отличную проницательность и гораздо скорее делают свои заключения, нежели
207
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
мужчины) уже давно знают последние две главы и давно разгадали все, что оставалось неизъясненным.
Что Фриц после разлуки с другом своим был возвращен в свое оте¬чество; что он явился в полк свой, который много претерпел во время продолжившейся войны и для своего комплектования отослан был на старые свои квартиры; что молодой герой, привыкши к деятельности, взялся предводительствовать командою солдат для очищения дорог от разбойников, все это, само по себе, разумеется.
Честь принудила Вильгельма скрыться, а причиною скорого его возвращения было весьма справедливое французское великодушие. Ибо когда он сам пришел в главную квартиру генерала, который стоял с своею армиею на швейцарских границах, и добровольно отдался в плен, и с благородной отважностию рассказал историю своего побега, то полководец почел за нужное загладить несправедливость, пользо¬вавшись случаем размена пленных, возвратил ему свободу.
Какое употребление Вильгельм сделал из свободы своей, можно легко узнать. Он поехал туда, где оставил верную свою Лизу, надеяв¬шись там найти ее. Но, узнав, что она за сутки перед тем уехала, нанял он почтовых лошадей и поехал за нею вслед. Со всякой милею умень¬шалось разлучавшее их расстояние, наконец в последний городок при¬ехал он за час после их отъезда, и боязливый хозяин рассказал ему все, что знал, и как она, несмотря на его советы и на Полинину усталость, настояла в продолжении пути своего.
Вильгельм дрожал, воображая себе опасность, в какую завела ее материнская любовь. Он полетел к коменданту, старому своему това¬рищу по службе, и просил его дать ему солдат до ближайшей станции. Тотчас двадцать лучших гусаров получили приказание следовать за ним: он полетел за своей супругой. Шум в лесу поразил слух его, и он подоспел туда вовремя, дабы спасти свою Лизу и отмстить за своего друга.
Мрачный покров скрывает от нас приключения Полины, и, может быть, мы бы и теперь не могли поднять его, если бы она сама, спустя несколько лет, не открыла тайны своему мужу в минуту взаимной дове¬ренности. Начальник разбойников, который произнес ее имя и увел ее в лес, был брат ее Филипп. Изнеженный в юности, воспитанный в мыс¬лях, что он принадлежит не к низкому классу людей и не должен жить работою рук своих, думал он, что счастие и честь неразрывно сопря¬жены с знатным происхождением; с сими глупыми мыслями оставил он свое отечество, хотел играть блистательную роль между эмигран¬тами, связал дружбу с негодяями и наконец, увлеченный ими в распут¬ство, сделался разбойником.
208
— ПРОЗА 1800 ГОДА —
Долгое время отправлял он худое ремесло свое довольно счастливо, но как шайка его час от часу увеличивалась, то правительство обратило на него внимание и приняло хорошие меры. И в самой вещи, скоро шайка его рассеялась, и он сам был довольно счастлив, что скрылся в Америку и тем избавился от эшафота.
Когда в жару сражения узнал он стоящую на коленях сестру свою, то сердце его тронулось, он позабыл собственную опасность свою, чтобы спасти ее. По окончании сражения, когда оставшиеся люди его опять собрались, велел он отыскать ее драгоценный ларчик, отдал его ей и проводил ее сам, по одной им только знаемой дороге, до жилища доброго священника. Тут подал он ей руку, которую оросила она горь¬кими слезами, видя его в таком униженном, бедственном состоянии; на заклинание ее возвратиться к добродетели отвечал он одним ужасным молчанием.
С горестью в сердце и приняв твердое намерение никогда никому не открывать стыда своего брата, оставила она его на произвол Прови¬дения и поспешила вступить в средину нового семейства, где в супруге своем нашла она и отца, и брата.
Любовь, дружба, надежда скоро возвратила здоровье Фрицу. Сча¬стие поселилось в жилище Вильгельма. Веселость, удовольствия сияли на лицах родителей и их детей. Оба друга повесили оружия свои на стену, поливали свою капусту и вместе с Вольтером74 говорили:
Ah! Cachon nous, passons avec les sages, Le soir serain d’un jour, mele cTorages.
РЕЧИ, ПРОИЗНЕСЕННЫЕ В ДРУЖЕСКОМ ЛИТЕРАТУРНОМ ОБЩЕСТВЕ
(О ДРУЖБЕ)
Любовь и дружба — вот чем можно Себя под солнцем утешать! Искать блаженства нам не должно, Но должно менее страдать! И кто любил, кто был любимым, Был другом, нежным, святочтимым, Тот в мире сем недаром жил, Недаром землю бременил!1
Друзья мои! Кто из вас не повторит сего со мною? Мы живем в печальном мире и должны — всякий в свою очередь — искать горе¬сти, назначенные нам судьбою2, и если нежная дружба, если пламен¬ная любовь соединятся, чтобы облегчить страдания наши, то возбла¬годарим милосердое Небо! Я буду говорить с вами о дружбе, — и что больше и приятнее может занимать нас в сии минуты, посвященные всему доброму, как не дружба небесная, благодатная, услаждающая горести, оживляющая радости и наслаждения житейские, Любовь — которую не сравниваю с дружбою3. Любовь — страсть сильная, пламен¬ная — должна неоспоримо уступить ей! Любовь часто бывает источ¬ником горести, дружба всегда приносит с собою радость и утешение; любовь воспламеняется быстро, горит сильно и совсем потухает, если не успеет обратиться в дружбу, которой чистое пламя кротко, нежно греет сердце теплотою животворной и его не распаляет. — Наконец, любовь в этом мире — гонима и несчастна; предрассудки, бедность, честолю¬бие и гордость нередко разрушают два сердца, созданные друг для друга, и роют между ими пропасти неприступные. Дружба не боится ни злобы, ни предрассудков, никакая сила не может разлучить сердец, соединенных самою природой, ни моря шумящие, ни степи непрохо¬димые, ни гонения оскорбленного рока, — дружба и под кровом сель¬ским все та же чистая божественная дружба, утешительница доброде¬тельных, Гений-хранитель тружеников мира.
210
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
Пифагор в разговоре о дружбе сказал: «Я не один, когда со мною друг мой, однако ж нас не двое», — сильное, много значащее изречение, достойное великого философа, который произнес его4.
Я не буду распространяться в дефинициях дружбы5, я скажу только, что она есть чистый неразрывный союз двух сердец, рожденных одно для другого, что она имеет свои обязанности, свои законы, которые сама себе начертала и без которых существовать не может.
Вы, конечно, согласитесь со мною, что человек соединен с челове¬ком некоторым внутренним чувством родства, данным ему от природы, а может быть, еще и больше своими собственными выгодами, ибо чело¬век без человека был бы самою бедною, беспомощною тварью в свете; но вы согласитесь также, что сей союз, сколь он впрочем ни силен, не может назваться именем дружбы — и даже ничто в сравнении с нею. Посреди миллионов мне подобных существует для меня только один человек, к которому стремится мое сердце, которого одного оно тре¬бует и одного любить хочет с тою нежностью, с тем жаром, который только дружбе приличен — и это мой друг, мой любимец, которому душа моя поклялась; в груди его бьется половина моего сердца, он хра¬нитель моих чувств, моих мыслей, он разделяет мое счастие, сносит мои горести — с ним не страшны для меня леса дремучие, с ним сельская хижина прелестнее для меня чертогов пышных, одним словом, это вто¬рой я, которого ничто, ничто не разлучит со мною.
Но как редок такой друг! Где найдем человека, который бы решился пожертвовать большею частию самого себя для того единственно, чтобы удвоить существо свое в своем друге. Выбор самое трудное в дружбе, мы повинуемся влечению своего сердца и бываем обмануты; и кто не обманется, видя нежную, пламенную любовь, изображенную в лице дружелюбном, внимая трогательным изъяснениям добродушия, которые нимало не согласны с сердцем. Ты бросаешься со всем иссту¬плением радости в объятия, которые — казалось — только для тебя были отверсты, и находишь лед, трепещущий в груди, к которой ты прижимаешься, — несчастный опыт лишает бодрости, — недоверчи¬вость заступает место свободной непринужденности, большая и луч¬шая часть жизни твоей проходит в тщетных изысканиях; если наконец найдешь сердце добродетельное, готовое слиться с твоим сердцем, то уже будет поздно — время драгоценное, невозвратное протекло, жизнь твоя стала.
Но как счастлив тот, кто нашел себе друга испытанного, постоян¬ного, кто нашел его тогда, когда он более всего нужен, — когда сердце пламенное, кипящее, начинающее только жизнь, требует себе наслаж¬дений и открывается ко всему доброму и благородному, — тогда друг
14-5108
211
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
есть прямо неоцененный дар неба, тогда дружба есть училище добро¬детели, храм счастья и наслажденья.
Законы дружбы — если только можно назвать законом то, что пред¬писывает нам наше сердце, — законы дружбы так же кротки, как и сама дружба; и скажите, кто не согласится исполнять их все, когда от них только зависит единственно сохранение нашего счастия, наших радо¬стей, — одним словом, дружбы. Я бы не стал и упоминать об них, если бы не знал, что человек часто с самым лучшим намерением и думая исполнять то, что ему должно, делает совсем противное — я люблю сво¬его друга, люблю искренно, но не умею поддержать дружбы его, и союз наш час от часу ослабевает более-более и наконец — где дружба наша?.. Итак, позвольте мне поговорить о сих законах, которые, я уверен, вы давно уже слышали в своем сердце, но которых, может быть, — про¬стите моей откровенности, — вы разобрать не умели. Я сужу потому так, что наше собрание, собрание друзей, едва было не разрушилось при самом своем начале.
Не довольно того, чтобы уметь выбирать друга, должно уметь всегда быть с ним другом, и в этом одном состоит все искусство. Еще повторяю, пожертвуйте большею частию самих себя, чтобы удвоить бытие свое в друзьях своих; эгоизм не может существовать вместе с дружбой, — перестаньте быть эгоистами, и вы исполните все, чем обязаны друзьям своим!
Союз дружественный заключается сердцем, без его участия он никогда быть не может, — и что один холодный разум там, где должно действовать пламенное сердце? Дружба, заключенная умами, подобна тому союзу, который две стороны держав чрез своих политиков заклю¬чают одна с другою. Ты не можешь чувствовать, откажись от дружбы, или она будет так же холодна, как лед на вечных горах альпийских. Для тебя нет наслаждений, они предоставлены только тому, кто их ощущать умеет.
«Разум, — говорит Бартелеми, — не может быть единственным сою¬зом в дружбе — он хочет только блистать, он не терпит ничего ни выше себя, ни наравне с собою, он разрушает его равенство, столько
