осмелилась сама зачать говорить с ним.

Петр встретил доброго своего господина с покрасневшими и вспух¬лыми от слез глазами; рыдая, поцеловал его руку и перед сном пропел звонким голосом: «Тебя, Бога, хвалим!»

Через несколько дней после сего происшествия серый человек зане¬мог. Но он этого совсем не показывал, а уверял всегда, что был совер¬шенно здоров. Но от чего такой румянец на щеках его? От чего сии пламенные глаза, сии отверделые губы? От чего пропал у него аппе¬тит? От чего разливалась такая дрожь по всему телу? Бедный серый человек! Напрасно ты сокрыть хочешь, что сильная лихорадка свиреп¬ствует в твоем теле!

Печальная Лиза опять принялась ходить за ним, за ним, который с радостью приближался к концу трудного пути своего. Каждое утро с нежнейшею попечительностию приготовляла она для него лекарства, которые Ван Шиппер с благодарностию брал из рук ее и, не дотраги¬ваясь до них, ставил на стол. Напрасно Петр уговаривал его послать за доктором в город; он улыбался и говорил: «Вы странны мне каже¬тесь, дети! Я совсем не болен». Но дрожь и посинелые ногти обличали его в неправде. Впрочем, никогда не бывал он так весел и разговорчив, как теперь; он даже иногда шутил и смеялся. Это рвало Лизино сердце. Жалобы и упреки были бы для нее сноснее, чем это спокойство и бес¬престанное тщание, с которым он скрывал болезнь свою.

Он перемогался долго, до тех пор, покуда, наконец, крепкая натура его не утомилась и не ослабела. Он слег в постелю. Слишком напря¬женные силы его истощались, и болезнь его увеличилась до такой сте¬пени, что Лиза начала трепетать о его жизни. Она стояла у его постели и сжимала в руках своих горячую его руку; глаза ее были полны слез; с робостью считала она скорое биение его пульса; тяжкое дыхание боль¬ного отягощало вместе и грудь ее; лихорадный жар пылал на щеках его.

Благородное сердце ее было жестоко растерзано. Не зная сама, что делала, вдруг прижала она губы свои к пламенной руке страждущего. Он сделал некоторое движение, чтобы ей воспрепятствовать.

— Что ты делаешь, Лиза?— сказал он тихим голосом, — не отягощай моей смерти; я хочу умереть спокойно.

— Благодетель мой! Благодетель мой! — вскричала печальная вне себя, — нет! Нет! Вы не должны умереть; я была бы недостойнейшая тварь, когда бы могла снести это зрелище!

Она стала на колена у его постели.

пб

— ПРОЗА 1800 ГОДА —

— Благодетель мой! — сказала она в исступлении, — если надежда прижимать к сердцу верную, нежную супругу может оживить вас: то живите! Я ваша, навсегда ваша!

Слова сии поразили сердце несчастного. Он молчал долго, наконец, пожал ее руку и, несмотря на свою слабость, сказал с живостию: «Милая, добрая Лиза! Понимаю, что в тебе происходит. Благородные чувства извлекают из тебя слова сии, с которыми не согласно твое сердце. Стра¬дания мои кажутся тебе упреком; ты хочешь пожертвовать собствен¬ным своим спокойствием, чтобы избавиться от сего упрека. Я никогда бы не воспользовался таким расположением твоего сердца, когда бы не чувствовал, что… что ты ничего опасаться не можешь. Напро¬тив, надежда говорит мне, что сим утвердится будущее твое счастие и сострадание твое не останется тщетным. Так, я хочу иметь супругом Лизы! Встань, милая! Поспеши, если ты в самой вещи решилась, призвать сюда пастора ближней деревни. Если он не соединит сердец наших, то, по крайней мере, вложит слабую руку мою в руку моей любезной. Ты будешь носить имя мое дотоле, покуда по желанию своего сердца не переменишь его, но и тогда — не правда ли, добрая Лиза — и тогда не забудешь ты несчастного, который так любил тебя».

Лиза не могла говорить; рыдая, бросилась она из горницы и послала Петра за пастором. Священник пришел около обеда. Серый человек, казалось, получил новые силы; рука невесты дрожала сильно, его была неподвижна. Едва слышна была клятва ее; он произнес свою твердо и мужественно. Духовник изрек благословение; новобрачная бросилась из горницы и пролежала несколько часов на полу в своей комнате.

Больной, между тем, имел продолжительный тайный разговор с священником. Когда Лиза пришла несколько в себя и отерла свои слезы, то собралась она, сколько было можно, с духом и взошла опять в горницу немощного, которого нашла слабее и хуже прежнего. С попе-чительною заботливостью составила она свои лекарства.

— Вы дали мне драгоценное право на свою жизнь, — сказала она, — неужели отвергните принадлежащую вам руку, которая хочет вам подать помощь?

— Боже избави! — сказал больной, улыбаясь, — в первый день свадьбы ни в чем не должно отказывать своей супруге. Дай мне, милая Лиза, дай все, что тебе угодно: я готов все выпить.

Он сдержал слово и принимал охотно ложку за ложкой, хотя, впро¬чем, было очень приметно, что он это из одного снисхождения делал и никакой помощи не надеялся. К ночи сделался он слабее. Лиза и священ¬ник сидели у его постели; последний утешал и подкреплял его надеждою на милосердие Вечного; Лиза могла только плакать. Он пожал ее руку с

»7

— ПРОЗА 1800 ГОДА —

нежною благодарностью за сии слезы; священнику же отвечал: «Я всегда был честным человеком; милосердый Отец помилует своего сына».

В полночь дыхание его стало реже, реже; иногда оно останавлива¬лось. В безмолвном, робком ожидании смотрела супруга его на сжатое конвульсиями лицо его; холодный пот выступил на его щеки; дрожа¬щая рука ее хотела отереть пот сей — вдруг он схватил сию руку с неко¬торым содроганием и положил ее на глаза свои. Он вздохнул тяжело; еще раз — и его уже не стало!

Горесть Лизы была неизъяснима, несравненна. Если бы Вильгельм умер на руках ее, то бы она, конечно, с большим чистосердечием его не оплакала. Она в содрогании лежала на бездушном теле своего супруга; Петр плакал и выл голосом.

Doux noeuds de la reconnaissance!

Cest par vous, due des 1’enfance

Le coeur a jamais fut lie;

La voix du sang, de la nature,

N’est rien qu’un languissant murmure,

Pres de la voix deTamitie*

Тщетно утешал ее добрый священник; она не слыхала слов его до тех пор, покуда не объявил он ей последней воли умершего: чтобы она немедленно оставила сию пустыню и потуда жила в его доме, покуда не успо¬коится первая ее горесть и дела ее не приведутся в порядок. Почти насильно оттащили ее от тела; в бесчувствии села она в карету и дала везти себя туда, куда ее везти хотели.

Священник отдал ее на руки жене своей, доброй, простодуш¬ной женщине, и возвратился на другой день в домик, чтобы совер¬шить погребение. Через несколько недель Лиза довольно успокоилась, чтобы обратить внимание на то, что до нее касалось; во все это время она ни разу не подумала о Вильгельме. Тут узнала она, на что употре¬бил Ван Шиппер два дня своего отсутствия, в которые она перенесла столько беспокойств и страха. Он ходил в ближний город к нотариусу, где по форме написал последнюю свою волю. Лиза в завещании его была сделана наследницею имения в тридцать тысяч червонных с тем условием, чтобы она не оставляла бедного Петра до самой его смерти и держала его при себе.

* Сладкие узы благодарности! Вы связываете сердце в самой нежной юности; — глас крови и родства не иное что, как слабый шепот в сравнении с гласом друже¬ства (несколько искаженная цитата из оды Вольтера «Ode VI. А monsieur le duc de Richelieu sur 1’ingratitude», 1736. — И. Л.).

ив

— ПРОЗА 1800 ГОДА —

Лиза плакала горькими слезами. Сие доказательство безнадеж¬ной, благородной любви тогда, когда еще не была она его супругой, снова растерзало ее сердце. «Где Петр?» — спросила она с жаром. Петр явился; он с самого погребения доброго своего господина жил в доме священника и только за тем не показывался, что боялся возобновить горесть Лизы.

Лиза, рыдая, подала ему руку, которую он поцеловал, заливаясь слезами.

— Мы никогда не расстанемся, добрый Петр! — говорила она, всхли¬пывая, — я буду пещись о тебе, как о своем брате.

— Ах! — сказал честный старик, — у вас добрая душа! Я знаю вас, но мой милостивый господин — о! Я никогда, никогда его не забуду!

Еще несколько месяцев прожила Лиза в доме честного священника и охотно бы навсегда осталась жить там, когда бы не видала, что дом его для нее слишком мал и тесен; к тому ж ей надобно было искать другого убежища. Война, которая все еще поблизости свирепствовала, делала жизнь в деревне опасною, особливо для девушки; итак, она решилась — наградив сперва священника за его дружбу, если только за дружбу награждать можно — переселиться с своим наследством в одну ближнюю крепость. Там купила она себе дом и жила уединенно, хотя, впрочем, на хорошей ноге, под именем вдовы Ван Шиппер.

ГЛАВА XXIII

ШТУРМ

Уже более года не имела она никакого известия о Вильгельме, так как серый человек обыкновенно получал гамбургские газеты, то Лиза всякий раз с робостию прочитывала в них реляции о сражениях и реестры убитых и раненых; но к счастию, имя Вильгельма не попа¬далось ей нигде. Казалось, молитвами ее сделался он невредимым, но зато она и между отличившимися его не находила и часто втайне про-клинала его худое счастие, которое, вероятно, не давало ему случая отличиться.

Теперь, будучи молодою, богатою, не зависящею ни от кого вдовою, она каждый день раз по сту вспоминала о Вильгельме: «Где он? Любит ли еще меня?» На последний вопрос сердце ее обыкновенно отвечало: «Да!», но на первый ни сердце, никто другой не могли дать ей ответа, ибо война все еще с прежнею яростию свирепствовала, а земля, в кото¬рой она поселилась, была неприятельскою землею для Вильгельма.

п9

— ПРОЗА 1800 ГОДА —

Если бы у ней был какой-нибудь поверенный, которого бы она послать могла — не для того, чтобы возобновить прежние, давно забы¬тые связи; Боже избави! В этом сердце языку не скоро признается — нет! Только для того, чтобы узнать, жив ли милый Вильгельм ее? Ведь сестра может без стыда наведаться о здоровье своего брата; к тому ж кто знает, в каком он состоянии? Не терпит ли нужды, не бедность ли мешает ему возвыситься, а она еще столько должна ему! Он лишил себя последнего куска хлеба, чтобы разделить с нею малое свое жалованье: не обязана ли она разделить с ним своего имения?