для бедного Вильгельма. С родины своей не получал он ни малейшего известия, но он и не желал никакого. Чего было ожидать ему? Что Лиза вышла замуж за богатого человека? Что она, может быть, сделалась уже матерью? Горестные известия, кото¬рых любовник никогда получить не желает! Вильгельм боялся даже встретиться с земляком своим; он не читал газет, опасаясь найти в них публикацию о замужестве Лизы; впрочем, Лиза была для него все та же милая, единственная Лиза, которую любил он в своей юности и — между нами будь сказано — Фриц Перльстат не так бы легко приоб¬рел его дружбу, когда бы сестра его по случаю не называлась Лизою; не потому, чтобы сестра сия возбуждала в нем какое-нибудь участие — нет, он даже не хотел ее и видеть, сколько, впрочем, ни предлагал ему Фриц; ему только приятно было знать, что друг его любит творение, которое также называется Лизою. По сей-то причине он с удовольствием слу¬шал, когда Фриц говорил об сестре своей, и всякий раз, когда он произ¬носил ее имя, кивал он с веселым видом головою, как будто хотел ска¬зать: «И у меня есть сестра, которую зовут Лизою».

Если Вильгельм при такой безнадежной, продолжительной, неиз¬меняемой любви не сделался жертвою горести, то сим обязан он Неу¬томимой своей деятельности. Свободное время, остававшееся ему от службы, проводил он в наставлении молодых детей и в образовании собственной души своей. Редко удавалось Фрицу отвлекать его от книг и выводить с собою на свежий воздух; надобно, чтобы погода была очень ясная, чтобы небо самое чистое для того, чтоб Вильгельм согла¬сился выйти прогуляться. Если же что когда случалось, то он, несмотря на тоску свою, так же, как и другие, мог радоваться; ибо нет такой горе¬сти, которая не услаждалась бы воззрением на величественную, ясную натуру.

Однажды, в прекрасный майский день, Фриц пришел к нему и вызвал его прогуляться в ближнюю деревню. Разговаривая с друже¬любною откровенностию, шли они спокойно между цветущих барба¬рисовых кустов. Неподалеку от деревни, в которой хотели они выпить по стакану полпива, пристал к ним третий солдат, Франц Рор, человек сварливый, который всякого искал затронуть и обидеть. Когда же он имел хоть немного в голове, то бросался на всех без разбору, и всякий должен был либо отойти от него, либо ударить его в рожу.

68

— ПРОЗА 1800 ГОДА —

Вильгельм и Фриц охотно бы желали избегнуть от такого товарища, но это было уже поздно; они только тогда его приметили, когда он стал перед ними и сказал: «Желаю здравствовать, г. пастор».

Фриц. Кого это изволишь называть пастором?

Франц Рор. Кого ж другого, как не высокоумного господина Визе, который скоро будет нашим полковым проповедником. Вильгельм. Благодарю за доверенность.

Ф. Рор. О! Тогда тебе будет хорошо: ты будешь без всякой заботы посиживать в обозе, а мы, между тем, будем резаться с неприятелем.

Фриц. От твоего проклятого языка и в обозе спокоен не будешь.

Ф. Рор. Боже оборони! Как нам обижать капитанского любимца? Он же ставит нам всегда его в пример.

Фриц. Да, правду сказать, жаль, что ты и тебе подобные не подра¬жают ему!

Ф. Рор. Вот прекрасно! Подражать! Да что б из этого вышло, когда бы солдаты вместо патронов вынули из карманов книги и вместо стрельбы начали бы читать неприятелю оду.

Вильгельм (равнодушно). Полно, Рор! Каждый занимается так, как хочет.

Фриц. И до этого никому нет дела — понимаешь ли?

Ф. Рор (насмешливо). А если не понимаю?

Фриц. Так я тебе растолкую получше.

Ф. Рор. Ого! Как бы это, например?

Вильгельм (Фрицу). Оставь его, Фриц, не отвечай ему.

Оба замолчали, но Франц Рор не отставал от них.

— Куда вы идете? — начал он снова.

Вильгельм. В Грюндорф.

Ф. Рор. Зачем?

Вильгельм. Выпить бутылку пива.

Ф. Рор. Ого! И господин пастор попивает?

Фриц. Послушай Франц, ты несносная тварь! Советую тебе замол¬чать, или худо тебе будет!

Ф. Рор. Не всегда ж хорошо бывает! Фриц. Особливо с тобою. Ф. Рор. Да! Ты сперва и со мною водился. Фриц. Сперва! Теперь этого нет.

Ф. Рор. Право, брат, ты тогда был детина исправный, а с тех пор, как познакомился с этим плаксой…

Фриц. Замолчишь ли ты? Он мой друг, и кто его обижает, тот дол¬жен держать наготове свою саблю.

Ф. Рор. Моя готова!

5*

— ПРОЗА 1800 ГОДА —

Вильгельм. Пожалуй, Фриц, перестань горячиться! Ты видишь, что он нарочно тебя дразнит.

Ф. Рор. Конечно, господин пастор изволит бояться крови?

Фриц. Может статься. Но когда я расшибу тебе в кровь рожу, то это для него сносно.

Ф. Рор. Ах ты проклятая болтушка! Посмотрим, посмотрим…

С сими словами ударил он его в щеку, отсоскочил на несколько шагов назад и выхватил свою саблю. Как молния заблистала Фрицева сабля в воздухе; с слепым бешенством бросился он на бездельника и прежде, нежели Вильгельм успел кинуться, чтобы разнять их, лежал уже Рор у ног Фрица. Рор сам в ярости насунулся на саблю своего про¬тивника, которая прямо попала в его сердце. Черная кровь полилась изо рта его и заглушила последнее проклятие, с которым он испустил дух свой.

— Ах, Боже! Боже! — закричал Вильгельм. — Что ты сделал? Фриц. Дельно ему, собаке! Он сам меня затрогал. Вильгельм. Что же с тобою будет? Тебя все накажут, как убийцу! Кто поверит свидетельству твоего друга?

Фриц. Гм, худо. Что же делать? Надобно бежать! Вильгельм. А старик, отец твой? А добрая сестра твоя? Фриц. Это тяжело! Но я пострадаю невинно.

Вильгельм. И за меня? Нет, нет! Я не допущу этого. Фриц! Оправься поскорее, вложи твою саблю в ножны, ступай в город, обвини меня, я, между тем, побегу….

Фриц. Что ты! В уме ли?

Вильгельм. Нельзя терять времени! Я все обдумал. Ты никогда еще не оставлял своей родины, ты не знаешь света, тебя тотчас поймают, а я уже знаю, как помочь себе. К тому ж у меня нет ни отца, ни матери, ни сестры, ни брата, судьба моя никому ни слезы не будет стоить.

Фриц (утирая глаза). А это разве не слезы? Или ты думаешь, что, сде¬лав тебя несчастным, буду я спокоен? Или ты думаешь, что я не умру со стыда, увидев имя твое, прибитое на виселице?

Вильгельм. Незаслуженное наказание нимало не стыдно. Мое имя останется в твоем сердце, а сам Бог был здесь свидетель.

Друзья обнялись с нежностию. Но время не позволяло им преда¬ваться своим чувствам; опасность умножалась больше и больше: ибо легко могли их застать подле трупа; каждая минута замедления была новым препятствием бегству. Вильгельм со всем красноречием ста¬рался доказать Фрицу, что ему необходимо должно с ним расстаться, и что любовь к своим родственникам, на которых упадет весь стыд его, требовала от него сей жертвы; наконец, если он не убедил его совер¬

7<>

— ПРОЗА 1800 ГОДА —

шенно, то, по крайней мере, ослепил и притом так хорошо, что бедный Фриц сам не знал, что делал. Проливая слезы, дал он кошелек свой в руки честному юноше и безмолвно прижал его к своему сердцу. Виль¬гельм вырвался из его объятий; с легкостию оленя полетел он через поле, ибо вместо убийства лежало доброе дело на душе его.

ГЛАВА XI

ЛАСКОВЫЙ ПРИЕМ

Если беглец с несколькими гульденами в кармане и чувством сде¬ланного добра в душе берет в руки нищенский посох так же радостно, как венценосец золотой свой скиптр, то какой еще награды требовать нам от Бога? Мы награждены уже собственным своим сердцем. Около вечера услышал Вильгельм без содрогания три пушечные выстрела и скоро потом колокольный звон в ближних деревнях. Он знал, об чем дело было, и спрятался в ров под мост, на котором скоро услышал лоша¬диный топот: это были гусары, разосланные за ним в погоню. Он долго пролежал в своем убежище и оставил его только тогда, когда совсем сде¬лалось темно и когда мрак стал благоприятен его бегству. Хотя дорога ему была и незнакома, но он знал, что граница была близко, и надеялся кое-как до нее добраться; наконец после двух часов шествия увидел он крест, который возвестил ему счастливое прибытие на чужую землю. Земля сия была католического исповедания.

Обессилев, повалился он на траву. Скоро занимающаяся заря воз¬вестила ему наступающий день, и он приметил неподалеку от себя деревню, в которой решился пробыть до самого вечера, ибо он боялся без пашпорта продолжать путь свой днем в иностранной, незнаемой ему земле. Тут приметил он в траве, подле рощи, маленький чистенький дом, построенный на берегу небольшого озера и окруженный густыми вязами. «Наружность бывает зеркалом души, — думал он. — Попы¬таться; может быть, здесь живет человек, которого рука посвящена бла¬годеяниям, которого сердце так же чисто, как его жилище. Если я хозя¬ину этого дома чистосердечно признаюсь в том, что принудило меня к бегству, то он, конечно, не откажет мне дать убежище до вечера».

С таковым намерением подошел он к чистому домику и постучался у ворот. Маленькое окошко растворилось, и круглая, довольно толстая голова показалась оттуда. Остренькие, проворные глазки выглядывали из-за одутловатых щек, которые величественно опускались до самого подбородка.

71

— ПРОЗА 1800 ГОДА —

— Чего тебе, дружок? — спросила Вителлиева голова25 у нашего беглеца.

— Нельзя ли мне поговорить с вами наедине?

— Погоди, голубчик, погоди немного; тотчас выйду.

С сими словами та же голова спряталась опять тихо в окно. Скоро без всякого шуму отворились вороты, и Вильгельм увидел, что голова служила только моделью брюху, которое, будучи подвязано широ¬ким кушаком, переваливалось с боку на бок при каждом шаге пузатого молодца. Вильгельм знал по собственному опыту, что и толстые люди бывают благодетельны, а потому без всякой сомнительности пошел вслед за жирным своим хозяином. Этот хозяин был зажиточный откуп¬щик, который сидел в деньгах, как мышь в крупах, и который, нажи¬ваясь, как Крез26, от богатых откупов своих, верой и правдой набивал пространный свой желудок.

Два рода ласковости между людьми: одна, подобно пыли с бабочки-ных крыльев, только марает лицо человека; другая имеет свежий, румя¬ный цвет осеннего плода (доказательство внутренней зрелости) и укро¬щает жажду утомленного путника. Человек, который всегда улыбается, как скоро заговоришь с ним, которого гладкие слова льются, как мед, такой человек имеет только одну поверхность ласковости; она еще не его собственность. Наш маленький, толстобрюхий откупщик имел одну поверхность, но и от ней получал он изрядный доход. Он и в нужде, и не в нужде умел улыбаться и виться, как змея. Таким благородным ремес¬лом нажил он довольно