как можно тише подошел к нему.
Вильгельм приближился и с робостию посмотрел в грот, в кото¬рый свет проходил сквозь одну расщелину, вверху находившуюся. Два гроба, обложенные черным сукном, но без всяких других украшений, стояли один подле другого. На одном из сих гробов лежала девушка в глубоком трауре; лицо ее было отвращено от входа, она казалась спя¬щею или погруженною в глубокую задумчивость. Ее дыхание было не слышно!
С растроганным сердцем стояли оба друга, не смели тронуться и говорили только знаками между собою. Долго ждали они, чтобы задум¬чивая уединенница на них оборотилась. Наконец, Фриц, заключив из ее неподвижности, что она была в обмороке, решился подойти к ней ближе. Он наступил на сухой лист, который зашумел. Девушка вздрог¬нула, оборотилась! А! Какое милое творение! Бледная, как лилия, с чер¬ными, рассыпанными в беспорядке волосами, стояла прелестная незна-комка перед ними; расцветающая, как снег, белая грудь, которая каза¬лась еще белее от черного платья, была небрежно прикрыта креповою косынкою; томность изображена была в черных величественных гла¬зах ее, и если бы сии глаза не наполнены были слезами, если б грудь ее не волновалась сильно, то бы наши беглецы бросились перед нею на колени как будто бы перед божеством небесным. Фриц стоял, не говоря ни слова, онемев от удивления, и пожирал глазами своими божествен¬ный образ. Вильгельм искал слов и не мог ничего выговорить. Незна¬комка первая перервала молчание.
— Кто вы? Чего вы хотите? Для чего пришли в это уединенное свя¬тилище горести и слез? Или хотите у меня похитить и сии драгоцен¬ные остатки?
С сими словами сбросила она крышку с одного гроба, и оба друга увидели в нем тело старика, которого голова была отделена от туловища. Долгое молчание последовало за сим поразительным зрелищем. Краса¬вица, сложив руки, печально смотрела на мертвый труп и рыдала. Фриц был не в состоянии говорить; Вильгельм сколько мог, собрался с духом и рассказал все, что с ними случилось, как завел их сюда случай. Он про¬сил ее дать им пристанище и укрыть их от преследования беснующихся. Шум, больше и больше приближающийся, подтверждал истину слов его.
Незнакомка, не спуская глаз, смотрела на Вильгельма во все время разговора его с нею. Когда он кончил, то взор ее сомнительно устре¬мился то на него, то на его товарища. Она молчала, как вдруг страшный шум, послышавшийся у железных ворот с одной стороны и у каменной садовой стены с другой, заставил всех троих содрогнуться.
«37
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
— Что же мне для вас сделать? — сказала тихо красавица, — куда вас спрятать? Все закоулки этого дома известны сим бесчеловечным; из самого скрытого места вытащили они бедного отца моего и умерт¬вили!
Она залилась слезами и, казалось, опять погрузилась в свое уныние, как новый шум опять поразил слух ее. Вороты загремели, казалось, были выломлены, и голоса послышались уже на дворе дома.
— Они идут! — сказал Вильгельм. Фриц не слыхал ничего.
— Они идут! — повторила незнакомка с робостию, — поздно уже! Я не могу вас провести в пустое жилище! Там бы вы… Но нет, уже поздно, они в саду — бегите! Бегите! Я не могу быть свидетельницею вашей смерти!
Уже разъяренные проникали в сад; нашим беглецам не оставалось другого, как броситься в реку, но река была глубока, а плавать они не умели. «Га! — вскричал Вильгельм, — какую смерть определила мне судьба!» — Фриц не говорил ни слова, он смотрел только на незнакомку и, казалось, не чувствовал ничего!
Красавица с горестию ходила взад и вперед, ломала руки, с состра¬данием смотрела на несчастных, требующих ее помощи и, казалось, была в нерешимости, исполнить ли то намерение, которое родилось в голове ее. Вильгельм отгадал ее мысли, бросился к ногам ее и сказал: «Если эта красота есть изображение души вашей, то хотя из человеко¬любия спасите несчастного, который в отечестве своем оставил беспо-мощных творений, только его одного имеющих в мире!»
— Из человеколюбия! — сказала тихо незнакомка. — Ах! Мне было отказано в человеколюбии!
Тут вся роща наполнилась вдруг голосами; со всех сторон раздава¬лись крики бешенства, подобно буре шумели они в кустарнике; птицы разлетелись от страху; уже дорожка к реке и в грот была открыта, уже некоторые показывались у подъемного мостика, звали криком своим товарищей и рубили косами цепи. Щеки красавицы вспыхнули, взоры ее заблистали. Она бросилась к гробу; страх придал ей силы, она под¬няла тело и положила его на дерновую скамью.
— Незнакомец, — сказала она Вильгельму, — спрячься в этот гроб. Он вскочил в него, и она поспешно накинула на него крышку; потом
открыла она другой гроб: он был пуст; она сделала знак Фрицу, чтобы и он скрылся, и принуждена была повторить его несколько раз, чтобы он ее понял; наконец, он лег, но с таким видом, как будто бы исполнял единственно ее волю. Крышка за ним закрылась, и в самую сию минуту загремел опустившийся подъемный мост, и послышались на нем таги бегущих.
138
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
Красавица бросилась перед телом отца своего на колени и в таком положении ожидала прибытия преследователей. Они прибежали — то были поселяне с косами и серпами, дубинами и ружьями. Они вско¬чили в грот и вдруг, как громом пораженные, остановились в его входе и удержали тех, которые за ними хотели в него втереться.
— Чего вы ищете? — вскричала девушка твердым голосом, — разве не довольно того, что вы лишили жизни бедного моего родителя? Или хотите вы прекратить и мою бедственную жизнь? О! Я готова и не боюсь вас! Войдите, войдите! Разве страшно пролить кровь бедной, беззащит¬ной сироты? Умертвите меня здесь на гробе отца моего!
Пришедшие посмотрели в замешательстве друг на друга. Контраст мертвого тела с печальною красавицею и обманутая надежда подей¬ствовали сильно на грубых сынов натуры; дикие восклицания уступили место мертвой тишине.
— Пойдем, брат! — сказал, наконец, один, — их здесь нет!
— Вы можете быть спокойны, сударыня, — подхватил другой, — только скажите нам, куда девались бездельники, которых мы ищем?
— О ком вы говорите? — перервала красавица, — с того времени, как этот старец погиб от ваших ударов, ни один человек не посещал этого уединения; или вы издеваетесь надо мною? Или хотите поругаться несчастным останкам умерщвленного вами! О! Подойдите, взгляните на его окровавленное лицо, как спокойно оно — кажется, еще улы¬бается! Он простил своим убийцам — подойдите, осмельтесь прикос-нуться к этой холодной руке, которой благословения вы меня лишили!
С сими словами схватила она руку мертвого и подняла ее. Зло-мышленники испугались и отступили; те, которые были позади, скры¬лись. Толпа час от часу умалялась; наконец, и последние удалились с робостию. «Здесь их нет!» — раздалось за подъемным мостом. «Здесь их нет!» — раздалось в роще. Голоса больше и больше терялись в отдале¬нии, утихли, и все замолкло по-прежнему.
ГЛАВА XXVIII
Может быть, веселому читателю покажется смешно, что печальная девушка вынимает из гроба туловище и голову отца своего для того, чтобы вместо его скрыть в нем прекрасного юношу! Я не буду говорить ничего, а только напомню о той Эфесской вдове47, которая своего умерщ¬вленного мужа оставила для весьма двузначащих причин на виселице.
139
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
Полина — так называлась незнакомка — Полина была дочь одного дворянина, который имел несчастие быть богатым и честным челове¬ком, и следственно, неприятелем республики48. Скоро нашли средство от него отделаться: то есть его обвинили, задержали, и чернь, всегда готовая к преступлениям, насильственным образом лишила его жизни. Два сына его погибли; третий убежал, как думали, в Америку, чтобы там помогать плакать молодому Лафайету49.
Старик нарочно выбрал для себя самое скрытое убежище и думал в своем уединении избавиться от гонителей, но тщетно: бешенство респу¬бликанцев преследовало его в самую его хижину, исторгло из объятий его дочери и погубило.
Шестнадцатилетняя Полина была воспитана в монастыре, и только несколько месяцев, с тех пор как демон свободы, разрушая все, раз¬рушил и сии священные темницы, жила она в недре своего семей¬ства. Покуда она была заперта в монастырских стенах, по тех пор не видала она, кроме старого слепого садовника, ни одного мужчины и не любила ничего, кроме своей кошечки, которую подарила ей одна монахиня. Когда же узнала она доброго отца своего и братьев своих, то привязалась к ним всем сердцем, и образ их мыслей сделался также и ее, ибо девушки редко образуются сами собою, а только обхожде¬нием своим с другими. Они любят всегда постоянно; и если случится, что они переменяют свои склонности, то с ними уже переменяется и образ их мыслей.
Полина была роялистка. Смерть отца ее и братьев повредила сна¬чала ее рассудок, и даже и теперь ее горесть, питаемая уединением и ужасными предметами, была несколько похожа на безумство, ибо она говорила только с телом отца своего, спала на дерновой скамейке в гроте, питалась одними плодами, которые — когда случалось — при¬мечала на деревьях своего сада; не выходила никогда из рощи, была оставлена всеми своими служителями и хотела отпустить и последних, которые желали остаться с нею и делить ее страдания и опасности.
Ее воспламененное воображение вложило ей в голову мысль, кото¬рой она разогнать не могла, а может быть, и не хотела, а именно: она видела во сне, что в день рождения отца ее, которому надлежало быть чрез несколько недель, случится гроза, и громовой удар соединит ее с отцом и братьями. Она поверила сну своему, приготовила для себя гроб (тот самый, который находился в гроте), и мысль сия делала ее равно¬душною ко всему, что ее окружало и что около нее происходило. Она улыбалась, когда ее хотели рассеять, и пожимала с сожалением пле¬чами, когда ей советовали собрать остаток своего имущества, которое в отдаленных провинциях спаслось от расхищения.
i4o
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
В таком-то расположении духа нашли ее наши герои, при виде кото¬рых — в первый раз еще — натура взяла опять над нею власть свою и опять новыми, приятнейшими узами привязала ее к жизни. Девушке, которая до сих пор почитала себя оставленною небом и людьми, кото¬рая не имела ни родных, ни друзей, такому бедному, одинокому тво¬рению минута, в которую она спасла жизнь двум добрым юношам, конечно, должна дать совершенно новое бытие. Когда Полина опять подняла крышки с гробов, то вообразилось ей, будто ее братья из
