из сообщников жестокого Геслера. Попирая колосья наши, идет он прямо к нам, смотрит на волов и дерзкою рукою берется за узду их. «Кто дал тебе право, — говорит ему мой сын, — похищать у меня сих животных, в кото¬рых все мое богатство, которые питают мое семейство и платят твоему повелителю цену твоего служения?» «Повинуйся, — отвечает воин, — и не вопрошай владык своих!» При сих словах узрел я лицо Мелькталево, воспылавшее от бешенства. Он схватывает острую косу свою, подымает ее на дерзновенного, но укрощенный воплем моим, говорит: «Бесчело¬вечный; благодари моему родителю; голос его, который могуществен¬нее для сердца сына, нежели гнев правосудный, препятствует мне очи¬стить землю от врага человечества: сокройся, малодушный! Сокройся не медля; иначе поле сие будет твоею гробницею». Воин был уже далеко. Я удерживал Мелькталя в своих объятиях. Сын мой, говорил я ему, заклинаю тебя именем неба, именем твоего отца и твоей матери, беги, беги сию же минуту от грозного мщения Геслера; ты знаешь его: он неу¬молим, он обагрится твоею кровию, он обагрит ею белые волосы отца твоего; пощади меня, сын мой; спаси жизнь мою, спасая самого себя.
«Нет, родитель мой, — отвечал он мне с выражением нежности, гнева и отчаяния, — нет! Я тебя не оставлю; я лучше погибну, защищая тебя, нежели в безопасности стану трепетать о твоей участи. Геслер и все могущество его не в силах исторгнуть меня из объятий даровавшего
20-5108
3°7
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
мне жизнь. Я хочу, я должен…» Повиноваться мне, перехватил я суро¬вым голосом, участь моя не должна ужасать тебя; оставь меня охранять твою хижину и твою дочь; оставь меня сохранить ей и отца, и ее насле¬дие; сокройся на несколько дней в горах Ундервальда. Клера и я сое¬динимся с тобою, как скоро успокоится буря, нам угрожающая. Поди, поди не медля; я просил тебя; теперь я тебе повелеваю, повелеваю как отец: повинуйся!
При сих словах пылкий Мелькталь уныло склоняет свою голову, ста¬новится на колена, прощается со мною и требует от меня благослове¬ния. Я прижал его к сердцу своему и облил его своими слезами. Клера бросилась на грудь его; Клера поцелуями своими отерла слезы, кото¬рые несчастный отец ее тщетно сокрывать старался. Скоро, исторгшись из объятий дочери своей, он пожал мою руку и побежал, не смея обра¬щать своих взоров.
Клера и я, оставшись одни, возвратились в хижину. Я намеревался не медля идти в Альторф к жестокосердому Геслеру, узреть, увериться, точно ли и самая тень правосудия исчезла в душе его. Один хотел я предстать пред грозное лицо тирана, истребовать прощение сыну моему или умереть, оправдывая моего Мелькталя. Но вдруг узрел я хижину свою, окруженную множеством вооруженных воинов. Все зовут громо¬гласно Мелькталя, все вопрошают, побуждают меня, обременяют меня оковами и влекут пред судилище Геслера.
«Где сын твой? — вопросил он меня грозным голосом. — Ты или будешь наказан за его преступления, или предам его моему гневу». Рази, отвечал я, пламенно буду я благодарить Бога, если жестокостию твоею дважды дам жизнь моему сыну.
Геслер устремляет на меня неподвижные взоры, в которых вместе изображались и неутолимая жажда крови, и тщание изобресть новое мучение, которое бы не сократилось от дряхлых лет моих. Наконец, по долгом молчании, он подает знак палачам своим, и сии жестокие пред очами его бросаются на меня, повергают на землю, и рука их, воору¬женная острым железом, вонзает его в слабые глаза мои. Злодей даже не отвратил взоров своих, и ужасная улыбка преступления, не страша-щегося казни, не исчезла на устах его.
«Довольно, — сказал Геслер исполнителям жестокой воли своей, — оставьте жизнь слабому старику сему, снимите с него оковы; пускай идет он вслед за своим сыном».
Меня влекут и оставляют во вратах замка. Я иду, простирая руки, Клера бросается в мои объятия. Клера последовала за мною, но стражи удержали ее у первой ограды. Я чувствую трепещущую грудь ее на груди своей; слезы ее орошают меня; я слышу ее, с рыданием произно¬
308
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
сящую имя, столь сладостное для души моей: «Родитель мой, родитель мой, это я!» Я стараюсь прекратить ее стенания; я утешаю, успокоиваю ее, скрываю от нее свое страдание и прошу вести меня к моему другу, к другу моего сына. «Мы уже идем туда», — отвечает она мне. Сердце мое мне сказало: «Мы здесь, о мой Вильгельм!» Увы! Я не могу больше тебя видеть, но я чувствую тебя подле себя, чувствую руку твою в своей руке; она дрожит при повествовании о моих бедствиях. Сын мой спасен, друг мой мне остался, ах! Я не всего лишен еще.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
КНИГА ВТОРАЯ
Когда окончил престарелый Мелькталь свое повествование, то Эдме, Клера и Жемми, рыдая, бросились на грудь его и оросили ее своими слезами. Тель, сохраняя ужасное молчание, склонив голову на одну руку, смотрел в землю; крупные слезы по каплям выкатыва¬лись из полузакрытых очей его; грудь его, отягченная ужасным бре-менем, едва дышала и воздымалась медленно, и рука, подпиравшая его голову, трепетала в судорожных движениях. По долгом и мрачном безмолвии, он вдруг подъемлется с места, обнимает дряхлого слепца, дважды прижимает его к волнующейся груди своей, силится говорить и только потухающим голосом произносит слова сии: «Отец мой, я отмщу за тебя».
После сих слов Вильгельм опять погружается в глубокую свою задумчивость. Стоя мрачно, молчаливо, он рассматривает, обдумывает то, что уже он прежде обдумал; скоро потом, пришед в себя, он спраши¬вает старика, знает ли он о месте, в котором скрылся Мелькталь?
— Знаю! — ответствует несчастный отец, — сын мой укрывается в мрачных пещерах горы Файгеля. Сии пустынные, неприступные скалы неизвестны сообщникам Геслера. Мелькталь обещал, клялся мне не оставлять их без моего повеления.
— Разреши клятву его, — отвечает Вильгельм, — я прошу сего за Мелькталя; а ты, сын мой, изготовься; ты пойдешь в путь сию же минуту; во всю ночь будешь ты продолжать свое шествие, на рассвете дня придешь ты к утесам Файгеля: ищи Мелькталя; не останавливайся, покуда не обретешь его; ты скажешь ему: «Друг твой посылает меня к тебе, чтобы возвестить тебе новые преступления злобного Геслера. Он лишил зрения отца твоего. Вильгельм посылает тебе сей кинжал».
С сими словами Тель исторгает из-за пояса своего оружие, которое никогда его не оставляло. Жемми приближается с почтением, берет
20*
309
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
кинжал и скрывает его на груди своей. Эдме и Клера, трепеща, не дер¬зают вопросить Вильгельма, смотрят на Жемми, смотрят друг на друга и боятся обнаружить беспокойства свои о опасностях, какие его ожи¬дают. Старец Мелькталь, изумленный повелением, которое он слышал, спрашивает Теля о его предприятиях.
— Сын твой все знает, — ответствует ему Вильгельм, — и один вид кинжала научит его, что делать. Время дорого, не будем терять его. Я только слово скажу тебе, отец мой: мщение близко!
Тут берет он Жемми за руку и ведет его, не говоря ни слова, на гроб отца своего; тут, приняв от него клятву, он поверяет ему некоторую часть своих предприятий, рассказывает пред ним свои средства и в под¬робности наставляет его в том, что он должен был объявить Мелькталю.
Оба возвращаются оживленные надеждою. Жемми уже готов пуститься в путь: Клера требует позволения сопутствовать своему любезному. Она хочет обнять своего родителя, хочет отнести ему пло¬дов, хлеба и той пищи, которой недостает ему в горах. Старый Мель¬кталь позволяет Клере идти вместе с Жемми. Эдме наполняет хле¬бом и плодами тростниковую корзину, присоединяет к тому вина и молока, отдает корзину Жемми, прижимает его к сердцу, прощается с ним, обнимает его еще и тихим голосом просит Клеру хранить своего любезного. Жемми, вооруженный палкою, окованною железом, кото¬рой употреблению научил его отец, ставит на голову корзину, подает руку Клере, и оба идут в путь, подобно двум юным оленям, которые во мраке ищут новой паствы.
Вильгельм зрел их отшествие, Вильгельм сам покрыл себя волчею кожею, которую он всегда носил в дальних путешествиях. Кожа сия, связанная поясом на груди его, покрывала и его голову, на которой зубы дикого зверя бились и сияли; ноги его до половины облечены были мед¬вежьими сапожками. Медный колчан, наполненный блестящими стре¬лами, привязан к плечу его; в руках его оный ужасный лук, который никогда вотще не напрягался. Опираясь на великий лук сей, смотря неподвижным взором на Эдме, он говорит: «Эдме, прости, я иду! На руках твоих оставляю я сего старца, отца моего друга, которого я почи¬таю, которого люблю, как отца своего; не покидай его, не отходи от него во время сна его; и день и ночь неусыпно подавай ему помощь; укро¬щай, предусматривай малейшие его болезни. Каждую минуту исполняй то, чем мы обязаны несчастию, дряхлости, дружбе. Скоро ты узришь меня: двух дней довольно для пути моего. Не говори никому о моем отсутствии; дверь дома моего да будет затворена до моего возвращения».
Сказав сие, выходит он из хижины, устремляется по дороге, против¬ной той, которую избрал Жемми, и скоро исчезает из виду.
310
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
Между тем Клера и Жемми вместе сходили с горы и спешили найти узкие тропинки, ведущие в Ундервальд. Они обходят Альторф, оста¬навливаются у хижины одного рыболова, друга Вильгельмова, и про¬сят его перевезти их на другой берег озера. Добрый рыболов, желая быть полезен детям, спешит отвязать челнок свой, сажает их в него и, хватаясь за весло, ровными и быстрыми ударами рассекает светлые волны. Сошед на противуположный берег, дети благодарят рыболова и взбираются на голые утесы, которые со всех сторон окружают озеро. Клера в свою очередь желает нести бремя своего друга. Она оспори¬вает у него сию приятную ношу, которой Жемми уступить не хочет. Наконец они разделяются, и оба, держа корзину, взбираются по тро¬пинкам, говоря друг с другом, взглядывая друг на друга с горестию, с нежностию и останавливаясь изредка, как будто от усталости, но един¬ственно для того, чтобы долее поговорить и насмотреться друг на друга.
Луна уже исчезла. Уже заря, толико медленная в сем хладном вре¬мени года, озлатила верхи снегов, как юные путешественники приходят к подошве Файгеля. Они взбираются на нее; ищут глазами какого-нибудь пастыря, который бы мог указать им уединенную пещеру, убе¬жище Мелькталево. Все пусто на сих утесах необитаемых. Вотще дети обращают всюду взоры свои: со всех сторон окружают их льды; они
