царствовать в Норвегии; еще колыбель была его троном, еще роза служила ему ски¬петром, еще он не знал никакой другой нужды, кроме голода, ника¬кого другого успокоения, кроме сна. С проницанием женщины и с неутомимостию мужа управляла Тора дикою Норвегиею; с нежностию женщины и с твердостию мужа руководствовала она любезного сына своего по узкому пути младенчества к все объемлющему поприщу юно¬шества. Он вырос, на лице его расцветала надежда наступающего утра, и седые воины, взирая на молодого государя, с удовольствием погла¬живали долгие свои бороды.
Не шелковые одежды и драгоценные украшения, не принужден¬ная улыбка и ложный румянец занимали тогда утренние часы женщин севера. Девушка, желающая понравиться норвежцу, долженствовала отказаться от женской нежности, долженствовала подражать мужчинам в их военных действиях, объезжать диких лошадей, умерщвлять дро¬тиком бегущую дичь, подставлять блестящий щит грозному мечу своей подруги. Тора, искусная в сих играх, часто собирала вкруг себя молодых девиц, и они под ее предводительством или гонялись в темных лесах за дикими зверями, или ломали копья на гладких равнинах. Часто сидела государыня на возвышенном дерновом месте и увеселялась, смотря на своих амазонок, но всегда с удовольствием покоился взор ее на Иль-дегерде, любезнейшей из подруг ее, ибо ни одна из молодых героинь не скакала так быстро на лошадях, не бросала так верно дротика и не ломала так искусно копья, как она. А когда опускала она забрало своего шлема, чтобы отереть пот с величественного лица своего; когда обра¬щала она вкруг голубые, победоносные глаза свои; когда она шла и белое перо тихо волновалось на ее шлеме; когда она говорила и голо¬сом своим заставляла стыдиться флейту, о, тогда рождалось в сердце молодого принца некоторое неизъяснимое чувство, которое проница¬тельная Тора читала с удовольствием в огненных глазах и на пламен¬
221
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
ных щеках своего сына. Ибо хотя не царская кровь текла в жилах Иль-дегерды, но она была последняя отрасль одной знатной фамилии, и в самом низком состоянии была бы достойна престола вселенной. Кто умел так искусно одним взором привлекать сердца, как Ильдегерда, и кто искал того меньше всех? Подруги ее смотрели на нее, и зависть рожда¬лась в сердцах их; она зачинала говорить с ними, и зависть пропадала.
В то время Ранфрид, молодой шведский государь, бродил от одного северного двора к другому. Хитрая душа его питала в себе тщеславные предприятия, алчность к величию и могуществу наполняла огненный взор его. Не довольствуясь тем, что одни подданные его вздыхали под железным его скипетром, хотел он силою оружия соединить три госу¬дарства под свою державу; для сего проехал он Данию и Норвегию, для сего приближался он к престолам монархов, и для сего старался он знать о их силе и слабости. Он был так же прекрасен и так же хитр, как Утгар¬далоке*, жесток, как волк Фарис, и ядовит, как Митгардский червь**.
В честь посетителя своего учредила Тора рыцарские пиры и увесе¬лительные сражения; когда день начал склоняться к вечеру и рыцари, уставшие от военных действий, сняли шишаки свои, тогда явились — по повелению государыни — молодые норвежские героини на поприще, поклонились, по обыкновению рыцарей, судьям сражения и пред¬ложили Ранфриду изломать с ними Ланц4. С улыбкою взял Ранфрид тяжелое копье, ибо он был искусен в рыцарских сражениях, с улыбкою вскочил на коня своего и въехал в отворенную загородку. Ни одна из амазонок не могла погнуть жиловатой руки его, копья их разбива¬лись об щит его, как слабые челноки о твердый утес. Наконец явилась Ильдегерда. Розовый луч вечернего солнца играл на светлом шишаке ее; лошадь прыгала и храпела под величавою героинею; как стрела, пусти¬лась она на принца: копье ее разлетелось в куски, но Ранфрид погнулся и едва усидел на седле.
«Ты сильна, — сказал удивленный швед, — могу ли я видеть лицо победительницы?» Ильдегерда проворно соскочила с лошади, сбросила с головы шлем, и белые волосы натуральными кудрями покатились на
* Утгардалоке, следуя Эдде или мифологии древних северных народов, есть злой дух, похожий на нашего дьявола. (Подстрочные примечания принадлежат Коцебу). От ред. — точнее, Утгардалоки, чаще — Локи. Утгард — холодная окраина земли за пределами обжитого мира людей — срединного Митгарда. Локи не вполне соот-ветствует христианскому представлению о дьяволе, воплощении зла: он плут и на-смешник, посредник между богами, карликами и великанами.
Волк Фарис и МитгарЬской червь — дети Утгардалоке. От ред. — на самом деле не Фарис, а Фенрир; точнее, змей Митгарда, Ермунганд. Живет в океане, окружа¬ющем землю.
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
белую грудь ее… Взор, брошенный ею на Ранфрида, оковал его: это был взор, исполненный важности и украшенный благородною улыб¬кою. Гордый властелин Швеции запылал, посмотрев на красавицу, и любовь, подобно уединенному цветку в ужасной пустыне, родилась в непреклонном его сердце.
Уже солнце погрузилось в недре вод, уже полный месяц блистал на западном небе, как веселое собрание, оживившись напитком из пол¬ной чаши, рассеялось для прогулки в прохладной роще. Все весели¬лось; там лежал на зеленом дерне рыцарь и просил у резвой девушки награды за верную любовь свою; там арфы бардов гремели дела веков прошедших, блаженство духов Валкалы, и соловей соединял с ними звонкие свои песни; тут бродили рука в руку два друга и откровенно разговаривали между собою, далее хороводы нимф резвились у жур¬чащего ручья.
В густоте рощи низвергался водопад и составлял у подошвы холмов озеро. Недалеко оттуда, на цветущем берегу, лежал мшистый камень, согретый жаром дня. Сюда часто вечернею порою приходила мыться Ильдегерда: раздевшись, садилась она на камень, и мелкие волны лоб¬зали ее ноги. Оставив пестрый круг придворных, удалилась она в люби¬мое свое место. Уединенный месяц кротко сиял сквозь ветви дерев, но как шум в лесу был очень велик, то не осмелилась она по-прежнему скинуть с себя платье; до колена только подобрала она долгую охотни¬чью свою одежду, бросила в траву сандалии и вошла в воду в том самом месте, где на мелком песку едва половина ног ее обмывалась.
Гефион защищала тебя, целомудренная Ильдегерда, ибо Ранфрид, пылая зверским огнем, бежал по следам твоим. Дерзостно вышел он из-за куста и с громким смехом схватил сандалии твои, которые ты положила на берег. Ильдегерда оборотилась: «Принц! — закричала она, выскочив из воды и опустив свое платье. — Принц, это не водится в нашем государстве».
Ранфрид. Что? У вас не водится подсматривать за девушками, кото¬рые купаются в воде? Поэтому — извини моей откровенности — нор¬вежцы не стоят таких красавиц, какова ты!
Ильдегерда. Если красавицы земли твоей любят, чтоб за ними под¬сматривали, то они того достойны. Отдай мне сандалии и поди.
Ранфрид. Это то же значит, что «будь теперь без ума»
Ильдегерда (рассердясь). По крайней мере, ты уже теперь забыл бла-гопристойность, а разум без благопристойности то же, что дерево без листьев.
* Гефхшн — богиня целомудрия.
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
Ранфрид. Прекрасно! Ты словами играешь так же, как и сердцами; однако ж, не трогая ни разума, ни благопристойности, позволь мне самому надеть сандалии тебе на ногу.
Ильдегерда. Я еще повторяю тебе, удались!
Ранфрид. Или почитаешь ты себя в опасности?
Ильдегерда (презрительно). О нет!
Ранфрид. Ты сердишься; ты и опасным меня не почитаешь. Посмо¬трим! Я говорю без всяких шуток! Ильдегерда! Я люблю тебя.
Ильдегерда. Право? Не более двух часов, как ты знаешь меня, а уж и любишь?
Ранфрид. Тем более тебе чести.
Ильдегерда. Этого я не думаю — пусть лицо мое благодарит тебя за такую честь.
Ранфрид. Нет, Ильдегерда, я побежден тобою; ты прекрасна, как Носа*, и умна, как Вора**. У меня есть жена, которой я не могу оставить, ибо отец ее сильный государь. При том ты не царской крови! Но несмо¬тря ни на что, пади в мои объятия! Я буду содержать тебя, как прин¬цессу: раздели со мною сердце и ложе.
Ильдегерда. На такое предложение у Ильдегерды один ответ (дает ему потцечину и убегает).
С ужасною яростию бросился Ранфрид за нею, но быстро, едва наги¬бая траву, перебежала Ильдегерда лес и устремилась к тому месту, где слышался звук рогов, означающий присутствие государыни. Здесь села она у ног Торы и молчала. Ранфрид, который вскоре за нею пришел, также не хотел обнаружить стыда своего при многочисленных свиде¬телях. Но взор королевы скоро открыл обнаженную ногу Ильдегерды.
— Для чего ты без сандалий? — спросила она свою любимицу.
— Я ходила мыть ноги, — отвечала Ильдегерда, — и сандалии поло¬жила на траву; верно, какой-нибудь зверь их похитил.
— Этот зверь был я, — прервал Ранфрид с яростным видом, — я не знал, что сандалии принадлежали тебе, иначе (насмешливо), конечно бы, их не тронул.
С сими словами бросил он сандалии к ногам Ильдегерды.
— Принц! — сказала Тора с важностию, — если ты опять когда-нибудь здесь будешь, то не забывай, что это мое государство.
Ранфрид замолчал, быстро посмотрел на него Свенд, ропот послы¬шался между придворных, Ильдегерда улыбнулась, и эта минута сдела¬лась источником многих злодеяний, многих горестных бедственных
Носса — прекрасная дочь богини Фреи. ** Вора — богиня мудрости.
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
минут. Разъяренный швед, которого сердце было исполнено злобы, в ту же ночь удалился в свое отечество и унес черный яд мщения с собою.
Медленно и печально приближился час, в который Тора, мать народа, отдала свой долг природе и устремилась к вечным радостям Вингольфа*. Она умерла в объятиях Ильдегерды и своего сына, умерла, благослов¬ляя обоих. При горестных воплях миллионов насыпан курган, дол¬женствовавший покрыть ее остатки. Безмолвно, с покрасневшими от слез глазами приближался нищий и приносил последнее свое имуще¬ство для погребения его, по обычаю государства, с умершею. Ни один рыцарь не стыдился плакать. Свенд, рыдая, закрывал лицо свое, Ильде¬герда бросилась на могилу, и слезы ее лились на белые ее кудри. Долго, в немом бесчувствии лежала она у гроба. Полночь мрачным покровом облачила море и лес, только шум волн, только одно колебание высо¬ких елей, только вздохи Ильдегерды прерывали мертвую тишину. Нако¬нец заря возвестила наступающее утро, утро сумрачного, дождливого дня. Птицы спрятались в своих гнездах, один хищный ворон кричал в высоте воздуха.
Ильдегерда встала; еще раз с неизъяснимою горестию взглянула она на курган, омоченный росою и ее слезами, бросила на него отрезанный локон волос своих и удалилась — удалилась с подругами своими во вну¬тренность леса, где крепкий замок, осеняемый дряхлыми дубами, при¬нял печальных, и долго вздохи о Торе раздавались в стенах его.
Следуя наставлениям
