голо¬сом пророка сказал святой старец:
«Две царицы стоят пред моими глазами; одна вооружена мечом, другая держит пальму — Змея, грызуищя Теодориково сердце, будет попрана стопою Ильдегерды».
Он умолк, и Теодориковы советники, удовлетворенные темными словами его, возвратились к государю.
«Это очевидно, — рассуждали они между собою, — сами боги под¬тверждают слова наши. Две царицы? Кто ж они, как не Ильдегерда и не Люитгардис, в руке Ильдегерды меч потому, что она дает повод к войне; Люитгардис имеет пальму потому, что она возвращает нам золотой мир».
«Под змеею разумеется, — продолжали они, — упрямство, с кото¬рым Теодорик противится желанию своего народа; и когда Ильдегерда согласится добровольно подвергнуться судьбе своей, то без сомне¬ния раздавит она ядовитую змею. Никогда оракул не бывал яснее, без всякой трудности можно разобрать его, ребенок поймет смысл, в нем заключающийся».
С сими словами возвратились они во дворец к Теодорику, чтобы воз¬вестить ему веление судьбы, которой он торжественно повиноваться обещался.
268
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
«Так и быть! Противиться богам не должно! — сказал государь после некоторого молчания. — Я решился, решился дать мир народу, может быть, с потерею собственного моего спокойствия».
Более Гаральд не желал ничего, немедленно отправил он послов к шведскому государю просить Люитгардис в супружество датскому монарху. Чрез несколько недель возвратились посланные с желанною вестию, что Германфрид готов на таком условии утвердить вечный мир с Данией.
Таким образом, первый шаг был сделан, отступить значило еще более раздражить ужасного неприятеля — надлежало предаться стрем¬лению!
За первым посольством последовало другое, уполномоченное вла-стию монаршей, чтобы сделать нужные переговоры о бракосочетании и других обрядах.
С первого взгляда можно распознать дорогу, которую выбрал ковар¬ный наперсник! Ильдегерда, раздраженная оскорбительными поступ¬ками, которых, конечно, не заслужила, Ильдегерда, лишенная супруга и престола, будет пылать мщением, будет искать мстителя и найдет то, чего потребует ее оскорбленное честолюбие, презренная любовь ее. Но чтобы сему честолюбию, чтобы любви сей нанести неизлечимую рану, надлежало сделать ее свидетельницею торжества ее соперницы, и для того Гаральд уговорил Теодорика до тех пор не удалять от двора Иль¬дегерды, покуда Люитгардис не приблизится к столице. «Ибо, — говорил он, — мало ли что может случиться! Буря, болезнь могут легко похитить твою невесту, и ты будешь жалеть об одной, лишась надежды получить другую!»
Охотно согласился государь на предлагаемое, ибо всегда стремимся мы откладывать то, что для нас неприятно, а разлука с Ильдегердой была тягостна для Теодорикова сердца. Таким образом, все способствовало предприятию коварного Гаральда. И он совершенно предался лестной надежде скоро получить выгоды от неусыпных своих стараний.
До сих пор Ильдегерда еще ничего не знала о злодейском против нее умысле. Во всей полноте чувств своих наслаждалась состоянием матери, столько для нее новым и столько привлекательным. Большую часть своего времени посвящала она юному Гальдану, кормила его гру¬дью; смотрела с сердечною радостию на милого младенца и улыба¬лась, когда он улыбался. Теодорик остерегался похитить у нее сладост¬ную мечту счастия, и Гаральд со всех сторон окружил ее своими шпи¬онами, чтобы ничего прежде времени не допустить до ее слуха. Нако¬нец когда разнеслось известие о скором прибытии молодой шведской принцессы, подумал он, что время снять покров с ужасной будущно¬
269
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
сти перед глазами несчастной государыни. Он истребовал у нее позво¬ление посетить ее и так искусно во время разговора сыграл ролю задумчивого и беспокоящегося, что супруга Теодорикова наконец спро¬сила: «Отчего так молчалив, принц? Отчего это мрачное облако на лице твоем?»
Гаральд (подумав). Бойся рассеять сие облако! Из него может изле¬теть молния, которая поразит Ильдегерду.
Ильдегерда (улыбаясь). Ты, конечно, хочешь испытать, такая же ли я женщина, как и все? Или только намерен постращать меня словами?
Гаральд. Словами? Да, конечно, только от слов сих в минуту пропа¬дет улыбка, которая теперь на устах твоих.
Ильдегерда. Так прошу поскорее выговорить это ужасное слово, ты сам знаешь, что тот, кто может объять всю великость своего несчастия, не так жалок, как тот, кто стоит на краю бездны и ее не видит.
Гаральд (притворяясь, будто напрасно принуждает себя говорить). Нет! Тщетно! Я не в силах! Прости меня! Я не имею слов для изображения мрачной неблагодарности!
Ильдегерда. Ты заставляешь меня трепетать, принц! Что такое? Чем грозит мне судьба в объятиях любви, и Теодорик с некоторого времени так задумчив, рассеян! Скажи, какая горесть, неужели Ильдегерда без намерения оскорбила Теодорика?
Гаральд. Может ли Ильдегерда, венец своего пола, оскорбить сво¬его супруга? Нет, напротив — Теодорик печален только от того, что сам намерен жестоким ударом поразить твое сердце.
Ильдегерда. Теодорик? Невозможно!
Гаральд. К несчастию, это слишком справедливо! Ах, государыня, если достоинства, красота и добродетели могут побеждать сердце, то никогда не могут они сделать сластолюбца постоянным; важны услуги, оказанные тобою государству, добродетель твоя приводит в удивле¬ние нацию, и корона твоя украшается ею более, чем всеми драгоцен¬ными перлами востока. Но для чего же первая из смертных должна быть игрою неограниченной ветрености неблагодарного?
Ильдегерда. Стой, принц! Ты далеко заходишь! Оправдай слова свои.
Гаральд. Ты желаешь этого? Хорошо, я согласен, почувствуй, если можешь, всю низость мрачной измены. Ты была некогда царицей, поза¬будь сие, все миновалось, ты больше не будешь на престоле, а разве только в сердцах тех, которые тебя любят. Ты некогда была супру¬гой, позабудь и сие, ты мечтала! Проснись, открой глаза, ты мать, не забывай сего никогда! Что сделал он, сей невинный младенец? За что лишает его трона неблагодарный отец его? И кто защитит его, если мать его покинет.
27о
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
Ильдегерда. Клянусь золотыми щитами Одина! Никогда Оракул в лесах Асгардских6 не бывал так темен! Я перестала быть царицей, я перестала быть супругой? С которых пор? Скажи, пожалуй.
Гаральд. С тех пор, как пресыщенный своим счастием Теодорик при¬нял адское намерение лишить тебя и трона, и супружнего своего ложа, с тех пор, как отправил он послов к шведскому государю для заключе¬ния с ним вечного союза, а залогом сего союза Люитгардис, сестра Гер¬манфрида. Теперь довольно ли с тебя? Или, если ты хочешь за один раз выпить всю чашу горестей, так с тех пор, как он Ильдегерду, которой обязан короной, Ильдегерду, мать своего первенца, обещал не посылать в бедную Норвегию дотоле, покуда не будет она свидетельницею тор¬жества новой его супруги, торжества своей соперницы.
Ильдегерда. … Но зачем повторять все восклицания, исторгнутые изумлением и горесцью из сердца несчастной; зачем изображать вздохи оскорбленной любви, растерзанной нежности?
Ужасная весть сия показалась ей столь же невероятною, столь же необычайною, как для мягкосердечного европейца повествование о диких народах, которые холодною рукою подымают дубину на пора¬жение дряхлых отцов своих. Она не могла решиться поверить словам принца. Но Гаральд клялся священнейшими клятвами, он с обыкно-венною уловкою хитрости изъяснил ей многое, что доселе казалось ей непонятным, он заставил ее заметить возрастающую холодность Теодо¬рика и пышные приготовления двора, предзнаменовавшие приближе¬ние торжественного дня, и наконец убедительными своими заключе¬ниями так искусно уверил ее, что несчастная увидела ясно пропасть, на краю которой находилась.
Неподвижно устремила она взоры свои вниз — ни одной слезы не было в глазах ее, ни одна мысль не рождалась в растерзанной ее душе.
Сего дожидался Гаральд; все планы его основывались на первой сей минуте.
— Ты видишь, государыня, — продолжал лицемер, — ты видишь, что я подвергаю жизнь опасности, обнаруживая в глазах твоих тайну, которой открытия сам Теодорик трепещет. Но давно знаешь ты, сколь мало подорожу я счастием и жизнию, когда надобно будет пожертво¬вать ими для Ильдегерды. Да позволит мне сие судьба! Трудно отвра¬тить злодейство Теодорика, но не совсем невозможно. Ободрись! У меня довольно друзей, и амазонки твои готовы по одному твоему мановению вооружиться и мстить за свою государыню. Собери их! Примись опять за ужасный меч свой, надень на голову Свендов шлем. Ах! Он бы так не поступил с тобою, и с победой воссядь опять на престол свой. Рука моя, рука тысячей, приверженных ко мне, готовы обнажить за тебя мечи, с
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
голосом Гаральда загремит ужасный глас мятежа, под знаменами Иль¬дегерды мужество будет творить чудеса его рукою, вместе с Ильдегер-дой взойдет он на престол Дании или вместе с Ильдегердой погибнет на песке среди бою.
Ильдегерда. Нет, принц, это далеко от моего сердца, нет. Ты видишь слезы мои, видишь их от того, что я не могу удержать их, но не думай, чтобы лишение короны, которую Теодорик некогда принудил принять меня, заставляло Ильдегерду проливать их. Нет, они льются только о потере сердца, которое было мне дороже блестящего венца и царствен¬ного сана. Оружие возвратит мне трон, но где будет Теодориково сердце, нет, я не имею против него другого оружия, кроме слез!
Гаральд. А что будет сын твой?
Ильдегерда. Сыном Ильдегерды! Если не получит он венца из рук своей матери, то получит от нее сердце и добродетель.
Гаральд. Ты мечтаешь, прости мне, государыня, ты мечтаешь, ты забываешь, что все еще живешь на земле, где мечты всегда будут меч¬тами, я оставляю тебя, теперешнее твое положение не позволяет дей¬ствовать холодному, но дальновидному рассудку. Я уверен, что скоро спа¬дет туман с твоих глаз, что скоро сердце твое возмутится от одной мысли быть посмешищем соперницы — до тех пор, государыня, про¬сти! (Пожимаем с нежносшию ее руку.) Прости! Будь уверена, что Гаральд для одного твоего взора готов тысячу раз пожертвовать жизнию.
Он пошел, и Ильдегерда осталась в таком положении, какого перо стихотворца изобразить не в силах. Наконец слезы покатились градом по лицу ее, стесненное сердце ее облегчилось, она бросилась в объя¬тия верной своей Эльги, вздохи колебали грудь ее. «Разве для того только, — говорила она, — судьба определяла мне быть супругой двух сильных монархов, чтобы я лишилась одного, не обладав им, и чтобы, отвергнутая другим, оплакивала горькое заблуждение любви, за кото¬рую так дорого заплатила?»
Тысяча предприятий рождались и пропадали в голове ее: то хотела она идти к Теодорику и у ног его выплакать себе или любовь, или смерть; то намеревалась со всем величием оскорбленной добро¬детели предстать пред глаза его, одним взором укоризны растерзать раскаянием его сердце и потом оставить его с презрением. Но всегда отвергала она советы Эльги, которая хотела ее склонить на предложе¬ние Гаральда.
— Нет, Эльга, нет, — говорила она, — только от его сердца требую я справедливости; если оно мне откажет в ней, то я умолкну и буду мол¬чать дотоле, покуда мы оба не
