Карам¬зин. Например, в РНБ (Оп. 1. № 90) содержится конспект части карамзинской истории, посвященной мифологическим верованиям древних славян, а с левой стороны чистых листов — конспект книги немецкого историка Андреаса Готлиба Маша (1724—1807) о мифологическом пантеоне западных славян (Mash А. G. Die gottesdienstlichen