них выходят. Она более не была уже беззащитна; с опасностию собственной жизни, а может быть, и чести, она приобрела себе двух верных, благо¬дарных защитников.
Юноши бросились к ногам ее, покрыли пламенными поцелуями руки ее и благодарили ее за свое избавление. Новое неизвестное чув¬ство поколебало грудь ее, которую прежде только одни вздохи коле¬бали. Она с удовольствием смотрела на незнакомцев, одолженных ей жизнию. Она решилась кончить начатое.
— Ступайте за мною, — сказала она, — ваши гонители могут оду¬маться, раскаяться в своей поспешности, могут возвратиться! Пойдем в пустой дом: я отведу вас в одно подземелье, в котором мой бедный отец несколько недель безопасно скрывался! Ах! Если бы он никогда не оставлял его!
Полина вышла из грота, Фриц и Вильгельм последовали за нею. Пер¬вый не чувствовал ничего и был, как будто автомат; последний опять пришел в прежнее спокойное свое состояние, разговаривал с Полиною, которая с скоростию шла пред ними, и так искусно замешивал в речи свои тонкие и остроумные замечания о красоте ее и добросердечии, что Полина мало-помалу оставила немое сообщество с духами и обратилась к людям.
Скоро добрались они к одной задней маленькой двери дома; взошли в одну небольшую прихожую, потом в кухню, в которой пожилой слуга и молодая девушка стояли на коленах и призывали к себе Бога и свя¬тых на помощь. Когда разъяренная толпа вбежала в сад, то вообразили они, что хотят погубить и последнюю отрасль фамилии, и почитали уже барышню свою пропадшею. Когда же услышали они шаги на крыльце и в прихожей, то подумали, что и их последний час приблизился, и начали читать себе отходную. Увидевши Полину, обрадовались они до крайности; страх их обратился вдруг в неописанное восхищение. Они вскочили, прыгали, кричали, и долго нельзя было допроситься у ста¬рого слуги ключа от тайной горницы. Наконец его привели в себя; он побежал, искал ключа везде по полкам, шкафам, углам, закоулкам и, наконец, нашел его — у себя в кармане!
i4i
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
Тут Полина повела своих гостей в прежний кабинет отца своего, взяла зажженную лампаду, отворила потаенную дверь, и они пошли вниз по узкой лестнице, которая скоро привела их в темный и простран¬ный погреб. Тут остановилась Полина, взяла из одного угла небольшой железный лом, который как будто случайно был там покинут; она отдала его Вильгельму и, осветивши лампадой некоторую часть стены, просила его выломать оттуда недавно вставленные и слабо утвержденные камни.
Он исполнил ее желание, выломал камни — и железная дверь, вде¬ланная в стену, представилась глазам их. Она была так узка, что едва можно было человеку пролезть в нее. Полина подавила одну скрытую пружину; дверь отворилась, и они вошли в низкую горенку, снабжен¬ную всем нужным: мебелями, постелью и тому подобным.
— Здесь побудьте до ночи, — сказала Полина, — я между тем пошлю осведомиться в окрестностях; когда все успокоится, приду я сама осво¬бодить вас. Мой слуга между тем принесет вам хлеба и плодов для уто¬ления вашего голода. Больше у меня ничего нет! Они все у меня похи¬тили! Вложите камни хорошенько в стену, притворите железную дверь и спите спокойно, покуда я не разбужу вас!
Она исчезла. Чрез несколько минут старый Антон принес огня и обещанных плодов. Оба друга остались одни. Фриц бросился на соло¬менную постелю и закрыл руками лицо свое, между тем как Вильгельм, молча, вкладывал камни опять в стену.
ГЛАВА XXIX
Когда мошенник Амур захочет украсть у своей матери клочок льну, чтоб из него выпрясть нить любви, то много зависит от того, в какие минуты он обовьет лен вокруг волшебной самопрялки; ибо по первым его приемам можно будет уже заключить, какова выпрядется нить его: мягкая ли или суровая, тонкая или толстая.
Без аллегории! Для красавицы, желающей понравиться мужчине, который ее в первый раз видит, неотменно должно выбрать для себя такое положение, которое бы все ее прелести обнаружило во всем их блеске. Это зависит столько же от прелестей души, сколько и от пре¬лестей тела; например: введите меня в жилище какой-нибудь богини в то самое время, когда она даст пощечину одной из нимф, своих при¬служниц, и потом покажите мне смертную, которая в своей хижине помогает дряхлому, усталому старику или одевает нагих сирот — то,
142
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
поверьте, смертная, хотя бы она была ряба от оспы и вся покрыта вес¬нушками, восторжествует над богиней.
После такого вседневного замечания (ибо, к несчастию, под солнцем нет ничего нового, и сам Кант выдумывает иногда только новые слова) читатель может легко понять, что Фрицево сердце, из которого женские глаза не извлекали еще ни одной искры, вдруг вспыхнуло и загорелось.
Также должно ему припомнить, сколько стеклось обстоятельств, которые еще более возвысили красоту Полины: беспокойство духа, с каким Фриц вошел в грот и нашел в нем Полину, которой образ в дру¬гое время гораздо менее подействовал бы на его чувства; далее — уны¬ние, в котором она была погружена; ее беспомощность, которая с юно-стию и красотой вдвое больше трогает; великодушие, с которым она пустилась на такую опасность для спасения жизни двух незнакомцев, и, наконец, романическое средство, которое она изобрела для сего и кото¬рое только девушке, в таком критическом положении, может войти в голову. Право! Хотя бы глаза ее и не так были пламенны, ее грудь не так полна и бела, и хотя бы след на муравейной куче был вдвое больше, Фриц, которого так, как его друга, не защищал эгид супружеской любви, Фриц, говорю, и тогда бы не менее воспламенился.
Он лежал на соломенной постели, зажмурив глаза, чтобы избежать вопросов своего друга, не для того, что он хотел от него скрываться — нет! Но он сам не знал еще, что с ним происходило и что надлежало ему поверить своему другу. Он не мог не признаться, что с ним случилось что-то необыкновенное, но еще все был в нерешимости и не мог согла¬ситься сам с собою.
Вильгельм стоял подле него и, улыбаяся, смотрел на больного. Наконец он прервал сие таинственное молчание и сказал: «Ты, конечно, очень устал?»
Фриц. Очень!
Вильгельм. Она тебе нравится?
Фриц (с досадою усмехаясь). Гм! Нравится!
Вильгельм. И, верно, так еще ни одна тебе не нравилась?
Фриц. Ни одна.
Вильгельм. Зачем ты зажмуриваешь глаза?
Фриц. За тем, что ее нет с нами!
Вильгельм (помолчав). Уж не влюблен ли ты?
Фриц (переворотясь на другой бок). Вильгельм, оставь меня, пожалуйста!
Вильгельм, который знал, что бывают такие минуты, в которые мы согласимся лучше, чтобы нас кололи иголками, нежели делали нам вопросы, ибо в первом случае мы можем все перенести стоически, а в последнем должны делать ответы, — Вильгельм отошел и старался раз¬
|4з
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
влечь себя собственными своими мечтами, которые во всякой тюрьме свободнее, нежели где-нибудь. Он ходил взад и вперед, пел, свистал, осматривал мебели и скоро познакомился с своими хозяевами, лягуш¬ками и червяками.
Нашедши нечаянно заржавевший гвоздь, вздумал он из скуки, так, как водится в постоялых дворах и на почтовых станциях, начертить имя свое на стене. Для сего выбрал он камень, который был чище и глаже прочих; выдвинул креслы, современные Генриху IV, и с лампа¬дою в левой руке и гвоздем в правой взлез на них, чтобы совершить важное свое предприятие и сделать бессмертным имя свое в этом под-земельном мире.
Но как же он удивился, когда, осветив лампадою выбранный им камень, увидел на нем начертанные уже слова; можно было заключить, что камень нарочно был для сего употребления изготовлен; ибо он был покрыт краскою, которая его совершенно отличала от других камней. Черты были не очень явственны, но Вильгельм с некоторым трудом разобрал их и прочел следующее: «Милая Полина! Если твоя невинность не будет иметь другого убежища, кроме сего таинственного жилища; если ты будешь лишена всего, то под сею соломенною постелею найдешь ты доказа-тельство, что отец твой и в самые часы горести не забывал тебя!»
Вильгельм тотчас сообщил Фрицу свое открытие, но Фриц не обра¬щал на него ни малейшего внимания.
— Или ты не слышишь? — вскричал Вильгельм. — Вставай! Под соломой, верно, есть какое-нибудь сокровище!
— На что нам сокровище? — проворчал Фриц и не трогался с места!
— Но оно принадлежит нашей избавительнице!
ГЛАВА XXX
МЕЧТАТЕЛЬНИЦА
В полночь явилась к ним, подобно кроткому Гению, их избавитель¬ница; тихо подавилась пружина двери, дверь отсоскочила, и Полина представилась.
— Еще опасность не прошла, — шепнула она, — окрестности напол¬нены бешеными, остервенившимися убийцами; вам должно пробыть здесь до завтрашней ночи, когда, вероятно, всякий, уставши от беспо¬лезных обысков, возвратится домой и все забудет. Конечно, до тех пор вы будете иметь во всем недостаток, ибо я не имею ничего! Вот все, чем я могу служить вам!
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
С сими словами положила она на стол несколько яиц и кусок чер¬ного хлеба.
— Две курицы! — продолжала она с горькою усмешкою. — Вот все, что я теперь имею, что осталось мне после всеобщего расхищения и убийства. О! Прежде у нас всего было много, теперь нечем мне прокор¬мить и этих куриц. Они живут кое-как, а убить их не могу. Вот вам два яйца; этого мало, но это последнее!
— Как счастлив друг мой! — сказал Вильгельм, добровольно жерт¬вуя своею собственною случайною заслугою, — как счастлив друг мой, что он может воздать за такую благодетельную милость. Он в то время, когда я спал, нашел сокровище, которое вас, прекрасная Полина, выве¬дет из сего затруднительного положения!
Фриц стоял подле него и, дрожа, подал ей ларчик. Полина смотрела с удивлением то на гостей своих, то на знакомый ларчик, явление кото¬рого в чужих руках и открытие ее имени были для нее трудною загад¬кою. Вильгельм взял лампаду, привел ее к камню, стал опять на кресла и прочел вслух завещание отца ее.
Едва любезная девушка узнала почерк и услышала первые слова: «Милая Полина!», как бросилась на колена, залилась слезами и подняла руки свои к холодному камню. Как мощи приняла она в руки свои лар¬чик и с почтением прижала его к устам своим. «Добрый родитель! — сказала она, — ты знаешь, что это уже мне не нужно!»
С сими словами оборотилась она к обоим друзьям.
— Вы столько говорили о благодарности, если я ее заслужила, то от вас зависит мне теперь доказать ее!
— Говорите, — сказал Вильгельм, и взоры его друга запылали; в них можно
