с своего места, Вильгельм брал тугой лук свой, поднимал с земли три стрелы; первая, ударясь в шест, освобождала голубя; вторая разрывала узы, обременявшие полет его; третья устремлялась за ним под облака и упа¬дала с трепещущею птицею к ногам удивленных судей.

Не гордясь такими преимуществами, предпочитая блистатель¬нейшим успехам скрытное доброе дело, Тель укорял себя за то, что так долго медлил повиноваться воле своего родителя. Тель захотел быть супругом, и молодая Эдме привлекла его взоры. Эдме была самая скромная, самая прелестная красавица в Ури. Ветерок, кото¬рый перед зарею волнует листы и деревья; ручеек, струящийся из утеса, и которого каждая капля блестит от утреннего солнца, были не столь чисты, как сердце милой Эдме. Спокойствие, кротость, ум избрали его своим святилищем. Добродетели, которыми она обла¬дала, не знавши даже и их имени, так слиты были с существом ее, что она не могла бы понять, как можно ей, не переставши жить, пере¬стать быть добродетельною.

Будучи сиротою, не имея ничего, Эдме с самого младенчества воспи¬тывалась у одного старика, своего родственника, и смотрела за его ста¬дами. Эдме, окруженная своими овечками, с своею работою появлялась на горах прежде, нежели заря озлащала верхи черных сосен. С прише¬

299

— ПРОЗА 1801 ГОДА —

ствием вечера возвращалась она в хижину, приготовляла ужин, приво¬дила все в порядок, чтобы наутро слабый старец не имел никаких забот в ее отсутствие; потом предавалась она сладостям сна, будучи довольна днем своим, блаженна тем, что заплатила приятный долг благодарно¬сти, и уверена, что следующий день будет для нее днем этих же наслаж¬дений.

Тель узнал ее и полюбил. Тель не употреблял с нею сего искусства, неизвестного его сердцу, которое часто унижает любовь, смешивая ее с хитростью. Чуждый сей науке, не зная, что искусство нравиться могло быть отделено от искусства любить, Тель не искал случаев чаще видеть Эдме; он не ходил за нею по горам, не ожидал ее вечером, когда она возвращалась с своим стадом: Вильгельм, напротив, в отсутствие Эдме посещал ее благодетеля. Тут, в продолжительных разговорах, при кото¬рых присутствовала откровенность, чистосердечие, Вильгельм внима¬тельно слушал старца, который любил говорить о Эдме; рассказывал все, что она ни делала, что ни говорила, и со слезами на глазах превоз¬носил терпение, кротость, неисчерпаемое добродушие, которые каж¬дый день больше и больше заставляли его любить милую свою воспи¬танницу. Похвалы сии, которые впечатлевались в душе Вильгельмовой сильнее, нежели самый образ его любезной, увеличивали и страсть его. Эдме приходила во время сих разговоров, и Тель на лице ее, в ее взо¬рах и скромном виде читал все, что об ней слышал. Едва осмеливался он, трепеща, сказать ей несколько слов; скоро оставлял ее с потуплен¬ными глазами; прощался с нею с сожалением и медленно удалялся в уединенную хижину свою, чтобы свободнее заниматься ею.

Наконец, по прошествии шести месяцев, Вильгельм, уверенный, что любовь его была новою добродетелью, решился в ней открыться своей красавице. Наедине с нею он бы не осмелился сего сделать, но ободрен¬ный присутствием целого народа, однажды, при выходе из храма он остановил юную Эдме. «Эдме, — сказал он ей, — я люблю тебя и еще более почитаю; я был добр, ты сделала меня чувствительным. Если наде¬ешься ты быть счастлива со мною, то прими сердце мое и руку; приди обитать в моей хижине и на гробе отца моего учить меня добродете¬лям, которым я от него учился». Эдме потупила взоры и покраснела, как роза. Потом успокоясь и будучи уверена, что могла и должна была сказать пред всеми свои мысли, отвечала: «Вильгельм, благодарю тебя за то, что ты удостоил меня своего выбора. Я до сего времени спокойно наслаждалась мирным своим счастием, но теперь чувствую, что оно еще увеличится, когда я скажу тебе, что одного тебя избрала бы своим супру¬гом». При сих словах подает она ему руку, молодой Тель прижимает ее к сердцу; они смотрят друг на друга и, не говоря ни слова, уже произносят

300

— ПРОЗА 1801 ГОДА —

свои клятвы. С сим браком поселилась радость в хижине Вильгельмо-вой. Работа была вдвое для него приятнее потому, что Эдме наслажда¬лась ее плодами; благотворительность была для него сладостнее потому, что Эдме знала об ней и ее одобряла. Будучи всегда вместе, разлуча¬ясь только с тем, чтобы скоро опять соединиться, они дружелюбными свойствами и размышлениями своими укрощали сие опасное упоение любви, беспрестанно удовлетворяемой; они успокоивали ее исступле¬ния продолжительнейшими удовольствиями дружбы, доверенности, взаимным почтением, непрестанным желанием быть достойными друг друга и уверением, что сердца их будут добродетельнее, чцщс, когда они будут сливать воедино и свои мысли, и свои чувства.

Сын, прелестный младенец, скоро утвердил союз их, и драгоценные имена отца и матери сделались новым источником неизвестных еще наслаждений. Юный, пленяющий Жемми прежде поручен был попе¬чениям Эдме. Она одна хотела пещись о первом его младенчестве, но как скоро достиг он шестилетнего своего возраста, Вильгельм не остав¬лял его более. Он водил его с собою в поле, на паствы; показывал ему землю, покрытую колосьями, горы, воды, леса и, возводя взоры его к небу, заставлял его с трепетом произносить великое имя Бога; он гово¬рил ему, что Бог сей, судия и свидетель всех мыслей наших, повелевал человеку быть только добродетельным, чтобы соделать его навсегда блаженным; каждое утро и каждый вечер он повторял ему сие правило; своим собственным примером изъяснял ему то, что значит быть добро¬детельным, и невзирая на слабость и лета робкого младенца, водил его по снегам громадным, заставлял его взбираться на льды высокие, учил слабые руки его управлять волами, без робости ласкать сих грозных животных, привязывать их к плугу и водить на поле за собою.

Сей самый младенец, угрюмый, задумчивый с отцом своим, был не иное что, как сын кроткий и стыдливый, когда, возвращаясь в хижину, бросался в объятия своей матери. С нежным вниманием и ласками читал он в глазах Эдме малейшее ее желание; он предчувствовал, узна¬вал его; Эдме еще не требовала ничего, Жемми уже все исполнил. О! Каким утешением служил милый ребенок доброй своей матери! Как часто, в отсутствие Теля, которого суровый вид не одобрял излише¬ства и в самых невинных ощущениях, Эдме прижимала к сердцу сво¬ему юного, любезного Жемми и говорила ему в исступлении, в восторге материнской любви: «Сын мой! Единственный сын мой, в твоей жизни заключила я жизнь свою, в душе твоей существует душа моя. Знай это, сын мой; но при отце своем скрывай это в глубине сердца».

Тель, с сими сокровищами, обладал и драгоценностью, необходимою и в счастии, и несчастии. Тель имел друга. Друг сей, одинаких почти

301

— ПРОЗА 1801 ГОДА —

лет с ним, обитал на скалах, разделявших Ури с Ундервальдом. Сход¬ство сердец их, а не характеров соединяло их с младенчества. Мель-кталь4 столь же добрый, столь же неустрашимый и великодушный, как Тель, подобно ему любил страстно добродетель, свободу, отечество, но любовь его, не столько глубокая, не столь спокойная, была способна к великим подвигам, но не к продолжительным страданиям. Мелькталь, живой, кипящий, необузданный, не мог скрывать ни единого чувства души своей, обнаруживал в словах, истощал в первом исступлении пла¬менную страсть, которая его волновала. Тель, напротив, умел ее обу¬здывать, питал, усиливал ее и не позволял ни устам своим, ниже чертам лица своего выражать ее или обнаруживать. Оба гнушались неспра-ведливостию, но один только гремел против нее, готов был погибнуть, чтобы наказать ее, другой в тишине наблюдал за нею и втайне искал средство, чтобы ее загладить. Один, подобный грозному потоку, раз-рушающему все преграды, не щадил ничего в первом своем исступле¬нии; другой, всегда повелевая глубоким негодованием своим, осто¬рожно ополчал на преступников гнев свой, подобный снегам, веками собранным на вершинах гор, которые низвергаются громадами, как скоро воссияет солнце.

Мелькталь и Вильгельм часто переходили малое пространство, их разлучавшее, чтобы соединять семейства свои и наслаждаться вместе днями отдохновения. Сии веселые дни, ожидаемые нетерпеливо обо¬ими друзьями, разделены были между ими. Иногда милая Эдме, с супру¬гом своим и сыном, отправлялась в путь и относила Мелькталю плоды, молоко и вино от своих виноградников. Иногда Мелькталь приходил к ним, поддерживая дряхлого отца своего и ведя за руку дочь свою, залог единственный, оставленный ему обожаемою супругою, которую он еще оплакивал. Тель ожидал их у дверей своей хижины. Место уже было готово для успокоения старца; Эдме держала уже для него в руках своих чашу, наполненную вином; и Жемми, которого нетерпеливые взоры устремлены были на дорогу, нес уже в руках своих букет поле¬вых цветов, который он должен был поднести милой Клере.

О! Как были чисты и трогательны удовольствия, которые они вку¬шали вместе! Какие наслаждения находили они вокруг сельской своей трапезы, которую они всегда нарочно продолжать старались! Когда же она оканчивалась, то старый Мелькталь, несмотря на бремя осьмиде-сяти лет, без другой подпоры, кроме посоха своего, всходил на высочай¬шую вершину горы, садился на ней посреди друзей своих и чад, откры¬вал почтенную голову свою, чтобы солнце проливало кроткую теплоту на седые его волосы и, насладившись несколько минут зрелищем при¬роды, сим величественным зрелищем, которое так же восхищало его,

302

— ПРОЗА 1801 ГОДА —

как и в златое время юности, начинал говорить о первых летах своей жизни, о своих горестях, удовольствиях и страданиях, неразлучных с жизнию, о утешениях, которые всегда мы находим в совести своей и добродетели. Тель, Мелькталь, Эдме слушали его с внимательным почтением; Клера и Жемми, оба сидя у ног доброго старца, взгляды¬вали иногда друг на друга, иногда пожимали один другому руки. Один взор Вильгельмов заставлял их краснеться; и старик, который также примечал это, извинял их перед Вильгельмом.

Клера и Жемми вырастали оба; и невинная любовь их росла вме¬сте с ними. Уже веселые дни, которые они проводили вместе, стано¬вились для них слишком редки. Жемми в продолжительные недели, в которые он не зрел своей любезной, искал, изобретал причины оста¬вить дом свой и лететь к Клере. Иногда приходил он сказывать Мель-кталю, что медведь показался на горе, что стада в опасности; иногда уведомлял он его, что в прошедшую ночь от северного ветра поблекли виноградные отпрыски. Мелькталь слушал Жемми, улыбаясь, благода¬рил его за такую заботливость, за внимательную его дружбу. Клера спе¬шила принести ему чашу, наполненную пенящегося молока. Жемми, принимая чашу, касался руками своими рукам Клеры, которые остава¬лись неподвижны по тех пор, покуда благодетельный напиток не