замешательства: должно было пересматривать ее паспорт, ибо добродетель и невинность, написанные на лице ее, могли только служить ей паспортом у диких. Вынимают очки, осматривают, сходна ли Лиза с описанием, которое сделано в паспорте. Во всех углах записывают, отмечают; тут важный мунисипаль с гордым видом не делает ничего и медлит, думая, что много делает — так вьется и бегает, как угорелый, полицейский офицер и выдает себя за весьма великого человека. Но! Теперь все дело пошло на лад, на паспорт и пожитки положена печать вольности; почталион садится на козлы и спрашивает, где барыня прикажет остановиться?
«В первом трактире», — отвечала Лиза, и карета медленно поехала по улицам; площадь была наполнена людьми, во всех окошках были головы — Лиза ничего не видала, она искала только Вильгельма. Народ казался очень в большом движении; слова убийца, гильотина везде были слышны — Лиза ничего не слыхала, она слушала только Вильгель¬мов голос. Скоро выскочила она из кареты, когда она остановилась у трактира. Болтливая хозяйка, взводя ее на лестницу, рассказала ей, об чем все тогда говорили. Какого-то пленного офицера, который умерт¬вил одного доброго человека, изнасиловал его племянницу, посадили в тюрьму и скоро казнят его на гильотине.
Лиза, конечно, испугалась при слове пленный офицер, но тотчас успо¬коилась, услышав, чем его обвинили. «Он всегда обедал у меня, — про¬должала трактирщица, — и казалось, был такой добрый, тихий моло¬дой человек. Я ему бы, не опасаясь, поверила и свои деньги, и свою дочь. Но в тихом омуте черти водятся. Он, знать, был храбр, потому что на нем был орден и его называли майором».
Лиза оцепенела — орден? Майор? Как его звали?
Ах! Имя его было очень мудрено для нашей говорливой хозяйки. Но каков был вид его? Она описала тут всякую Вильгельмову черту,
13-5108
’95
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
и невозможно было не узнать его. Лиза проговорила насилу: «Эйхен¬вальд!» «Так! — сказала хозяйка, — точно так, его зовут Эйхенвальд!»
Бедная жена упала на землю, глаза ее помрачились,, сердце пере¬стало биться, и только некоторые конвульсии показывали, что она жива. Испуганная хозяйка призывала всех святых на помощь, и сама между тем помогала ей, сколько могла. «Ах! Боже мой! Бедная госпожа!» — кри¬чала она, и слезы потекли из глаз ее, когда она узнала, что это несчаст¬ная — жена обвиненного.
Она тотчас заперла ворота, чтобы чернь не могла узнать о ней и не погубила вместе невинности с преступлением. Но Лиза, пришедши в себя, хотела идти — броситься к ногам судей, на площади клясться в невинности своего супруга. Добросердечная хозяйка должна была насильно удержать ее; должна была затворить все окошки, чтобы не слыхали крику ее; тысячи раз повторяла ей, что она могла этим уско¬рить смерть своего любезного. Только тогда, когда Лизины силы исто¬щались, когда слезы, которые удерживались в первом исступлении, из глаз покатились тихо по щекам ее, только тогда могла она понять то, что говорила ей хозяйка. «Я верю, — продолжала добросердечная старуха, — верю, что он невинен, но как же помочь ему? Ах! Добрая госпожа, нынче невинность ничего не значит; наружность говорит про¬тив него, верно, есть у него злодеи. Только деньги могут спасти его!»
Лиза с скоростию показала на свой ларчик. «Я понимаю вас, — ска¬зала хозяйка, — вы хотите всем пожертвовать».
Лиза дала знак, что хочет; ибо язык ее не мог выговорить всем.
— Итак, успокойтесь, сударыня, я накину только мою мантилью, проберусь в толпу и послушаю, что говорят люди. Если он невинен, то Бог не оставит его. Он спас и Даниила от львов, Он, верно, даст нам средства освободить его!
С сим словом побежала она и оставила Лизу в страхе. В первый вечер ей не удалось ничего сделать в пользу пленника. Лиза была почти как сумасшедшая, лихорадка свирепствовала в ее теле, она начала бредить. Хозяйка во всю ночь не отходила от ее постели, и как скоро рассвело, то препоручила она ее попечениям своей дочери, и сама пошла искать опять лекарства в надежде.
К обеду пришла она назад с солдатом национальной гвардии. «Этот добрый человек, — сказала она больной, — один из сторожей вашего супруга». Лиза приподнялась и сжала руку солдата. Глаза ее были горячи и красны, взор ее пылал, но слезы не катились по щекам ее.
«Сударыня, — сказал солдат, — если б я и не имел причин стараться о спасении вашего мужа, то бы ваше состояние меня, конечно, тро¬нуло!» Лиза знаками показала хозяйке, чтобы она подала ей маленький
196
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
ящичек; она открыла его, он был наполнен золотом. С видом проше¬ния подала она его солдату, который оттолкнул его с неудовольствием.
«Сударыня, — сказал он с выражением обиженного благородства, — муж ваш бросился в огонь и спас детей моих от смерти. Я надеюсь, что этого довольно, чтобы принудить меня отказаться от ваших денег. Вот рука моя, я спасу его или умру с ним!»
Лиза хотела поцеловать руку, которую он ей подал, благодетель¬ные слезы опять облегчили ее сердце, взгляд, брошенный ею на небо, был исполнен благодарности. Когда луч надежды, подобно электриче¬ской искре, возвратил ей чувства; когда она опять могла говорить, то хотела она принудить великодушного человека взять столько, сколько надобно на издержки, но он отказался и настоял в том, что он один хочет и должен все делать.
Тут попросила она чернильницу и хотела возвестить приезд свой Вильгельму и утешить его в темнице, но солдат не хотел взять письма, а хотел объявить ему, что Лиза здесь, ибо боялся, чтоб радость ему не изменила. «Терпите, — сказал честный солдат, — терпите до завтра или до послезавтра: тогда все решится. Эта добрая женщина отведет вас к жене моей; там дожидайтесь спокойно решения!»
«Спокойно?» — сказала Лиза со вздохом.
Солдат старался утешить ее; научил хозяйку, какою дорогою ей идти, а сам поспешил опять на свое место, чтобы не возбудить подо¬зрения. Позабывши лихорадку и слабость свою, последовала Лиза за доброй хозяйкой, и в полночь пришли они в хижину молодой кре¬стьянки. Ее приняли как супругу благодетеля, а в Полине нашла она милую сестру.
Что происходило в сердце этой любезной девушки, когда она уви¬дела перед собою супругу любезного, то может только знать тот, кому известно человеческое сердце. Но склонность ее была слишком непо¬рочна и чиста, чтобы дать хотя малейшее место ревности. Она видела только Вильгельмову опасность, позабыла все и привязалась сердечно к той, которая так усердно молилась о его спасении. Бог услышал моле¬ние обоих соединившихся ангелов. Ввечеру третьего дня получили они приказ находиться ночью на большой дороге. С боязнию поспешили они туда. Молча сидели они в траве и дрожали при малейшем потрясе¬нии листов. Как забилось сердце Лизы, когда услышала она вдали стук кареты. Когда сей стук час от часу приближался, когда карета останови¬лась, тут побежала молодая крестьянка по дороге, и Полина поспешала за нею. Лиза потащилась туда же, колеблясь между страхом и надеж¬дою; колена ее дрожали, она не могла больше удержаться на ногах и упала в объятия к своему супругу.
13*
■97
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
ГЛАВА XLIV
Все простят моему герою, что он при этом удивительном происше¬ствии долго не мог опомниться; он думал, что голова его отрублена и что он видит одни тени Елисейских полей. Растолковать ему все случив¬шиеся с ним чудеса на большой дороге было невозможно. Добрый сол¬дат растолкал Вильгельма и повел его в кусты, где ожидала его боль¬шая крестьянская телега, нагруженная всем нужным для безопасного побега.
Чрез десять минут Вильгельм был освобожден от оков. Сбросив мундир, надел он крестьянское платье; волоса его прикрыла красная шапка. Лиза и Полина также переоделись. Они спрятали свои локоны под простой чепчик, толстые платки закрыли их груди, короткие тол¬стые юбки таили их прекрасный стан, а большие деревянные башмаки прекрасную ножку.
Уже Лиза и Полина простились с хозяйкой, проливая слезы чув¬ствительности; уже Вильгельм посадил их в повозку и сам хотел в нее садиться, как вдруг неожиданный случай переменил его мысли и заста¬вил было почти добродетельно возвратиться в темницу. До сего вре¬мени не пришло ему в голову спросить, кто их повезет, и теперь только приметил он, как велика жертва благодарности, которую принесло ему доброе крестьянское семейство.
Солдат отошел с женой своей на несколько шагов в сторону; Виль¬гельм смотрел, как она с ним прощалась, она плакала; несколько раз повторяла, рыдая, когда мы увидимся? Муж, удерживая свои слезы, ста¬рался ее утешать, благословлял ее и детей своих и обещал возвратиться, если жизнь его не подвергнется опасности… Бедная жена не могла его оставить, все его удерживала в своих объятиях; когда ж, наконец, муж сказал ей на ухо: подумай о пожаре и о нашей должности, то она его оста¬вила и воротилась назад.
«Бог с тобою!» — сказал он, удаляяся; жена остановилась и протянула к нему руки свои. «Нет! — сказал ему Вильгельм с трогательною чув-ствительностию. — Нет! Мне жизнь не дорога, когда надобно сохра¬нить ее такою ценою. Если для моего спасения жена твоя должна сде¬латься вдовою, а дети сиротами, то я лучше возвращусь в темницу и завтра пойду на смерть!»
Пря сих словах все побледнели от страха, Полина и Лиза встали с своих мест, солдат пришел в замешательство, а жена его отерла слезы и скрыла вздохи свои.
198
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
«Чего ты хочешь? — сказал солдат решительным голосом. — Садись спокойно в свою карету! Шаг, который подвергает жизнь мою опас¬ности, сделан, и нельзя уже воротить прошедшего. Положим, что ты пойдешь назад в свою темницу; ведь войти туда мудренее, чем выйти оттуда. Тебя, верно, уже хватились; если ж нет, то как можно будет тебе поспеть в город до рассвета; а для меня все равно, я все останусь вино¬ват! Полно говорить пустое — поедем, я жену и детей препоручу Богу и брату, который ничего не знает о бегстве и которому, следственно, ничего не сделают. Я отвезу вас за границу и пробуду там до тех пор, покуда мое отечество избавится от своего тирана! Рано ль, поздно ль, это случится! Тогда правосудие опять станет свободно дышать, и бла¬годарность не будет преступлением. Ну! С Богом!»
Тут схватил он вожжи и бросился на свое место. Вильгельм хотя и не был успокоен словами его, но, по крайней мере, уверен, что шаг назад тоже будет опасен
