всякое рассеяние, искал забвения прошедшего в шумной толпе двора — и все было тщетно. Тщетно! Скука и мертвая холодность была с ним неразлучны, даже в самых объятиях прекрас¬ной Люитгардис.
Гаральд воспользовался таким расположением души государевой. Он предложил ему, как будто бы случайно, для рассеяния объездить свои земли. «Прекрасно! Прекрасно! — вскричал бедный, обманутый, но всегда добрый Теодорик, — я поеду! Буду искать в благотворении того счастия, которого не нахожу на троне; буду видеть всегда новые, привле¬кательные предметы и рукою отщ стану изливать благотворения госу¬даря моему народу — скорей! Скорей! Приготовь все к моему отъезду!»
Нетерпение его было неограниченно, малейшее замедление было ему несносно, и чрез несколько дней выехал он из своей столицы, оставив Гаральда полновластным повелителем. Сей-то минуты ожи¬дал наперсник, ежедневно получал он известия от государя, который уведомлял его о продолжении путешествия, и наконец, едва узнал он, что монарх достиг отдаленнейших границ своего государства, как, не медля нимало, сбросил с себя маску, собрал своих сообщников, заклю¬чил в темницу молодую государыню и взошел на престол Дании при громких плесках ослепленного народа.
С ложною кротостию надел он на себя венец царский и с притвор¬ным благочестием вступил в храм Одина, чтобы принести ему жертву — неразрывной казалась ему цепь, которую он сковал своим проныр¬ством; ничего не оставалось более желать ему, кроме сердца Ильдегерды; он схватил перо и написал:
«Гаральд, король Дании, к королеве Ильдегерде.
Я отмстил за тебя, прекрасная! Изменник наказан, и Гаральд на пре¬столе — добровольно разорвал безумные связи, которые совокупляли его с Илъдегердой, ты свободна! Спеши составить новый союз! Спеши царствовать там, где царствует Гаральд.
Пышное посольство отправилось в Норвегию, чтобы вручить Ильде¬герде письмо сие и в торжестве возвратить ее на брега Дании.
Как раздробляющий гром Одина, поразила Теодорика ужасная нео¬жиданная весть! Долго не мог он выговорить ни слова, наконец первое восклицание, вылетевшее из его сердца, было: «Ильдегерда! Ильдегерда! Я заслужил это! Кто изменил доброй жене, тот не должен роптать на предательство друга!»
Пожалейте несчастного, он престает быть ненавистным; взгля¬ните на его ужасное, отчаянное положение и удостойте бедного своим
286
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
состраданием; посмотрите — все его оставляют, он не имеет ни дру¬зей, ни подданных, у него две супруги, и ни одну не может он прижать к сердцу, ни одна не может утешать его. Вот образ несчастного! Ах! Его страдания истребляют в сердцах наших ненависть, которую возбудила в них его слабость!
Он блуждает из города в город. Везде затворяют перед ним ворота, он переходит из села в село, и редкий поселянин разделяет с ним чер¬ствый кусок своего хлеба; наконец, сквозь тысячу опасностей дости¬гает он в отдаленнейшую провинцию своего государства, одну, которая осталась верною законному своему монарху. Здесь собирает он малень¬кую толпу из нескольких тысяч и, предводительствуя ею, идет муже¬ственно против хищника своей короны; не надеясь победить его, он решился в отчаянии устремиться на мечи врагов своих и на поле брани кончить бедственную жизнь свою.
Гаральд смеется усилиям безумного, надевает стальной панцирь свой, собирает бесчисленное войско и выступает в поле, чтобы довер¬шить порабощение Дании и обремененного цепями своего соперника приковать к торжественной колеснице, которая повезет его к алтарю брака с Ильдегердой. Со дня на день ожидает он посланных в Норве¬гию и не знает, как изъяснить их продолжительное замедление. Но он утешается мыслию, что после совершенной победы, когда все прекло¬нится пред скипетром завоевателя, спокойствие будет сладостнее для него в объятиях любви.
Между тем оба войска — если можно назвать войском маленькую толпу Теодорика — сближились. Теодорик хотел сражаться, но Гаральд избегал сражения, он не сомневался в победе, он только хотел возму¬тителей — так называл он их — понудить, голодом и жаждой, кинуть оружие, сдаться и предать в руки его бедного, бессильного своего государя.
Все, казалось, благоприятствовало сему намерению. Неосторожный Теодорик стал лагерем в глухой долине, в которой не было ни одного источника, ни одного плодотворного дерева; неприятель заградил все проходы, скоро оказался недостаток в пище, скоро не осталось дру¬гого питания, кроме росы небесной; маленькие сшибки, происходив¬шие между обеими партиями, только что ослабляли осажденных, они роптали, и верность их к государю час от часу уменьшалась; ежедневно подсылал Гаральд переодетых шпионов в лагерь, которые, его именем, обещали помилование колеблющимся, если они добровольно поко¬рятся и предадут своего государя.
— Чего вы медлите? — говорили они, — смотрите, все ваши бра¬тья покорились и счастливы. Новый государь милосерд, он будет отцом
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
вашим, но бойтесь разъярить его! Или думаете вы, что горсть воору¬женных может устоять против голода, жажды и бесчисленного войска? Давно бы рассеял Гаральд бессильную вашу шайку, когда бы не сожа¬лел об вашем заблуждении, когда бы не щадил крови своих подданных, ибо он любит вас, как сынов своих. Одумайтесь, киньте оружие и обло¬бызайте руку отца прежде, нежели гнев вооружит ее мечом мщения.
Натурально, что такие слова произвели свое действие. Войско Теодо-риково собралось и положило принести желанную жертву новому госу¬дарю и тем избавиться от неизбежной гибели.
Таково было положение бедного Теодорика! Он слышал роптание своего народа и каждую минуту ожидал, что его обременят цепями и повлекут к ногам изменника, которого прежде осыпал он благотворе-ниями. Мысль сия была для него ужасна. Героическое мужество пробу¬дилось в его сердце! «Лучше умереть, чем сносить поношение!» — ска¬зал он и приготовился выпить ад.
Тут вошел Эскил в ставку государя! С блестящими от радости гла¬зами возвестил он ему, что некоторая женщина, которая, с корзиною плодов, пробралась сквозь неприятельский лагерь, желает говорить с ним, и не успел еще он кончить слов своих, как она явилась пред лицом Теодорика.
— Эльга — воскликнул удивленный монарх, — Эльга Возможно ли! Это ты?
Молча поклонилась она пред государем и подала письмо в его руки.
«Ильдегерда к Теодорику, государю Дании и Норвегии.
В сию минуту пристаю я к берегам Дании, шесть тысяч амазонок и восемь тысяч вооруженных норвежцев следуют знаменам моим; я спешу защищать тебя, чрез несколько дней буду я с тобою, и как скоро воинственный крик моих народов возвестит тебе мое прибытие, то, не медля нимало, выступи из своего лагеря, ударь прямо в ряды непри¬ятеля; я поражу его сзади; моя кровь и моя жизнь принадлежит тебе. Ильдегерда».
— Боже! — воскликнул растроганный Теодорик; слезы градом пока¬тились по лицу его, и он в исступлении прижал Эльгу к своему сердцу. — Боже! Не сон ли это! Сколько великодушия, и к кому! Ко мне, который не заслужил его — ах! Как могу я предстать пред лицо ее! Как могу под¬нять глаза свои на божество, оскорбленное мною!
— Об этом говорить не время, — перехватила Эльга, — прости мне, государь! Ты слишком часто жертвовал будущему настоящим; скажи мне, понял ли ты письмо Ильдегерды} И согласен ли исполнить ее волю?
Теодорик. Совершенно, совершенно! Исполню все, в точности! Эльга. Итак, мне больше нечего здесь делать — прости!
а&5
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
Теодорик. Еще слово! Расскажи мне, как все это случилось? Как дошла к вам весть о моем несчастии?
Эльга. Неприятель был так благосклонен, что сам удостоил нас доверенности, которой моя государыня, по справедливости, могла скорей ожидать от тебя! Но чтобы кончить одним словом, ибо время дорого, принц Гаральд, достойный твой любимец, уже давно бросал страстные взоры на Ильдегерду, и как ему хотелось обладать и ею, и престолом вместе, то он осмелился, слишком рано к своему несча¬стию, отправить к ней послов и открытым образом требовать руки ее — можно легко отгадать то, что случилось после; присланных схва¬тили и заключили в тюрьму, чтобы ни малейший слух не достиг к похитителю, потом в скорости собрали маленькое войско, благосклон¬ный ветр нес корабли наши по морю, и мы уже здесь, готовы победить или умереть с тобою.
Добрый государь не мог удержать слез своих, не мог снести быстрого переворота счастия. «Скажи ей, — говорил он, рыдая, — скажи ей, что она избавляет от стыда и смерти неблагодарного, скажи, что яд был уже на устах моих».
Долго стонал он вослед Эльги, которая давно оставила его ставку; с корзиною своею безопасно пробралась она сквозь неприятельской лагерь, бросилась на коня, который ожидал ее в кустах, и поспешно полетела в объятия повелительницы, которой войско на день езды приближалося к лагерю.
Восхищенный государь немедленно собрал своих полководцев и сообщил им неожиданную, радостную весть, которая, быстро распро-странясь из ставки в ставку, мгновенно успокоила и роптание, и голод, влила мужество в каждое сердце, силу в каждую мышцу, воинственный огнь в каждые взоры! «Ильдегерда!» — раздалося отвсюду в торжествен¬ных криках, радость на шумных крылах носилась в рядах войска, все хватались за оружие! Воины чистили шлемы, острили мечи и пели зара¬нее победные песни. На ближайший утес поставлен был страж, кото¬рый должен был троекратным ударом в медный щит дать знать о при¬ближении войска; всякий хотел сменить сего стража, ибо всякий хотел быть первым возвестителем радости.
С удивлением услышал Гаральд торжественные восклицания в долине, из которой прежде одни только вздохи достигали его слуха. Шпион, подосланный в лагерь Теодориков, возвестил ему неожидан¬ное прибытие норвежской героини. Он закипел от ярости и положил с наступлением дня напасть на долину, рассеять малую толпу и преду¬предить победою пришествие смелой амазонки, он положил — но боги положили иначе.
289
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
Уже солнце склонилось, уже первые лучи его лобзали гладкую поверхность моря, как страж, стоявший на вершине утеса, ударил тро¬екратно в щит. Все, что имело ноги, взобралось на холм и смотрело с немым восторгом, как из густого облака пыли выходили блестящие толпы, в сомкнутых рядах распространялись по долине и не в дальнем расстоянии от неприятеля разбивали шатры свои.
Гаральд скрежетал зубами и клялся принесть в жертву своему гневу дерзновенную женщину! Не от страха бледнел он и потуплял в землю неподвижные свои взоры! Чего было ему страшиться? Войско Ильде¬герды, соединенное с бессильною Теодориковой толпою, не составило бы и половины его воинства; нет! Презренная любовь распаляла мщением кипящее его сердце и клялась его устами: отмстить со всею жестоко-стию надменной, непреклонной женщине, искоренить, до последней, опромет¬чивых ее сообщниц.
С блестящими взорами оставил он свою палатку, чтобы приготовить войско к настоящей битве — но ах! Какая быстрая перемена!
Или ты мечтал, безумный, что имя Ильдегерды забыто? Что память ее изгладилась в сердцах датчан? «Кто сии пришедшие? —
