morgenlandischen Sagen und Geschichten von Friedrich Rtickert. Bde. 1—2. Stuttgart, 1837»; Описание № 1988) Жуковский отмечает сказание «Муталаммес и Тарафа» («Mutalammes und Tarafa»), посвященное трагической судьбе арабского поэта VI века Тарафы ибн аль Абда (543—569), а на с. 136 делает черновой набросок перевода первой строфы:
Муталам(мес) и Тар(афа)
Два [певца] велик(их) Песнопев(ца)
И прекрасно неть могли.
И доныне эти речи
Сохранилнся и песни.
Петь умели, но не знали
Не читать…
В соотношении с пометами Жуковского в третьей книге восточных сказаний и историй Рюккерта, имеющими отношение к трагической истории легендарного арабского поэта второй половины VI века Ангары (Антара ибн Шаддад ибн Амр ибн Муавия аль-Абси), наполовину негру, набросок сказания о Тарифе, также уби¬том вероломно в юном возрасте, наводит на мысли о связи этих лабораторных опы¬тов с трагической судьбой Пушкина и состоянием самого Жуковского после гибели друга. Год выхода книги Рюккерта в свет — 1837-й — подтверждает возможность таких предположений. Подробнее об этом см.: БЖ. Ч. 2. С. 519—524.
Небезынтересны для понимания опытов Жуковского в области стихотвор¬ной повести его читательские пометы в «Рейнских сказаниях» Альфреда Реймонта («Rheinlands Sagen, Geschichten und Legenden. Herausgegeben von Alfred Reumont. Koln u. Aachen, [1837]»; Описанием 1937). Внимание Жуковского прежде всего при¬влекло сказание «Зигфрид и Нибелунги» («Siegfried und die Niebelungen»; S. 385), являющееся предысторией главного героя «Песни о Нибелунгах» и известное среди её источников под заглавием «Чудеснейшая история о роговом Зигфриде».
Жуковский пытается сначала переложить это сказание в стихи. Возникает сле-дующий черновой набросок:
На Рейне Ксантен [город] [древний] [горный] [Богатый] Старинный град стоит; Столица Нидерландов Земли он…
Оборвав переложение на полуслове, поэт на верхней обложке книги (хотя по-следовательность работы могла быть и другой) составляет подробный план сказа¬ния, акцентируя каждым его пунктом этапы деяний героя. Создаётся своеобраз¬ный реестр подвигов Зигфрида (у Жуковского написание имени вариативно: то Зигфрид, то Сигфрид). Вот как это выглядит:
3нгелинда. В лесу. [нрзб.]. Успехи мужа и занятия Снгфрида. Воспитание Снгфрида. Он идёт отыскивать меч. Ми мер. Меч [нрзб.]. Сражение с змеем, [нрзб.] Суд Божий.
Возвращение в Ксантен. Сигфрид идёт отыскивать невесту. Карлик Лльберих. Сражение с Альберихом. Дракон и клад Нибелунгов. Зигфрид угождает Гюнтеру. Игры. Сватовство. Путешествие к Ннбелунгам. Брунгильда.
(Подробнее см.: БЖ. Ч. 2. С. 500—502)
Архивные материалы позволяют говорить о серьезности намерений Жуковско¬го в отношении повести о юности героя «Песни о Нибелунгах». В списках начала 1845 г. постоянно рядом с уже осуществленными повестями и сказками стоит «По¬весть о Зигфриде Змееборце». Поэт вначале даже вписал ее в число уже осущест¬вленных произведений (вслед за «Капитаном Боппом», «Неожиданным свидани¬ем», «Маттео Фальконе» и др.), но затем вычеркнул и назначил исполнение замысла на июнь 1845 г. (см.: РНБ. Оп. 1. № 53, верхняя обложка). Во всех тщательно разра¬батываемых проектах издания «Повестей для юношества» эта история фигурирует неизменно то под заглавием «Повесть о Зигфриде Змееборце, то «Повесть о Зиг¬фриде и Нибелунгах» (Там же. А. 1, 2). По всей вероятности, поэт так и не осуще¬ствил этот замысел, но сам факт внимания Жуковского к героической истории Зиг¬фрида Змееборца в период подготовки «Повестей для юношества» свидетельствует о том, что этот эпический сюжет имел для него особый смысл, давал материал для его «воспитательной проповеди».
Изучение творческой лаборатории поэта раскрывает грандиозность его проек¬та «Повестей для юношества», а списки произведений, предназначенных для реа¬лизации, свидетельствуют, сколь значимо было в этом замысле место повесгей и сказок. «Повести для детей», «Сказки», «Повести», «Рейнские сказания» — все эти варьирующиеся рубрики наполняются десятками названий. Приведём в качестве примера один из подобных списков под общим заглавием: «Сказки»:
(1.) Красный карбункул (2.) Берендей (3.) Спящая царевна (4.) Миндальное дерево (5.) Кот в сапогах (6.) Красная шапочка (7.) Братец и сестр(ица) (8.) Рауль Синяя борода (9.) Богач и бедный (10.) Иван Царевич (11.) Альфы
(12.) Красавица и чудовище (13.) Нибелунги
(РНБ. Оп. 1. № 53. Л. 1. Нумерация моя. —А. Я.).
Уже первый взгляд на этот список, относящийся по всей вероятности к середи¬не 1845 г., показывает, что в нём соседствуют реализованные замыслы (№ 1—5, 10), опубликованные ранее прозаические переложения сказок (№ 6—8), оставшиеся в виде набросков м планов (№ 11, 13), известные лишь по заглавиям (№ 9, 12; сказка «Богач и бедняк», видимо, восходит к сказке бр. Гримм «Zwei Bruder», а «Красавица и чудовище» — к одноименной сказке французской писательницы Ж.-М. Лепренс де Бомон).
Таким образом, «Повести и сказки» — естественное звено поэтической эволю¬ции Жуковского, ярчайшее проявление его разнообразных поисков в области сти-хотворного эпоса и органическая часть его творческой лаборатории. Раздел «Из черновых рукописей и незавершённых текстов» расширяет представление об этой стороне творческой деятельности поэта.
А. Янушкевич
Бальзора
(«Зорам, владыка Вавилона…») (С. 310)
Автограф (РНБ. Оп. 1. № 12. Л. 48) — черновой набросок сг. 1—23, из ко¬торых четыре зачеркнуты; затем перебеленный с последующими исправлениями.
Заглавие «Бальзора» (первоначально: «Зюлима») написано крупно и подчеркнуто. Над ним, совершенно независимо от основного текста, записано два стиха, которы¬ми, судя по всему, поэт намеревался завершить перевод.
При жизни Жуковского не печаталось и в посмертные собрания сочинений не входило.
Впервые: Бумаги Жуковского. С. 22. Ст. 1—4.
Впервые полностью: Резанов. Вып. 2. С. 495—496 (с включением вариан¬тов и вычеркнутых слов и стихов).
Публикуется по тексту первой полной публикации, со сверкой по рукописи. Датируется: приблизительно 1806 г.
Как установила X. Эйхштедт (см.: Ekhstadt Н. Zukovskij und Wieland // Die Welt der Slaven. 1967. H. 3. S. 254), источником перевода является ранняя поэма немец¬кого писателя К.-М. Виланда (С. М. Wieland; 1733—1813) «Balsora» (1752).
Данное произведение находится во втором томе шеститомного «Приложения» («Supplemente») к Собранию сочинений Виланда (Wieland’s sammtliche Werke. Bde. 1—37. Leipzig, 1794—1805.). Это «Приложение» (Wieland’s sammtliche Werke. Sup-plemente. Bde 1—6. Leipzig. 1797—1798) имеет самостоятельную нумерацию частей и выходило параллельно с 27—30-м тт. основного издания. В библиотеке поэта на¬ходятся оба издания с его многочисленными пометами (Описание. № 2389, 2390; БЖ. Ч. 2. С. 337—417). «Бальзора» включена во второй раздел 2-го тома, озаглав-ленный «Erzalungen» и является первым из шести, составляющих данный раздел произведений, названия которых в оглавление не вынесены.
В списках произведений под заглавием: «Что сочинить и перевесть», относя¬щихся предположительно к 1806 г. (РНБ. Оп. 1. № 12. А. 51), последним значится «Balsora». Вероятно, после приобретения второго тома «Приложений» к сочинени¬ям Виланда, издание которых было закончено в 1805 г., Жуковский обратил внима¬ние на эту поэму и включил ее в список своих замыслов. В пользу датировки текста 1806-м г. свидетельствует и его положение в рукописи. Набросок «Бальзоры» нахо¬дится в окружении произведений 1806 г. (см.: Бумаги Жуковского. С. 20—23).
Как указывает в примечании Виланд, сюжет «Бальзоры» был заимствован им из публикации в журнале Дж. Аддисона (1672—1719) «Зритель» (1711—1714). «Bal-sora» Виланда представляет собой обширное (443 стиха) эпическое произведение, написанное белым (преимущественно пятистопным) ямбом с мужской и женской клаузулами. Плавность повествования лишь изредка нарушается появлением строк четырехстопного ямба, не влияющих на общий ритмический рисунок про¬изведения.
Действие «Бальзоры» Виланда развертывается в Багдаде. Сюжет крайне эклек-тичен. В нем собраны и сплетены в причудливую фантазию многие из известных автору мотивов, сюжетов и жанров, а сам поэт как бы демонстрирует свое владение ими и умение соединить, казалось бы, несоединимое. Так здесь присутствует анти-тираническая тема, связанная с образом калифа, который сеет вокруг себя смерть и проливает потоки крови. Здесь и история воспитания вдали от двора мудрым лекарем калифа Хелимом двух малолетних отпрысков правящей династии Аббаси-дов — братьев Абдаллы и Ибрагима, вместе с ровесницей, дочерью Хелима Бальзо-рой. Особое внимание уделяется описанию ее красоты и добродетелей, возрастаю¬щих по мере взросления и изменения отношений между ней и Абдаллой: на смену детской дружбе и совместным играм приходит любовь с ее возвышенными мечта¬ми и невинными ласками. Калиф, прослышав о красоте и добродетели Бальзоры и убедившись в правоте слухов о ее чувствах к Абдалле, немедля потребовал ее себе в жены, что повергло девушку в ужас, отчего она даже теряет сознание. Бальзора унесена в покои отца на лечение, которое займет несколько дней.
Мудрый Хелим, стремясь помочь дочери, изготавливает из трав напиток, по-гружающий ее в летаргический сон, и она объявлена умершей. За ней следует и Абдалла. По приказу калифа молодые люди, которых по мусульманскому обычаю хоронят в день смерти, погребены в фамильном склепе Аббасидов, сделанном из черного мрамора и именуемом «schwarze Haus», куда даже калиф, будучи живым, не имеет права входить.
После окончания действия напитка молодые, до того завернутые лишь в саван, переодеваются в заботливо приготовленную отцом Бальзоры прекрасную, длин¬ную, сверкающую в лунном свете одежду и покидают по тайному ходу Черный Дом. Их встречает Хелим и ведет в долину горы Какан, напоминающую своей при¬родой рай, где они будут жить долго и счастливо и передадут свое благородство и добродетели детям.
Между тем сам калиф умер, а его место занял Ибрагим, младший брат Абдаллы, ибо последний считался умершим. Однажды, во время охоты Ибрагим отдалился от свиты и, заблудившись, забрел к жилищу Бальзоры и Абдаллы. Он был поражен и смущен. Он хотел отдать власть старшему брату, но брат отказался, ибо, по его мнению, нет ничего прекрасней, чем жизнь на лоне природы, и ничего глупее, чем возвратиться к прошлой жизни.
Ибрагим же, исполняя свой долг правителя, отдыхать телом и душой периоди¬чески приходит в райскую долину.
Произведение заканчивается пожеланием к читателям: «Seyd glticklich wie Ab-dallah und Balsora» («Будьте счастливы, как Абдалла и Бальзора!»).
Композиционно рыхлое, описательное произведение Виланда в полном объеме вряд ли могло овладеть вниманием Жуковского, который в этот период жизни ин-тересовался прежде всего проблемами нравственного совершенствования, поиском идеала и возможностью соотнести этот идеал со своими душевными переживания¬ми. Русского поэта прежде всего волнует «внутренний человек», его становление и развитие, что очень ярко выразилось в характере недавнего чтения и восприятия им того же виландовского «Агатона» (см.: Реморова Н. Б. Жуковский и немецкие просветители. Томск, 1989. С. 19—43) и в переводах «Послания Элоизы к Абеляру» А. Попа или «Отрывка перевода элегии» Э. Парни, относящихся к 1806 г.
Тот же интерес к внутреннему миру человека проявляется и в наброске перево¬да из «Бальзоры», что делает его принципиально отличным от оригинала.
В оригинале мы видим подчеркнуто эпическое повествование о преступлениях одного из восточных тиранов, ни личность, ни характер которого автора не ин-тересуют, а преступления — не трогают. В повествование автор не вмешивается, собственных эмоций не высказывает, калифа не удостаивает даже имени.
В переводе Жуковского, верном по сути, много отличий от оригинала. В первом же стихе Жуковского безымянный тиран Виланда получает звучное имя Зорам, избранное из ряда предполагаемых вариантов, последовательно возникающих
