смотрит на него с смелым видом и говорит: «Мы показали тебе путь твой, и сего довольно; здесь пределы нашей к тебе доверенности. Ты не узнаешь имени отца моего; оно известно только его друзьям!»
— Младой безумец! — восклицает тогда зверолов с негодованием, — отец твой не избегнет меня; ты не прежде избавишься от оков, покуда я не узнаю мятежного твоего семейства. Я умею так же открывать винов¬ных, как и наказывать их.
С сими словами он приближается к градским воротам, произносит имя Геслера, и стражи преклоняют пред ним копья.
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
— Возьмите сих детей, — говорит им вероломный, — бросьте их в темницу и представьте пред лицо мое первого, кто станет вопрошать об них.
Ему повинуются: стражи окружают Клеру и Жемми. Без сожаления к их юности и усталости от путешествия, влекут их в крепость, в кото¬рой мрачная темница становится их обиталищем.
Будучи оба спокойны, с нежностию взирая друг на друга и втайне благодаря палачей своих за то, что их не разлучили, дети без ужаса слы¬шат железные двери, с громом затворившиеся за ними; они отдыхают на соломе, которую из сожаления к ним бросили, они разделяют сухой хлеб, который подле них положили. Не страшась ничего, с миром в совести, трепеща только о своих родителях, о опасности, которой под¬вергается Тель, если придет искать их, они молят небо только о том, чтобы Эдме и старец, лишенный зрения, почитали их оставшимися при Мельктале, чтобы они не знали о их несчастии, чтобы только они одни страдали.
Между тем как невинные дети наслаждались мирным сном во мрач¬ной темнице и вкушали сие кроткое спокойствие, которое добродетель и в оковах не оставляет, Геслер в чертогах своих, окруженный мно¬гочисленною стражею, ополченный всем своим могуществом, Геслер не мог сомкнуть глаз: страх наполнял неспокойную душу его. Геслер, мрачный, грозный, колеблемый тысячью противных намерений, тре-пещущий о своей жизни, изобретающий новые казни, дабы ужаснуть тех, которые ему страшны, дабы смертию сохранить себя от смерти, дабы кровавою рекою отградить себя от погибели, Геслер мнил в душе своей: сколь ужасна должна быть ненависть сего народа ко мне, когда самые дети, слабые дети не могут скрыть ее перед путником, перед незнакомцем, случайно их встретившим. Что же говорят старцы, мужи? Чего же должен я страшиться от сего буйного народа, который размно¬жается непрестанно, который возрастает с надеждою, с желанием похи¬тить у меня власть мою, пронзить мне сердце! А! Я найду средство пред¬упредить удары, мне угрожающие: ужасом подавлю тех, которые избег¬нут справедливого моего мщения, и изобрету новые казни, новые сред¬ства открывать врагов моих. Все, все враги мои; не все дерзают казаться ими, но отважнейшие не избегнут меча моего.
Тут предается он исступлению своего гнева и гордости; в мрачной душе его вращаются тысячи неисполнимых предприятий. Он предпо¬читает безумнейшие, наиболее могущие обнаружить презрение, кото¬рое он хочет показывать к сему народу, для него ужасному. Наконец он останавливается на бесчеловечном намерении принуждать обитателей Ури преклоняться перед шапкой, служащей украшением головы его.
3.6
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
Вотще распаленный рассудок его представлял все опасности, от сего безумного повеления родиться могущие; глас рассудка ему не внятен. Он призывает пред себя начальников многочисленной стражи своей, вопрошает их с беспокойством о ревности, о привязанности подчинен¬ных им воинов; разделяет между ими сокровища, которые скупость его уступает страху, и обратясь к Сарлему, тайному и ревностней-шему исполнителю бесчеловечных повелений своих, говорит: «Завтра, как скоро воссияет день, да поставят на площади Альторфской длин¬ное копье; шапка, покрывающая мою голову, да будет выставлена пред лицо народа, воткнутая на сем копье. Многочисленная стража моя с оружием да сберегает место сие и да побуждает каждого мимо-ходящего сгибаться с почтением пред сим знаком могущества губер-натора трех кантонов; малейшее сопротивление, малейший ропот да накажется немедленно оковами. Твое дело читать на лицах, во взорах и чертах сих подлых людей, которых натура сотворила пресмыкаться; замечай самые скрытные чувства ненависти, независимости, мужества, ибо и мужество — преступление в тех, которые должны только пови¬новаться. Поди, исполни мое повеление и потщись открыть виновных родителей сих детей, которых я обременил оковами».
Он сказал, и Сарлем поспешил всё исполнить. Воины вперед полу¬чают цену преступлений, которых от них требуют. Золото и вино раз¬даются им в изобилии; шпионы рассеиваются в городе, в окружностях; вкрадываются в среду семейств; повествуют с притворною жалостию о двух младенцах, жертвах жестокости Геслеровой; ищут, замечают во взорах, в движениях действия, производимые сею новостию, чтобы обратить в преступление и горесть, и самое сострадание. Но небо, пра¬восудное небо, которое охраняло хижину Вильгельмову, сокрыло ее от взоров сих наемников. Они не встречают доброй Эдме, которая одна, с слепцом-старцем, считала минуты, протекшие без ее супруга и милого сына. Ночь прошла посреди беспокойства; уединенная лампада, осве¬щавшая хижину, не угасала ни на минуту; старец Мелькталь и нежная Эдме не смыкали глаз своих; они беспрестанно говорили о своих детях. Эдме сто раз прерывала разговор свой при малейшем шорохе, который слышался у дверей их. Ветер, свистящий в обнаженных ветвях дерев и лаянье верной собаки, которая бродила вокруг дома, заставляли тре¬петать ее. Она вставала, подходила к двери, надеясь всегда, что то был Жемми: она смотрела — всё было мрачно; она прислушивалась — всё было тихо; только потоки вдали шумели. Печально возвращалась она к унывающему старцу, от которого желала скрыть горесть свою и бес¬покойство. «Сын твой, конечно, удержал их, — говорила она, — Мель-кталь, спи, спи, добрый старик; я буду бодрствовать до утра». «Так, дочь
V7
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
моя, — отвечал Мелькталь, — мой сын удержал их. Я засну, не заботься обо мне и успокой волнующуюся свою душу». Тогда старик притво¬рялся спящим, спокойным; оба сохраняли безмолвие, чтобы взаимно обманывать друг друга; оба скрывали слезы свои, но при малейшем шуме оба вставали поспешно, и надежда опять их обманывала.
КНИГА ТРЕТЬЯ
Между тем Вильгельм задолго еще до солнечного восхода пришел к стенам Швица. Он стучит во врата Вернерова дому; страшные псы, хра¬нители сего убежища, наполняют воздух своим лаянием. Изумленный Вернер, уже пробудившийся и сидевший у пылающего дуба, спешит к воротам своим, отворяет их, услышав голос своего друга, обнимает его, подводит к огню своему; и грозные псы, узнавши друга своего госпо¬дина, окружают его, ласкаются к нему и скрывают ужасные головы свои под платье Вильгельмово.
— Друг мой, — говорит герой Вернеру, — наконец наступила минута, в которую должны мы избавить Швейцарию и прекратить бед¬ствия, обременявшие горестные дни наши. Не мудрость твою пришел вопросить я, но мужество твое пробуждаю; его хочу ополчить теперь. Новые преступления Геслера подают нам давно ожидаемый знак.
При сих словах он кладет к ногам Вернеровым множество копий, стрел, острых мечей, которые нес он на плечах своих. Вернер смотрит на них с спокойною радостию.
— Прежде всего, — говорит он, — сокроем сокровище сие в тайное место; здесь могут нас увидеть. Нет верного убежища от пронырства Геслерова!
Тогда оба поднимают оружия, сходят вниз, скрывают их в подзе¬мелье, и Вильгельм, возвратясь к огню, повествует Вернеру о жестоко¬сти губернатора, о несчастии старца Мелькталя, о убежище сына его, о путешествии Жемми, который должен был возвестить ему от его имени, чтобы с наступлением вечера пришел в пещеру Грютти утвердить с ним обет отмщения. Вернер слушает со вниманием; Вильгельм подробно извещает его о своих предприятиях; разбирает их с ним вместе; изо¬бретает, противуставит им препятствия, случиться могущие; и удовлет¬воренный ответами Теля, который все предвидел, который за все отве¬чает, обнимает его и говорит: «Мой друг, начнем; я готов!»
Потом, каждый особенно и различными путями, они разносят сохраняемые оружия друзьям своим, обитавшим в городе и в селах,
318
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
которые окружали стены Швица; ополчают друзей отечества; благода¬рят снегам, которые сыплются в изобилии, помрачают свет дневной и препятствуют путникам выходить на дороги, по которым они безо¬пасно шествуют. Стократно отходят они и возвращаются за оружиями, которые только по одному разносить дерзают, целых двенадцать часов проводят в сих важных трудах, согревают, оживляют сердце каждого из тех, которого они вооружать приходят; принимают с него клятву священную, извещают его о новом преступлении Геслера и возбуждают его к мщению.
День проходит, все оружия розданы. Вильгельм оставил себе один лук свой, Вернер — одно копие. Оба, обремененные усталостию, воз¬вращаются в дом Вернеров, подкрепляют себя некоторою пищею, оживляют изнеможенные силы свои, и не успокоясь ни на минуту, побуждаемые пролетающим временем и словом, данным Мелькталю, отправляются в путь к пещере Грютти.
Они идут посреди снегов, собираемых вокруг них Аквилоном11; при¬ходят к берегам озера; ищут судна во мраке; находят слабый челнок, привязанный крепко к берегу и ударяемый в него ветрами, вздымаю¬щими волны. Вернер, видя волнение озера, останавливается и вопро¬шает Вильгельма, может ли несравненное искусство его в управлении ладьею бороться с бурею. «Мелькталь ожидает нас, — ответствует ему Вильгельм, — и участь отчизны нашей будет зависеть от нашего свида¬ния. Как можешь ты вопрошать, могу ли я переплыть озеро? Я не знаю, возможно ли сие, но должен непременно все испытать. Мало полагаюсь я на свое искусство, но уповаю на Бога, который покровитель невинных и защитник друзей добродетели».
Он сказал и спрыгнул в челнок. Вернер последовал за ним. Тель немедленно разрубает привязь, берет весло и удаляется от берегов. Но благоприятствовал ли случай, или сам Бог, призываемый Вильгель¬мом, покровительствовал защитникам Швейцарии, ветр вдруг утихает, волны успокоиваются, лодка несется по зыбкой поверхности озера. Вильгельм, схватив оба весла, быстро рассекает ими кипящую влагу и летит, как молния, в челноке своем. Скоро переплывает он озеро; при¬стает к противоположному берегу, привязывает лодку и, вместе с дру¬гом своим, идет в пещеру, им издавна известную.
Мелькталь уже ожидал их во входе. Едва примечает Вильгельма, как бросается в его объятия, прижимает к сердцу, обливает слезами, рыдая, произносит имя отца своего и друга и едва может укротить все чувства, которые его волнуют. Вильгельм проливает слезы с ним вместе, держа его руку, которую сильно сжимает; влечет его во вну¬тренность пещеры. Там, в глубоком мраке, три друга, сидя на скалах,
— ПРОЗА 1801 ГОДА —
забыв о самих себе, о своих страданиях, занимаются одним своим оте¬чеством. Тель первый начинает говорить: «Мелькталь! Отец твой жив, отец твой в моей хижине; успокойся; да молчит сыновняя нежность
