глазами; они с почтением сняли шляпы свои, когда Вильгельм опять опамятовался и поднял голову, и смотрели на него, как будто на боже¬ство благотворящее.
Пламя было утушено, никто не лишился в нем жизни, и Вильгельм был один, которому больше всех досталось и который лежал на одном месте в весьма худом положении, будучи не в состоянии идти домой в город. «Добрый незнакомец, — сказала молодая женщина, — я с охо¬тою предложила бы тебе свою хижину, но у меня нет больше хижины!» «Ко мне, ко мне!» — раздалось отвсюду; всякий спорил о чести угостить
170
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
неизвестного господина, который так великодушно подвергал опасно¬сти жизнь свою. Один старик, наконец, получил это преимущество, ибо дом его был самый ближний. Вильгельма подняли осторожно, отнесли в избу, положили на кровать и принесли ему все, что могло способство¬вать для его облегчения и подкрепления сил его.
Благородная мать целую ночь не отходила от его постели. С мла¬денцем у груди сидела она подле страждущего и втайне воссылала молитвы к небу о его выздоровлении. Он заснул скоро и на другое утро проснулся подкрепленный и гораздо в лучшем состоянии, нежели как был накануне.
Радостно пробуждение, когда первая мысль есть воспоминание о добром деле! Счастливая мать сидела подле него и, улыбаясь, с нежно¬стию смотрела на избавителя детей своих. Она подала ему свою малень¬кую Полину, как будто хотела сказать: «Посмотри на это невинное тво¬рение; оно погибло бы без твоей помощи!» Милое имя Полина пробу¬дило в нем приятные воспоминания, а может быть, и вчера, когда мать произносила его с горестными воплями, помогло ему исполнить смелое свое предприятие.
Теперь узнал он, что муж молодой женщины и брат ее служили в национальной гвардии, что они недавно куда-то откомандированы, что их со дня на день ожидали, и что они, обеднев от пожару, больше всего станут сожалеть о том, что им нельзя будет ничем доказать своей при¬знательности своему благодетелю.
Вильгельм, благодаря попечениям новых друзей своих, скоро совсем оправился и мог уже оставить своего добросердечного хозяина. Все бла¬гословляли его. Молодая мать проводила его из деревни, хотела поце¬ловать его руку и просила не забывать ее и всякий раз, когда он пойдет мимо деревни, зайти к ней позавтракать или хотя посидеть минуту.
Он обещал скоро посетить ее, пожал с добродушием ее руку и с сла¬достным чувством доброго дела в душе своей пошел весело домой.
КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ КНИЖКИ
КНИЖКА ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА XXXVII
Между тем как все сие происходило на шумном театре вольности, натура освободила из темницы маленького пленника, который уже
Ч1
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
давно ждал своего разрешения. Лиза родила мальчика, я бы сказал, прекрасного, как майский день, когда бы все майские дни были пре¬красны — итак, какое-нибудь другое сравнение: маленький Вильгельм был столь же мил и прекрасен, сколько милым и прекрасным почитает всякая мать своего первенца. Лиза, по обыкновению матерей, открыла уже в первые четырнадцать дней, что он очень умен; она одна замечала, что он уже умел улыбаться; она одна находила в маленьком его носике некоторое сходство с орлиным носом своего супруга и, наконец, уве¬ряла всех, что он уже ее знает и протягивает к ней ручонки — одним словом, этот ребенок был осьмое чудо света.
Известие о плене Вильгельмовом уменьшило радость ее при рож¬дении сына. Правда, утешало ее то, что уже ни пули, ни сабли не гро¬зили ему смертью и что она уже без страху могла читать о происхо¬дящих сражениях, но разве не был он окружен тысячьми опасностей, которых, может быть, труднее избегнуть, нежели гренадирского штыка на открытом поле? Разве не был он в такой земле, в которой малейшее подозрение было уже преступлением, в которой народ сам судил и сам наказывал? Но если он и известен своею предусмотрительностию от неу¬сыпного подозрения, то разве не может он сделаться больным? Пере¬мена климата, скука, горесть — все это легко изнурит его, он сляжет в постель, и тогда кто станет пещись о нем? Кто будет за ним ходить? Кто подаст ему лекарство в надлежащее время? Заплаченный наемник, который бы охотно желал уморить его, чтобы похитить все имущество иностранца! Разве нет у него супруги, которую любовь и должность к нему призывают? Путешествие опасно, но любовь страшится ли опасно¬стей? Путешествие сопряжено с великими трудностями и препятстви¬ями! Любовь не знает ни трудностей, ни препятствий! Но мать должна покинуть милое дитя свое. А! Это всего тяжелее? Прелестное, невинное творение так ей дорого, почти так же, как и отец его! Ее сердце коле¬блется и наконец склоняется к нему, — к нему, который своею неограни¬ченною любовию получил право на всякое пожертвование.
Лиза оставила дитя свое у одной пасторской вдовы, своей приятель¬ницы и соседки, и приставила к нему кормилицу, женщину добрую, которая любила младенца, как своего собственного. Минута разлуки была ужасна, но Лиза победила все и покорилась священнейшей долж¬ности; не взяв никого с собою, кроме верного Петра, поехала она в путь свой и скоро счастливо прибыла в Париж, который тогда был театром злодейств Робеспьеровых59.
Она для предосторожности притворилась бедною, и Петр, в самой вещи, был точный sanculotte60. Такая маска была ей выгодна тем, что ее никто не заметил. До сих пор покровительствующий гений защищал
172
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
ее, но вдруг явились затруднения, которых молодой, неопытной жен¬щине превозмочь почти невозможно; несколько недель жила она уже в Париже и не могла еще узнать, к кому адресоваться для получения паспорта, с которым бы безопасно проехать во внутренность Франции. Ее отсылали из одной конторы в другую и нигде не обходились с ней с должным ее полу отличением. Там какой-нибудь портной вздергивал перед нею нос, тут парикмахер с трехцветным поясом61 подшучивал над нею; здесь осмеивает ее секретарь, там придирался к ней писарь. Те, которые были расположены получше, советовали ей остеречься, чтобы своею неотступностию не возбудить подозрения, и всегда откла¬дывали до завтрева.
Пускай читатель сам вообразит, каково положение молодой безза¬щитной женщины, которая одна в большом вертепе убийств, не видя опасностей, ей угрожающих, бродит из одного судилища в другое, не зная ни форм, ни порядку, которые при том наблюдать должно, и не находит посреди миллиона эгоистов ни одного доброго человека, кото¬рый бы наставил ее; которая с пламенным нетерпением хочет соеди¬ниться с своим супругом, всякое утро оставляет жилище свое с надеж¬дою: нынче получу желаемое, и всякий вечер возвращается домой с унынием и горестию в душе своей. Таково положение Лизы; так прошло для нее несколько недель. Надежда, беспрестанно обманывае¬мая, начала уступать место отчаянию в растерзанном ее сердце.
Однажды утром, исходив по-пустому по всем парижским улицам и по всем конторам и присутственным местам и не нашедши нигде чело¬веколюбия под красными шапками02, уединилась она в Тульерийский сад63, села там на скамейку и, не обращая внимания на мимо ходящих, плакала горькими слезами. Некоторые останавливались, осматривали ее с ног до головы; другие проходили мимо, весьма хладнокровно, как будто привыкши к зрелищу слез и горести, и никто не спросил: «Бедная женщина! Что с тобою сделалось?»
Тут вдруг явилась в алее прекрасная, одетая по-гречески дама64. Лиза ее не заметила, но она посмотрела на нее с участием, и хотя не подошла к ней, но оборачивалась несколько раз на нее назад. Прошедши немного далее, она повернулась, опять прошла мимо плачущей и шепнула ей украдкой на ухо: «Не плачь, моя милая, слезы здесь преступление».
Лиза подняла голову и могла только увидеть профиль прелестной незнакомки, но черты лица сего были так приятны, в них изобража¬лось такое добросердечие, что сердце несчастной мгновенно испол¬нилось доверенностию. Она вскочила, приближилась к незнакомке и сказала ей с робостию: «Ах, сударыня, сжальтесь над бедною, беспо¬мощною иностранкой!»
■73
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
Красавица оборотилась торопливо и сказала с скоростию: «Не здесь, не здесь! Приходите вечером на улицу св. Ганория и спросите в доме под № 27 Терезу Кабарро!»
Грация исчезла, но слова ее крепко запечатлелись в памяти Лизы; с нетерпением ожидала она вечера, надежда придала ей крылья, с дове-ренностию предстала она перед любезную Терезу.
«Извините, сударыня, — сказала красавица, — извините, что давеш¬ним утром поступила я с вами несколько грубо; вы не знаете, сколь опасно здесь принимать участие в несчастиях других. Теперь мы одни; скажите, что вам надобно: ваш вид и горесть, изображенная в ваших взорах, заставляют меня желать сделаться вам полезною: я имею небольшой кредит; говорите, ничего не опасаясь!»
А! Такой голос, такое милое, пленяющее добродушие давно сде¬лались чуждыми Лизе. Она залилась слезами, но это были слезы уны¬лой радости. Ее история, рассказанная без всякого искусства, тронула Терезу; она оставила у себя ужинать несчастную, которая так ее инте¬ресовала, и села за письменный столик, чтобы написать билетец. Потом разговаривала она с своею посетительницею непринужденно и весело и всячески остерегалась в разговорах своих тронуть такую струну, кото¬рой отзыв был бы не самый приятный. Лиза, оживотворенная новою надеждой, почти позабыла свои прошедшие горести. Час ужина при-ближился, сели за стол, и когда Лиза подняла свою салфетку, то паспорт лежал на тарелке.
ГЛАВА XXXVIII
ФРАНЦУЗСКИЙ МЭР
Сердечными благословениями осыпала счастливая странница свою благодетельницу, когда парижские барьеры за нею затворились; погру¬женная в сладостные мечты, прижалась она в угол своей кареты; весе¬лые ландшафты неприметно мелькали мимо ее, между тем как Петр спокойно завтракал на козлах. Нигде не было задержки; хотя Лиза и принуждена была раз двадцать на день вынимать свой паспорт, но всюду отдавали его ей с косыми взглядами назад, ибо и самый цепкий крючок не мог найти в нем ничего такого, к чему бы привязаться.
Нетерпеливая супруга, увлекаемая пламенною любовию, не позво¬ляла себе ни малейшего замедления, ни малейшего отдыха; уже три дни, как была она в дороге, и почти ни разу сон не смыкал глаз ее. Тут вдруг представился ей довольно знатный город, в котором она реши¬
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
лась пробыть до другого утра, чтобы несколько подкрепить ослабев¬шие свои силы.
Въехавши в ворота, услышала она шум в ближних улицах; сперва она не обращала на сие никакого внимания, но, приближившись к пло¬щади, увидела она множество стекающегося вместе народу. Она оро¬бела, ибо все, что она ни слышала и ни читала о буйстве народном, вдруг оживилось в ее воображении.
В недобрый час въехала она в этот город. Не нужно сказывать, как началось сие смятение. Чернь
