пером не описать.

Вот царем Матвеем пир

Знатный дан на целый мир;

И на пир веселый тот

Царь одиннадцать зовет

Чародеек молодых;

Было ж всех двенадцать их;

Но двенадцатой одной,

Хромоногой, старой, злой,

Царь на праздник не позвал.

Отчего ж так оплошал

Наш разумный царь Матвей?

Было то обидно ей.

Так, но есть причина тут:

У царя двенадцать блюд

Драгоценных, золотых

Было в царских кладовых;

Приготовили обед;

А двенадцатого нет

(Кем украдено оно,

Знать об этом не дано).

«Что ж тут делать? — царь сказал.

Так и быть!» И не послал

Он на пир старухи звать.

Собралися пировать

Гостьи, званные царем;

Пили, ели, а потом,

Хлебосольного царя

За прием благодаря,

Стали дочь его дарить:

«Будешь в золоте ходить;

Будешь чудо красоты;

Будешь всем на радость ты

Благонравна и тиха;

Дам красавца жениха

Я тебе, мое дитя;

Жизнь твоя пройдет шутя

Меж знакомых и родных…»

Словом, десять молодых

Чародеек, одарив

Так дитя наперерыв,

Удалились; в свой черед

И последняя идет;

Но еще она сказать

Не успела слова — глядь!

А незваная стоит

Над царевной и ворчит:

«На пиру я не была,

Но подарок принесла:

На шестнадцатом году

Повстречаешь ты беду;

В этом возрасте своем

Руку ты веретеном

Оцарапаешь, мой свет,

И умрешь во цвете лет!»

Проворчавши так, тотчас

Ведьма скрылася из глаз;

Но оставшаяся там

Речь домолвила: «Не дам

Без пути ругаться ей

Над царевною моей;

Будет то не смерть, а сон;

Триста лет продлится он;

Срок назначенный пройдет,

И царевна оживет;

Будет долго в свете жить;

Будут внуки веселить

Вместе с нею мать, отца

До земного их конца».

Скрылась гостья. Царь грустит;

Он не ест, не пьет, не спит:

Как от смерти дочь спасти?

И, беду чтоб отвести,

Он дает такой указ:

«Запрещается от нас

В нашем царстве сеять лен,

Прясть, сучить, чтоб веретен

Духу не было в домах;

Чтоб скорей, как можно, прях

Всех из царства выслать вон».

Царь, издав такой закон,

Начал пить, и есть, и спать,

Начал жить да поживать,

Как дотоле, без забот.

Дни проходят; дочь растет;

Расцвела, как майский цвет;

Вот уж ей пятнадцать лет…

Что-то, что-то будет с ней!

Раз с царицею своей

Царь отправился гулять;

Но с собой царевну взять

Не случилось им; она

Вдруг соскучилась одна

В душной горнице сидеть

И на свет в окно глядеть.

«Дай, — сказала наконец, —

Осмотрю я наш дворец».

По дворцу она пошла:

Пышных комнат нет числа;

Всем любуется она;

Вот, глядит, отворена

Дверь в покой; в покое том

Вьется лестница винтом

Вкруг столба; по ступеням

Всходит вверх и видит — там

Старушоночка сидит;

Гребень под носом торчит;

Старушоночка прядет

И за пряжею поет:

«Веретенце, не ленись;

Пряжа тонкая, не рвись;

Скоро будет в добрый час

Гостья жданная у нас».

Гостья жданная вошла;

Пряха, молча, подала

В руки ей веретено;

Та взяла, и вмиг оно

Укололо руку ей…

Все исчезло из очей;

На нее находит сон;

Вместе с ней объемлет он

Весь огромный царский дом;

Все утихнуло кругом;

Возвращаясь во дворец,

На крыльце ее отец

Пошатнулся и зевнул,

И с царицею заснул;

Свита вся за ними спит;

Стража царская стоит

Под ружьем в глубоком сне,

И на спящем спит коне

Перед ней хорунжий сам;

Неподвижно по стенам

Мухи сонные сидят;

У ворот собаки спят;

В стойлах, головы склонив,

Пышны гривы опустив,

Кони корму не едят,

Кони сном глубоким спят;

Повар спит перед огнем;

И огонь, объятый сном,

Не пылает, не горит,

Сонным пламенем стоит;

И не тронется над ним,

Свившись клубом, сонный дым;

И окрестность со дворцом

Вся объята мертвым сном;

И покрыл окрестность бор;

Из терновника забор

Дикий бор тот окружил;

Он навек загородил

К дому царскому пути:

Долго, долго не найти

Никому туда следа —

И приблизиться беда!

Птица там не пролетит,

Близко зверь не пробежит,

Даже облака небес

На дремучий, темный лес

Не навеет ветерок.

Вот уж полный век протек;

Словно не жил царь Матвей —

Так из памяти людей

Он изгладился давно;

Знали только то одно,

Что средь бора дом стоит,

Что царевна в доме спит,

Что проспать ей триста лет,

Что теперь к ней следу нет.

Много было смельчаков

(По сказанью стариков),

В лес брались они сходить,

Чтоб царевну разбудить;

Даже бились об заклад,

И ходили — но назад

Не пришел никто. С тех пор

В неприступный, страшный бор

Ни старик, ни молодой

За царевной ни ногой.

Время ж все текло, текло;

Вот и триста лет прошло.

Что ж случилося? В один

День весенний царский сын,

Забавляясь ловлей, там

По долинам, по полям

С свитой ловчих разъезжал.

Вот от свиты он отстал;

И у бора вдруг один

Очутился царский сын.

Бор, он видит, темен, дик.

С ним встречается старик.

С стариком он в разговор:

«Расскажи про этот бор

Мне, старинушка честной!»

Покачавши головой,

Все старик тут рассказал,

Что от дедов он слыхал

О чудесном боре том:

Как богатый царский дом

В нем давным-давно стоит,

Как царевна в доме спит,

Как ее чудесен сон,

Как три века длится он,

Как во сне царевна ждет,

Что спаситель к ней придет;

Как опасны в лес пути,

Как пыталася дойти

До царевны молодежь,

Как со всяким то ж да то ж

Приключалось: попадал

В лес, да там и погибал.

Был детина удалой

Царский сын; от сказки той

Вспыхнул он, как от огня;

Шпоры втиснул он в коня;

Прянул конь от острых шпор

И стрелой помчался в бор,

И в одно мгновенье там.

Что ж явилося очам

Сына царского? Забор,

Ограждавший темный бор,

Не терновник уж густой,

Но кустарник молодой;

Блещут розы по кустам;

Перед витязем он сам

Расступился, как живой;

В лес въезжает витязь мой:

Всё свежо, красно пред ним;

По цветочкам молодым

Пляшут, блещут мотыльки;

Светлой змейкой ручейки

Вьются, пенятся, журчат;

Птицы прыгают, шумят

В густоте ветвей живых;

Лес душист, прохладен, тих,

И ничто не страшно в нем.

Едет гладким он путем

Час, другой; вот наконец

Перед ним стоит дворец,

Зданье — чудо старины;

Ворота отворены;

В ворота въезжает он;

На дворе встречает он

Тьму людей, и каждый спит:

Тот, как вкопанный, сидит;

Тот, не двигаясь, идет;

Тот стоит, раскрывши рот,

Сном пресекся разговор,

И в устах молчит с тех пор

Недоконченная речь;

Тот, вздремав, когда-то лечь

Собрался, но не успел:

Сон волшебный овладел

Прежде сна простого им;

И, три века недвижим,

Не стоит он, не лежит

И, упасть готовый, спит.

Изумлен и поражен

Царский сын. Проходит он

Между сонными к дворцу;

Приближается к крыльцу;

По широким ступеням

Хочет вверх идти; но там

На ступенях царь лежит

И с царицей вместе спит.

Путь наверх загорожен.

«Как же быть? — подумал он.

Где пробраться во дворец?»

Но решился наконец,

И, молитву сотворя,

Он шагнул через царя.

Весь дворец обходит он;

Пышно все, но всюду сон,

Гробовая тишина.

Вдруг глядит: отворена

Дверь в покой; в покое том

Вьется лестница винтом

Вкруг столба; по ступеням

Он взошел. И что же там?

Вся душа его кипит,

Перед ним царевна спит.

Как дитя, лежит она,

Распылалася от сна;

Молод цвет ее ланит;

Меж ресницами блестит

Пламя сонное очей;

Ночи темныя темней,

Заплетенные косой

Кудри черной полосой

Обвились кругом чела;

Грудь, как свежий снег, бела;

На воздушный, тонкий стан

Брошен легкий сарафан;

Губки алые горят;

Руки белые лежат

На трепещущих грудях;

Сжаты в легких сапожках

Ножки — чудо красотой.

Видом прелести такой

Отуманен, распален,

Неподвижно смотрит он;

Неподвижно спит она.

Что ж разрушит силу сна?

Вот, чтоб душу насладить,

Чтоб хоть мало утолить

Жадность пламенных очей,

На колени ставши, к ней

Он приблизился лицом:

Распалительным огнем

Жарко рдеющих ланит

И дыханьем уст облит,

Он души не удержал

И ее поцеловал.

Вмиг проснулася она;

И за нею вмиг от сна

Поднялося все кругом:

Царь, царица, царский дом;

Снова говор, крик, возня;

Все как было; словно дня

Не прошло с тех пор, как в сон

Весь тот край был погружен.

Царь на лестницу идет;

Нагулявшися, ведет

Он царицу в их покой;

Сзади свита вся толпой;

Стражи ружьями стучат;

Мухи стаями летят;

Приворотный лает пес;

На конюшне свой овес

Доедает добрый конь;

Повар дует на огонь,

И, треща, огонь горит,

И струею дым бежит;

Всё бывалое — один

Небывалый царский сын.

Он с царевной наконец

Сходит сверху; мать, отец

Принялись их обнимать.

Что ж осталось досказать?

Свадьба, пир, и я там был

И вино на свадьбе пил;

По усам вино бежало,

В рот же капли не попало.

СУД В ПОДЗЕМЕЛЬЕ

Повесть

(Отрывок)

I.

Уж день прохладно вечерел,

И свод лазоревый алел;

На нем сверкали облака;

Дыханьем свежим ветерка

Был воздух сладко растворён;

Играя, вея, морщил он

Пурпурно-блещущий залив;

И, белый парус распустив,

Заливом тем ладья плыла;

Из Витби инокинь несла,

По легким прыгая зыбям,

Она к Кутбсртовым брегам.

Летит веселая ладья;

Покрыта палуба ся

Большим узорчатым ковром;

Резной, высокий стул на нём

С подушкой бархатной стоит;

И мать-игуменья сидит

На стуле в помыслах святых;

С ней пять монахинь молодых.

II.

Впервой покинув душный плен

Печальных монастырских стен,

Как птички в вольной вышине,

По гладкой палубе оне

Играют, резвятся, шалят…

Все веселит их, как ребят:

Той шаткий парус страшен был,

Когда им ветер шевелил,

И он, надувшися, гремел;

Крестилась та, когда белел,

Катясь к ладье, кипучий вал,

Ее ловил и подымал

На свой изгибистый хребет;

Ту веселил зеленый цвет

Морской чудесной глубины;

Когда ж из пенистой волны,

Как черная незапно тень,

Пред ней выскакивал тюлень,

Бросалась с криком прочь она

И долго, трепетна, бледна,

Читала шепотом псалом;

У той был резвым ветерком

Покров развеян головной,

Густою, шелковой струёй

Лились на плечи волоса,

И груди тайная краса

Мелькала ярко меж власов,

И девственный поймать покров

Ее заботилась рука,

А взор стерег исподтишка,

Не любовался ль кто за ней

Заветной прелестью грудей.

III.

Игуменья порою той

Вкушала с важностью покой,

В подушках нежась пуховых,

И на монахинь молодых

Смотрела с ласковым лицом.

Она вступила в Божий дом

Во цвете первых детских лет,

Не оглянулася на свет

% ШШ ffi^

В безмолвии монастыря,

По слуху знала издали

О треволнениях земли,

О том, что радость, что любовь

Смущают ум, волнуют кровь,

И с непроснувшейся душой

Достигла старости святой,

Сердечных смут не испытав;

Тяжелый инокинь устав

Смиренно, строго сохранять,

Души спасения искать

Блаженной Гильды по следам,

Служить ее честным мощам,

И день и ночь в молитве быть,

И день и ночь огонь хранить

Лампад, горящих у икон:

В таких заботах проведен

Был век ее. Богатый вклад

На обновление оград

Монастыря дала она;

Часовня Гильды убрана

Была на славу от нее:

Сияло пышное шитье

Там на покрове гробовом,

И, обложенный жемчугом,

Был вылит гроб из серебра;

И много делала добра

Она убогим и больным,

И возвращался пилигрим

От стен ея монастыря,

Хваля Небесного Царя.

Имела важный вид она,

Была худа, была бледна;

Был величав высокий рост;

Лицо являло строгий пост,

И покаянье тмило взор.

Хотя в ней с самых давних пор

Была лишь к иночеству страсть,

Хоть строго данную ей власть

В монастыре она блюла,

Но для смиренных сестр была

Она лишь ласковая мать:

Свободно было им дышать

В своей келейной тишине,

И мать-игуменью оне

Любили детски всей душой.

Куда ж той позднею порой

Через залив плыла она?

«° Была в Линдфарн приглашена

Она с игуменьей другой;

И там их ждал аббат святой

Кутбертова монастыря,

Чтобы, собором сотворя

Кровавый суд, проклятье дать

Отступнице, дерзнувшей снять

С себя монашества обет

И, сатане продав за свет

Все блага кельи и креста,

,го Забыть Спасителя Христа.

IV.

Ладья вдоль берега летит,

И берег весь назад бежит;

Мелькают мимо их очей

В сиянье западных лучей:

Там замок на скале крутой

И бездна пены под скалой

От расшибаемых валов;

Там башня, сторож берегов,

Густым одетая плющом;

*3° Там холм, увенчанный селом;

Там золото цветущих нив;

Там зеленеющий залив

В тени зеленых берегов;

Там Божий храм, среди дерев

Блестящий яркой белизной.

И остров, наконец, святой

С Кутбертовым монастырем,

Облитый вечера огнем,

юо

Громадою багряных скал

Из вод вдали пред ними встал,

И, приближаясь, тихо рос,

И вдруг над их главой вознёс

Свой брег крутой со всех сторон.

И остров, и не остров он;

Два раза в день морской отлив,

Песок подводный обнажив,

Противный брег сливает с ним:

Тогда поклонник пилигрим

На богомолье по пескам

Пешком идет в Кутбертов храм;

Два раза в день морской прилив,

Его от тверди отделив,

Стирает силою воды

С песка поклонников следы.

Нес ветер к берегу ладью;

На самом берега краю

Стоял Кутбертов древний дом,

И волны пенились кругом.

V.

Стоит то здание давно;

Саксонов памятник, оно

Меж скал крутых крутой скалой

Восходит грозно над водой;

Все стены страшной толщины

Из грубых камней сложены;

Зубцы, как горы, на стенах;

На низких тягостных столбах

Лежит огромный храма свод;

Кругом идет широкий ход,

Являя бесконечный ряд

Сплетенных ветвями аркад;

И крепки башни на углах

Стоят, как стражи на часах.

Вотще их крепость превозмочь

Пыталась вражеская мочь

Жестоких нехристей датчан;

Вотще волнами океан

Всечасно их разит, дробит;

Святое здание стоит

Недвижимо с давнишних пор;

Морских разбойников напор,

Набеги хлада, бурь, валов

И силу грозную годов

Перетерпев, как в старину,

Оно морскую глубину

Своей громадою гнетёт;

Лишь кое-где растреснул свод,

Да в нише лик разбит святой,

Да мох растет везде седой,

Да стен углы оточены

Упорным трением волны.

VI.

В ладье монахини плывут;

Приближась к берегу, поют

Святую Гильды песнь оне;

Их