с водами», опубликованной в «Приятном и полезном препровождении времени» (№ 14). См.: Резанов. Вып. 1. С. 161.
Произведение состоит из двух частей. В первой нарисованы картины наступаю-щего утра и вид с холма на бегущий ручей — от истока его на лугу до моря. «Вид с холма» мог быть навеян юному автору воспоминаниями о Мишенском, однако, как замечает В. И. Резанов, присутствие в картине моря явно свидетельствует об уче-ническом и во многом подражательном характере произведения Жуковского (см.: Резанов. Вып. 1. С. 61). В целом описание природы выдержано в традициях сенти-ментального живописания со свойственной ему памятью классицистической алле-горичности, приверженности к античной образности, торжественностью стиля и статуарностью форм и жестов изображаемых явлений: «солнце торжественно поя-вилось на горизонте», «заря скинула (…) покров ночи», ^Морфей отлетает в царство теней», «крылья зефиров». Однако присутствие чувствительного героя, знакомого с «флеровой мантией меланхолии», вносит в описание черты субъективности и суг-гестии, что особенно проявляется в характере определений: «тихий покров ночи», «пестрый луг», «нежные своды душистых цветов».
Описание этапов человеческой жизни в соответствии с картинами природы подчинено развитию морально-этического наставления, выдержанного в духе просветительской концепции личности, о необходимости добродетельного поведения. Жизнь человека уподобляется бегущему потоку: младенчество соотносится с зарей или истоком ручья, поскольку младенец еще «ничего не знает» и «самая добродетель не имеет прелестей в глазах его»; юность похожа на «струи ручья уже среди цветов», когда все определяется тем, закрепится ли в душе «семя добродетели», которое со временем «пустит корни и превра¬тится в дерево», или нет; человек в «мужеских летах» уподоблен «источнику жизни», который «течет по голому утесу, совратяся с благовонных лугов и с шумом низвергается в море», и только добродетель может помочь ему достиг¬нуть берегов среди бушующего моря; в старости человек «либо погибает в пучине», либо старость его «тиха и праведна». Авторский дискурс заканчива¬ется весьма характерным для просветительской прозы предостережением чита¬телю: «Смертный! Берегись совращаться с истинного пути, иначе ты, подобно
ПРИМЕЧАНИЯ
источнику, будешь поглощен неизмеримым морем несчастий!» Типологи¬ческим сходством отмечено решение этой проблемы в пансионских «нравоучи¬тельных одах» Жуковского на тему добродетели.
Важнейшей идеей статьи становится утверждение способности человека делать свободный нравственный выбор своего жизненного пути. Два противопостав¬ления оказываются здесь весьма значимыми. Ручей, течению которого подобна жизнь человека, не может изменить русла своего движения, человек (сам или с помощью мудрого наставника) может «извлечь из неопытного сердца (…) жало страстей», его «благоразумие» может «рассеять туман заблуждений». Параллельные рассуждения находим на полях прочитанных Жуковским чуть позже (в начале 1800-х гг.), с карандашом в руках, сочинений Руссо: его «Трактата о науках и искус¬ствах», «Рассуждения о происхождении и основаниях неравенства между людьми», «Новой Элоизы», «Эмиля, или О воспитании». Здесь создаются целые страницы прозы, посвященной тем же сложнейшим философским, нравственно-этическим вопросам природы человеческой личности и сути ее отношений с миром.
Жуковский использует в миниатюре устойчивые аллегории: море как «океан несчастий», берег — «тихая и счастливая обитель», дерево как воплощение устой-чивости в жизни.
Э. Жилякова
Речь на акте в Университетском благородном пансионе, 14 ноября 1798 г.
(«Любезные товарищи! Никогда еще не посещали…») (С. 27)
Автограф неизвестен.
Впервые: Речь, разговор и стихи, читанные в Публичном акте, бывшем в Благородном университетском пансионе. М., 1798. В прижизненные собрания сочинений не входило. Печатается по тексту первой публикации. Датируется: первая половина ноября 1798 г.
Целый ряд ранних прозаических произведений Жуковского был посвящен непосредственно теме нравственного содержания личности. Интерес к ней, проис-текающий из самого хода русского общественно-литературного движения пере¬ходной эпохи, формируется у писателя еще в Московском университетском пансионе. Совпадая с важнейшей «идеей времени» о нравственном самоусовершен¬ствовании как пути к общественному прогрессу, будучи органически связанной с литературными поисками Жуковского, проблема нравственности в разных ее аспектах была поднята специально в пансионской речи, читавшейся Жуковским на торжественном акте 14 ноября 1798 года, проводимом по случаю освящения нового каменного флигеля, в зале которого тогда же были поставлены портреты кураторов пансиона, упомянутых в речи: И. И. Шувалова, И. И. Мелиссино и М. М. Хераскова.
Центральным понятием, вокруг которого строится вся речь, является добро¬детель как необходимый элемент общества и каждого его члена. Развитие чело¬века не мыслится автором речи без нравственного совершенствования. Категория
28″
ПРИМЕЧАНИЯ
добродетели понимается и в пространстве «нравственной вертикали» (в связи с чем в речи утверждаются идеи безропотного приятия страданий), и по общественно-исторической «горизонтали» (красной нитью через весь текст проходит мысль о преданности государю, «ревности к службе», о необходимости быть «другом чело-вечества»). И в том, и в другом случае тема нравственности для Жуковского — это тема человека. Антропоцентрическая установка автора речи очевидна, в чем, безу-словно, сказались уроки кураторов пансиона и университета, московских масонов И. П. Тургенева, И. В. Лопухина, И. И. Шувалова, М. М. Хераскова, И. И. Мелис¬сино, А. А. Прокоповича-Антонского. Именно благодаря их стараниям у воспи¬танников пансиона, в том числе и у Жуковского, складываются принципы опре¬деленной этической системы — благонравие, стремление к добру, совесть, возни¬кает интерес к эстетическим идеям и художественным образам масонской прозы. О масонской прозе и о восприятии Жуковским позднего масонства см.: Сахаров В. И. Русская проза XVIII—XIX веков. Проблемы истории и поэтики. М., 2002. С. 7—14; Его же. Иероглифы вольных каменщиков. Масонство и русская литература XVIII — начала XIX века. М., 2000. С. 25—28, 75—77 и др.;Лотман Ю. М. Жуковский-масон // Уч. зап. Тартуского ун-та. Тарту, 1960. Вып. 98. С. 311; Янушкевич А. С. В. А. Жуков¬ский и масонство // Масонство и русская литература XVIII — начала XIX века. М., 2000. С. 179—192.
Большое влияние на Жуковского в этом плане оказывает Карамзин и шире — сентиментализм как художественная система, воспользовавшаяся, по утверждению исследователей, «открытиями масонской творческой антропологии» и ушедшая «далеко вперед в поэтическом анализе личности и ее души» (Сахаров В. И. Иеро-глифы вольных каменщиков. Масонство и русская литература XVIII — начала XIX века. М., 2000. С. 137).
В связи с этим прежде всего следует подчеркнуть главную установку Жуковского-автора речи — на эмоциональное воздействие на публику. Нравоучение, высокие мысли о тесной связи нравственности и просвещения должны были в первую очередь увлечь сердца слушателей. Отсюда сочетание высокой патетики, торже¬ственной лексики, устойчивых аллегорий и поэтичности, музыкальности, дости¬гаемых вопросительно-восклицательными интонациями, повторами, звукописью: «Что просвещение без добродетели? Медь звенящая, кимвал бряцаяй, нечистый, зарази-тельный источник. Просвещение и добродетель! — соединим их неразрывным союзом; да царствуют оне совокупно в душах наших. К сему должны стремиться все мысли и дела наши. Сего ожидает от нас отечество…». Совсем еще молодой человек, Жуков¬ский необычайно прозорлив в постановке проблем, являвшихся центральными в общественно-философских и этических учениях таких западноевропейских мысли-телей, как Руссо, Бонне, Дюкло, Гарве, репрезентативными и плодотворными для русских философско-эстетических исканий начала XIX века и в дальнейшем для русского классического романа: нравственная мысль (нравственное слово) и безнравственное дело, культура и нравственность, природа и нравственность. Проблема нравственности продолжает интересовать Жуковского и далее и осмыс-ливается им все в более и более широком контексте.
1 … лик Шувалова! — И. И. Шувалов (1727—1797), граф, государственный деятель. Член Конференции при Высочайшем дворе. Фаворит императрицы Елизаветы Петровны, оказывал влияние на внешнюю и внутреннюю политику России. Осно¬
43«
ПРИМЕЧАНИЯ
ватель Академии художеств (1757). Участвовал в издании «Собеседника люби-телей русского слова». Покровитель и друг М. В. Ломоносова, А. П. Сумарокова, Г. Р. Державина, А. В. Храповицкого и других деятелей русской культуры и науки. В числе прочего он поддерживал многие начинания М. В. Ломоносова. Под его покровительством в 1755 г. был основан Московский университет, Шувалов стал его первым куратором.
2…образ Мелиссино!.. — И. И. Мелиссино (1718—1795), государственный деятель. Выпускник Сухопутного шляхетского кадетского корпуса; обучался вместе с А. П. Сумароковым, которому помогал в организации драматической труппы. Был директором Московского университета и обер-прокурором Святейшего Синода. Уволенный в 1768 г. с должности обер-прокурора, Мелиссино был назначен почетным опекуном Воспитательного дома, а в 1771 г. — куратором Московского универси¬тета. Учреждение при университете Благородного пансиона, «Вольного Российского Собрания», «Общества любителей русского языка» — его главные заслуги.
3… Херасков, добрый, чувствительный, незабвенный основатель сего благотвор-ного места… — Благородный пансион при Московском университете был открыт в 1779 г. куратором М. М. Херасковым (1733—1807), поэтом, государственным деятелем, для проживания детей провинциального дворянства «на полном пансионе» и обучения их по университетской программе, что позволяло готовить их к поступлению в университет.
И. Айзикова
1799
Полные сочинения г. Леонарда, собранные и изданные Винцентом Кампеноном в 3 т. Париж, 1798
(«Сие собрание сочинений Леонардовых…») (С. 33)
Автограф неизвестен.
Впервые: Иппокрена, или Утехи любословия. 1799. Ч. 2. С. 81—90, 97—107 — с подзаголовком: «Из Spectateur du Nord» и подписью: «Василий Жуковский». В прижизненные и посмертные собрания сочинений не входило. Печатается по тексту первой публикации. Датируется: май-июнь 1799 г.
Как удалось установить, статья является довольно-таки точным переводом из журнала «Le Spectateur du Nord, journal politique, litteraire et moral. Janvier, fevrier et mars» (Hambourg, 1799. T. 9. P. 368—382). Автор этой рецензии на сочинения фран-цузского писателя Никола Жермена Леонара (Leonard; 1764—1793) не указан и не установлен.
Время создания перевода можно определить приблизительно. 9-й том француз-ского журнала, содержащий информацию за первые три месяца 1799 г., вышел в апреле этого же года и мог появиться в России в самом конце апреля — начале мая. О времени выхода в свет второй части «Иппокрены» (дата цензурного разрешения
439
ПРИМЕЧАНИЯ
отсутствует) сведений нет. Но скорее всего она появилась в мае-июне 1799 г. Всё это позволяет предположительно датировать перевод Жуковского маем-июнем 1799 г.
Имя Никола Леонара было известно в России уже в XVIII веке, прежде всего как автора идиллий. Его опыты в этом жанре традиционно связывали с традицией известного швейцарского идиллика Саломона Геснера (см.: Вацуро В. Э. Русская идиллия в эпоху романтизма // Русский романтизм. Л., 1978. С. 119). Появление в 1771 г. сборника пасторальных стихотворений Леонара (Leonard N.-G. Poesies pastorales. Geneve; Paris, 1771) вызвало в России отклик. В. М. Протопопов в свой сборник «К чему может служить досужное время?..» (М., 1789) включает шесть пере¬водов из Леонара (см.: Рак В. Д. Библиографические заметки // XVIII век: Сб. 20. СПб., 1996. С. 187—188). Одновременно перевод идиллии «Миртис и Дамон» появ¬ляется в «Магазине чтения для всякого возраста и пола людей…» (М., 1789. Ч. 1. С. 9—18). См.: Там же. С. 171. М. Н. Муравьёв публикует в «Модном ежемесячном издании» за 1779 г. стихотворение «Буря» с подзаголовком: «Перевод осьмой идиллии г. Леонарда» и с посвящением своей сестре Ф. Н. Муравьёвой. В письмах к ней он настоятельно советует прочитать «les poesies past(orales) de mr. Leonard», а Леонара называет «лучшим подражателем Геснера» (Письма