Бурдалу.
12. Честолюбивый. Массильон.
13. Жизнь человеческая и люди. Массильон.
14. (Наука.)
15. (Истинная и ложная ученость.) Дагессо.
Моральная практическая философия
1. (Молодые люди, рано испорченные, бесчеловечны и жестокосерды; но молодой человек, сохранивший себя до двадцати лет, есть самый луч¬ший, самый любезный из людей. Ж.-Ж. Руссо.) Целомудрие сохраняет чистоту души. Ж.-Ж. Руссо.
2. Атеизм. Вольтер.
3. Религия и атеизм. Шатобриан.
4. Мы не совсем умираем. Массильон.
5. Бытие Бога. Массильон.
6. Бессмертие души. Ж. Ж. Руссо.
7. Чувство Божества. С. Пьер.
8. Совесть. Массильон.
9. О угрызении совести. Шатобриан.
10. О угрызении совести. Ж.-Ж. Руссо.
11. Любовь к человечеству. 1
12. Любовь к отечеству. J Бартелеми.
13. О уригтиянгком красноречии. Шатобриан.
14. О забвении белных. Бурлалу.
31-5108
ПРИМЕЧАНИЯ
15. О жестокости с неимущими. Массильон.
16. Роскошь. Фенелон.
17. Умей отказываться от всякого состояния и быть человеком вопреки судьбе. Руссо.
18. Победа над самим собою славнейшая из побед. Массильон.
19. Писатель должен быть другом истины. «1
20. Изображение писателя-гражданина. J Томас.
21. Уединение необходимо для писателя (для работы гения). Ла Гарп.
22. Уединение мудреца. Томас.
23. Истинные удовольствия и независимость сельской жизни в сравнении с ложными удовольствиями и рабством городов. Бартелеми.
24. (Дом, друзья, удовольствия Жан-Жака в деревне, когда бы он был богат). Руссо. Деревенская жизнь Ж.-Жака Руссо.
25. Наружность счастья и истинное счастье. Руссо.
26. Честолюбие. Бурдалу.
27. Честолюбие. Массильон.
28. (Лесть, или Сокрытие истины. Флешье.)
29. Лесть. Массильон.
30. (Женщина. С. -Пьер.)
31. Слава. Томас.
32. Настоящее, будущее. Фенелон.
33. (Смерть. Флориан.)
34. Смерть. Массильон.
35. Смерть. Бюффон.
1. Греки и римляне, Мабли.
2. Афиняне, Бартелеми.
3. Афиняне, Арно.
4. Новейшие нации, Шатобриан.
5. Французы, Дюкло.
6. Французы, Реналь.
7. Арабы, Реналь.
8. Плутарх, Томас.
9. Гомер,
10. Симонид, л
Характеры. Сравнения

16. Исократ,
17. Демосфен,
18. Цицерон,
19. Тацит,
Мори
20. Пигмалион, Фенелон.
21. Ти вер и й, Том ас.
ПРИМЕЧАНИЯ
22. ЛудвигХ1.
23. Николай Габрино Риенци, Буапрео.
24. Опиталь, Томас.
25. Опиталь, Гено.
26. Сюлли, Томас.
27. Кромвель, Боссюэт.
28. Бэдмар, С.-Реаль.
29. Вальштейн, Саразен.
30. Кардинал Ришелье, Флешье.
31. К. (ардинал) Ришелье, Фонтан.
32. К. (ардинал) Ришелье, Мабли.
33. Мазарень, Флешье.
34. Кардинал де Рец, Боссюэт.
Несмотря на желание Жуковского закончить работу над хрестоматией, она все же осталась незавершенной. Ни один фрагмент хрестоматии не был опубликован Жуковским. Позднее, в абсолютном большинстве случаев с очень значительными сокращениями, статьи из «Примеров слога» были опубликованы, точнее сказать, представлены В. И. Резановым в его монографии, где ученый ставил перед собой вполне определенную задачу: «дать подробное обозрение» этого труда Жуковского (Резанов. Вып. 2. С. 514—561). Таким образом, в настоящем издании предпринима¬ется попытка первой полной публикации хрестоматии «Примеры слога».
Выполненный примерно на одну треть, проект Жуковского, тем не менее, наглядно демонстрирует ряд важнейших тенденций его творчества и русской лите-ратуры в целом. Органично вливаясь в процесс нравственно-философского само-воспитания писателя, он в первую очередь подтверждает стремление Жуковского продолжить начатые им в первой половине 1800-х гг. поиски в жанрово-родовой сфере, упорядочить прозаический слог и, что самое главное, выработать систему образного и вместе с тем точного прозаического слога. Показательно в этом плане название хрестоматии — «Примеры слога» вместо «Уроки литературы и морали». С решением проблемы слога связывает значение труда Жуковского, его первый исследователь В. И. Резанов: «Труд этот интересен особенно в том отношении, что это была своего рода созданная самим поэтом для себя школа выработки и усовершенствования своего писательского языка, которым он должен был пере¬дать тонкую, блестящую, мастерскую речь длинного ряда образцовых французских писателей» (Резанов. Вып. 2. С. 514).
Проблема прозаического слога особенно остро встает для Жуковского именно в 1800-е годы. Это связано с несколькими моментами: с его собственными твор¬ческими процессами, с ясным пониманием зависимости уровня развития языка и зрелости художественной прозы, определявшей в свою очередь зрелость литера¬туры и культурный прогресс общества в целом. Мысль о необходимости формиро¬вания нового русского прозаического слога вытекала и из знакомства Жуковского с огромным пластом западной и русской прозы XVIII — начала XIX века (см.: БЖ, I— III). И наконец, очевидна связь жанрово-стилевых поисков Жуковского-прозаика с полемикой «шишковистов» и «карамзинистов» (см.: БЖ, I, 27—51, 105—123). В центре этой полемики, как известно, находились проблемы прозаического слога, прежде всего, в связи с «новым слогом», введенным Карамзиным в русскую прозу
31*
ПРИМЕЧАНИЯ
(см. об этом: Купреянова Е. Н. Французская революция 1789—1794 годов и борьба направлений в русской литературе первой четверти XIX века // РЛ. 1978. № 2. С. 87—107). Жуковский в своей полемике с Шишковым выступил вполне опре¬деленно как карамзинист, отстаивая значение Карамзина как,лучшего русского прозаика, связывая его роль в отечественной словесности в первую очередь с его заслугами перед русской прозой.
В отличие от шишковистов, защитников «старого» слога, Жуковский не считал формы языка, введенные предшественниками, раз и навсегда данными. Это относи-лось даже к Карамзину, чьи открытия, по логике Жуковского, также должны были найти развитие и совершенствование в живом художественном процессе. Позднее, в «Обзоре русской литературы за 1823 год», в «Конспекте по истории русской лите-ратуры» (1826—1827) Жуковский обобщит свои мысли по этому поводу: язык всегда «разделял судьбу государства и следовал за ним во всех его преобразова¬ниях», и, следовательно, «он окончательно не установился, но продолжает форми¬роваться в произведениях писателей» (Эстетика и критика. С. 317).
Конкретные аспекты реформы прозаического слога Жуковский сформули¬ровал в статьях «Вестника Европы», поставлены же были эти проблемы в его хрестоматии «Примеры слога», в частности, в статье, ее открывающей. Статья имела программное название — «О слоге» (в «Legons» статья названа «Regles de 1’art d’ecrire»). Она представляет собой перевод отрывка из «Discours de reception а rAcademie Francaise» Ж. Л. Л. Бюффона. Прежде всего, Жуковский акценти¬рует идею необходимости для прозаического слога «мыслей, рассуждений, дока¬зательств», которых, однако, «недовольно» для того, чтобы «пленять», для этого «надобно действовать надушу, трогать сердце; говоря рассудку» (л. 5). Важнейшим положением статьи стала мысль о «целостности», т. е. единстве стиля как о достоин¬стве сочинения литературы. Словами Бюффона Жуковский, по сути, сказал здесь о необходимости отхода от «сознательно-традиционной поэтики» (Л. Я. Гинзбург), об обновлении авторского образа в прозе, который, прежде всего* должен «выдер¬живать свой тон».
Л. Я. Гинзбург справедливо пишет о том, что «русской литературе нужно было пройти через период стилистического упорядочения и очищения, выработки гибкого и точного языка, способного выразить все усложняющийся мир нового человека. И выразить его как мир прекрасный» {Гинзбург А. Я. Школа гармонической точности I)’Гинзбург Л. Я. О лирике: М:, 1997. С. 25). Собственно в своих «Примерах слога» Жуковский и стремится к систематизации прозаического слога, к подчи¬нению его задаче поэтического, художественного воздействия на читателя. При этом ему важно выработать некий средний слог, органично сочетающий устойчи¬вость стиля и его гибкость. Такое было возможно лишь при одном условии: пред-решенность основных элементов произведения (лексика, синтаксис, семантика) типом авторского образа, заданного в свою очередь жанровым каноном, должна была быгть переосмыслена в плане акцентации неповторимости, индивидуальности авторского сознания. Жуковскому важно было совместить традиционную жанрово-стилистическую окраску текста с индивидуальными контекстами или, по крайней мере, попытаться ввести их наряду с теми, которые восходят к нормативному эсте¬тическому мышлению.
Осваивая прозаическую монологическую речь в «Примерах слога», Жуков¬ский ищет ее разные жанровые модификации. Причем в полном соответствии с
486
ПРИМЕЧАНИЯ
названием французского источника («уроки») Жуковский смело экспериментирует. Его хрестоматия стала своего рода энциклопедией жанрово-стилевых разновид¬ностей прозаического слога. Установка на «лучшее», также исходящая от авторов «Legons», была не менее важна для Жуковского. Он выбирает уже из состава фран¬цузской хрестоматии самое значительное, с его точки зрения. Лучшее для Жуков¬ского — это именно удачный пример слога того или иного автора, той или иной формы художественной прозаической речи. Выстраивая свой тип и свою компо¬зицию хрестоматии, Жуковский делит ее на семь разделов: «Повествования», «Картины», «Описания», «Аллегории», «Дефиниции», «Моральная практическая философия», «Характеры. Сравнения», не выделяя в своем издании таких разделов «Legons», как «Введения к трактатам», «Ораторские рассуждения» (о составе разде¬лов, степени полноты и точности воспроизведения Жуковским соответствующих отделов «Legons» см. ниже).
Как видим, образцы собственно ораторской речи, строго подчиняющиеся кано¬нам, остаются за рамками издания Жуковского, но в целом в основу построения книги Жуковский кладет жанрово-стилевой принцип. Правда, первое, что броса¬ется в глаза при знакомстве с хрестоматией — это отсутствие строгой внутрижанро-вой и межжанровой дифференциации. Примечательно и то, что Жуковский после¬довательно проводит через всю хрестоматию четкую номинацию, атрибуцию фраг¬ментов, что призвано было позволить читателю судить о составе авторов, а следова¬тельно, индивидуальных стилей, отобранных Жуковским для своего издания.
Не менее показательно и то, что в выстроенной Жуковским композиции хресто-матии (т. е. в системе прозаических стилей) на первое место поставлены (здесь Жуковский полностью согласился с составителями французской хрестоматии) не традиционные для классицистической иерархии «Дефиниции» и даже не «Моральная практическая философия», а раздел под названием «Повествования». Уже это свидетельствует о переосмыслении Жуковским устоявшихся эстетиче¬ских канонов, представлений о прозе как ораторской речи, строго подчиненной не собственно художественным задачам, а дидактике. Выдвижение на первый план «Повествований» отражает складывающееся у Жуковского представление о прозе^ прежде всего, как о художественном, эпическом по своей природе, тексте.
Только первый из задуманных Жуковским разделов хрестоматии — «Пове-ствования» — был осуществлен полностью. Его состав и композиция демонстри¬руют глубину размышлений Жуковского о самом понятии повествования. Раздел (единственный в «Примерах слога») — и по замыслу, и фактически — полностью повторяет соответствующий отдел в «Legons», который выстроен по определен¬ной системе, очевидно, вполне удовлетворявшей Жуковского. В раздел вошли фрагменты из собственно художественной (романы) и нехудожественной прозы (научно-популярная литература, похвальные и надгробные слова). Таким обра¬зом складывается некая внутристилевая классификация раздела, включающего в себя повествовательные эпизоды, изображающие как природные, так и соци¬альные явления, как реальные, так и вымышленные события. Тексты научно-публицистические легко обнаруживают философско-этический подтекст, тексты собственно художественные отличаются тем же пафосом. Эту дифференциацию, вполне заметную в разделе, безусловно, можно классифицировать как дань тради¬ции классицизма. Но вместе с тем, фрагменты представляют собой некий единый текст под названием «Повествования», совершенно очевидно демонстрирующий
ПРИМЕЧАНИЯ
философичность и целостность, всеохватность как особую направленность созна^ ния Жуковского-прозаика.
При этом, как свидетельствует характер перевода и правки текстов, их нравственно-философская идея осуществляется, как правило, не декларативно, а художественно, т. е. персонифицированно. Этико-онтологическая идея, установка на универсальность взгляда в переводах Жуковского — это суть миросозерцания повествователя. Логика индивидуальной философской мысли оформляется в инди-видуальную повествовательную логику. Раздел же в целом приобретает структуру цикла со сквозным героем-нарратором, границы мышления которого и опреде¬ляют границы раздела. Проблемы войны и мира, сотворения человека и жизни на земле, жизни и смерти, смерти и бессмертия, дружба, предательство, человеческие страсти — вот круг вопросов^ поднимаемых в разделе «Повествования». Все они уже привлекали внимание Жуковского ранее и в хрестоматии получили свое зако-номерное развитие.
Структура второго раздела — «Картины» —