из уединенного своего жилища.
Петр стоял и смотрел на ее работу. Он не говорил ни слова, но зато часто усмехался с простодушием, нередко кивал головою, а ино¬гда приговаривал в полголоса: «Гм! Гм!» Сколько ни хотелось Лизе узнать, где и у кого она, но она думала, что когда хозяева ее, которые имеют больше права делать ей вопросы, оставляют ее в покое, то она и подавно должна платить им равным за равное и не тревожить их своим любопытством.
Прошел целый месяц, и ни разу человеческий голос не раздавался в уединенной пустыне. Каждый час дня имел свое собственное определе¬ние, каждое дело свою собственную форму. «Добрый день», «добрая ночь» выражались обыкновенно киванием головы, а редко, очень редко сло¬вами. Лиза имела предписание, какое когда готовить кушанье; ее даже и о имени не спросили, а когда надлежало позвать ее, то обыкновенно кликали: «Девушка!» Серого человека называли господином, а слугу его Петром.
Между тем Лиза всячески старалась угодить новому своему госпо¬дину. Она очень радовалась, что старая тетка научила ее в Минстере варить кушанье. В счастливые времена своей юности была она охот¬ница до садоводства и умела разводить цветы и плоды; все это опять возобновилось в ее памяти.
Она отделила для себя в огороде клочок хорошей плодородной земли, чтобы посадить на ней цветов.
— Петр! — сказала она, — возьми заступ и раскопай мне эту землю. Петр посмотрел на нее, улыбнулся, кивнул головою, проворчал в
полголоса: «Гм! Гм!» и вскопал землю. Скоро расцвели на ней розы и
Ю2
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
гиацинты, которые Лиза каждый вечер тщательно поливала. Когда они во всем цвете своем начали разливать приятный запах вокруг себя, то пересадила она их в горшки, которые врыла в землю под дубом у дерно¬вой скамейки. Когда серый человек, по обыкновению, пришел читать на свое место, то сделался он почти неподвижен от удивления, увидев цветы, которые, казалось, за одну ночь выросли под его ногами. Петр принес завтрак; господин его посмотрел ему в глаза и указал пальцем на розы. Петр понял мысли его и отвечал: «Девушка!»
— Девушка! — повторил невольным образом серый человек, и крот¬кая улыбка, смешанная с некоторою горестью, появилась на губах его. Он вынул червонец из кармана, подал его Петру и сказал: «Девушке». Петр отнес к ней червонец с словами: «От господина».
— За что?
— За цветы.
— Если цветы приносят удовольствие господину, то я награждена довольно; за привязанность деньгами не платят.
Петр посмотрел на нее с удивлением и в первый раз отроду потре¬пал ее по плечу. Он отнес червонец назад, положил его на стол и ска¬зал: «Не хочет».
— Для чего?
— Если цветы приносят удовольствие господину, то она награждена довольно; за привязанность деньгами не платят.
— Она это сказала? —Да.
Еще улыбка на губах серого человека, и почти без горести. Так пользовалась Лиза всяким представляющимся ей случаем, чтобы раз¬мягчить оледеневшую душу странного сего человека. Он не был небла¬годарен; он чувствовал это, хотя молчал еще долго. Когда она утром проходила мимо его доить коров своих, то не мог он удержаться, чтобы не поднять глаз от книги и не посмотреть за нею вслед. Сие тайное наслаждение неприметным для него образом сделалось, наконец, так ему необходимым, что он тогда, когда она по случаю не выходила долее обыкновенного, раз десять в минуту посматривал на дверь, ища гла¬зами милого образа Лизы. Но это было все! Однообразно прошла чет¬верть года. Лиза, которой, между нами будь сказано, было немного досадно, что серый человек во все время не полюбопытствовал о ее имени, Лиза между тем искала случая обратить на себя внимание мол¬чаливого нелюдима. Случай сей представился скоро.
— Кто писал доску, прибитую к дубу? — спросила однажды Лиза у немого Петра.
— Я, — отвечал он.
103
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
— А кто написал на ней стихи?
— Я же.
— Разве ты живописец?
— Был прежде.
— Радуюсь! Сделай мне такую же доску! Петр посмотрел на нее и усмехнулся.
— Хочешь ли?
— Хочу.
— Однако ж, смотри, не сказывай господину.
— Не скажу.
— Я хочу сделать ему нечаянное удовольствие.
Петр усмехнулся опять, проворчал «Гм! Гм!» и сделал доску. Как скоро она поспела, то Лиза дала ему написать на ней стишки. Петр работал con amore и превосходил самого себя. Дружеская благодар¬ность, которою Лиза заплатила ему за работу, принесла ему больше радости, чем подарок северной Семирамиды славному Casanova42.
Когда серый человек так, как обыкновенно, пришел поутру на свое место и нечаянно взглянул на дуб, то уже доска его пропала, а вместо ее висела другая, на которой с чрезвычайным удивлением прочел он сле¬дующую надпись:
Ne te vante point cTavoir en cet asile
Rencontre le parfait bonheur,
II n’est point retire dans le fond d’un bocage,
II est encore moins chez les Rois,
II est encore moins chez le sage;
De cette courte vie il n’est pas le partage,
II faut у renoncer; mais on peut quelquefois
Embrasser au moins son image*.
Он прочел несколько раз написанное и едва верил глазам своим. Петр принес завтрак; господин его показал пальцем на доску; Петр понял его мысли и отвечал, улыбаясь: «Девушка!»
— Девушка! — повторил серый человек и улыбнулся без всякой горести. Он принялся читать книгу, но вместо того перебирал только листами и не читал. Когда Лиза через несколько времени с обыкновен¬
* Не думай найти совершенного счастия в твоем убежище. Его нет ни в лесу пу-стынном, ни при дворе пышном, ни в куще мудрого; оно нам не дано судьбою в краткой сей жизни — откажись от него; иногда можешь ты обнимать только одну тень его (несколько неточная цитата из сочинения Вольтера «Cauteur arrivant dans sa terre, pres du lac de Geneve», 1755. — И. A.).
ю4
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
ною непринужденностию пошла мимо его к своим коровам, то не мог он более удержаться.
—Девушка! — закричал он.
— Чего изволите? — отвечала Лиза и оборотилась к нему.
— Кто ты?
— Несчастная.
— Больше ничего сказать не можешь?
— Пощадите меня!
—Хорошо: я люблю несчастных. Хочешь ли жить со мною до моей смерти ?
— От всего сердца!
— Как тебя зовут?
— Лизой.
— Поди. Лиза пошла.
Давно не говорил столь много серый человек. Он сам удивлялся этому и так задумался, что позабыл утреннюю свою прогулку. Об чем же он думал? Любезный читатель! Этого он не сказывал ни своему дубу, ни, может быть, самому себе. Впрочем, это объяснение не пере¬менило ничего в роде жизни пустынника нашего и его товарищей; все шло по-старому, и всякая вещь, кроме одной доски на дубу, осталась на прежнем своем месте.
Скоро зима обнажила лес, покрыла снегом цветник Лизин и заклю¬чила серого человека в его горнице. Недостаток движения был, может быть, причиною, что тайная горесть, всегда обитавшая в душе его, больше, нежели когда-нибудь, подействовала в это время года на его тело: он сделался опасно болен.
Женщины способны доставлять нам самые счастливые и радост¬ные минуты в жизни, но — что еще больше — они способны оживить страждущее сердце в минуту горести и уныния. Лиза не отходила от постели серого человека. Ботаника, которой для забавы училась она в своей юности, очень пригодилась ей в сем случае. Утром приготовляла она надлежащие лекарства для больного, в полдень варила ему супы, а вечером брала книгу из малой, но отборной его библиотеки и читала ему до тех пор, покуда он не засыпал; потом, не раздеваясь, бросалась она на софу в боковой горнице, чтоб быть готовой, как скоро больной пошевелится.
Благодаря неусыпным ее стараниям, серый человек скоро совер¬шенно оправился. Хотя он все был так же задумчив, так же печален, как и до болезни своей, но взор его уже не был так мрачен, так челове-коненавистлив, как прежде; он молчал по-обыкновенному, но молчание уже ему наскучило.
105
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
— Поди в Лизину горницу, — сказал он Петру одним утром, — и положи этот кошелек на стол ее.
Петр исполнил его приказание. Лиза увидела кошелек и отгадала, кто прислал его.
— Поди в горницу господина, — сказала она Петру, — и положи этот кошелек на стол его.
Петр повиновался, и таким образом кошелек несколько раз, без дальнего объяснения, переходил с одного стола на другой. Наконец серый человек принужден был опять положить его в карман, и ввечеру, когда он стоял у окна, оборотясь лицом к стеклам, а Лиза мела позади его горницу, вдруг начал он против своего обыкновения насвистывать песенку. Потом вдруг остановился и сказал отрывисто, не оборачивая головы: «Ты не берешь денег?»
— Нет, — отвечала Лиза.
Серый человек снова начал свистать, стучал пальцами по стеклу и не говорил больше ни слова.
Но на другой день, когда Петр пришел накрывать на стол, сказал он: «Поставь два прибора!» Петр остолбенел, повесил руки и опом¬нился только тогда, когда серый человек с сердцем повторил свое при¬казание. Он поставил два прибора и думал: «Верно, придет какой-нибудь гость!» Но гость не приходил, а кушанье было уже принесено.
— Позови Лизу! Лиза пришла.
— Садись со мной и ешь.
Лиза чувствовала нежность сего обхождения. Она села и хотела есть, но слезы выступили на глазах ее; она ни куска проглотить не могла. Серый человек взглянул на нее украдкой.
— О чем ты плачешь? — сказал он. Лиза вскочила и убежала.
— У ней доброе сердце! — проворчал пустынник; улыбка блеснула на губах его, и, вместо прежней горести, было в ней уже некоторое сердеч¬ное уныние.
ГЛАВА XX
Когда Бог изрек великое слово: «Да будет свет!», то послал Он кра¬соту на землю. Она явилась, и стал свет. Какой мрак темницы не оза¬рится, какое растерзанное сердце не утешится одною улыбкою красоты и невинности?
юб
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
Пустыня серого человека мало-помалу теряла дикий свой образ. Группа высоких мрачных елей, на восток от домика находившихся, препятствовала веселому утреннему солнцу проницать в окна; но серый человек этого стоил: он сам прятался от лучей солнечных и для того единственно жил в южной половине своей хижины, в которую только изредка проходило летом сияние зари вечерней. Лиза выгнала его из этой горницы под предлогом некоторой нужной переделки. Петр дол¬жен был, по ее приказанию, срубить ночью старые ели, и когда серый человек пробудился в новой горнице, то утреннее солнце светило прямо на кровать его.
Удивленный сим неожиданным посещением, позвонил он в коло¬кольчик. Петр пришел; господин его показал
