Самоса, которые обнима-лись перед жертвенником: «Не дружба, но любовь к сладострастию вас соединяет. Зависть гнездится в сердцах ваших и скоро уступит место непримиримой ненависти».
Наконец два сиракузца, последователи Пифагора, Дамон и Пифиас, положили дары свои на алтарь богини. «Принимаю их, — сказала она, — еще больше: оставляю жилище, оскверненное жертвами, меня недостойными; отныне сердца ваши будут моим храмом. Спешите показать сиракузскому тирану3, вселенной и потомству, что может дружба в душах великих, одаренных моим могуществом». Они возвратились в Сиракузы. Дионисий, жестокий и несправедливый, по одному подозрению осудил на смерть Пифиаса. Но важные дела отзывали его в соседственный город. Он просил позволения их кончить, клялся возвратиться к назначенному дню, Дамон подтвер¬дил его клятву. Надел на себя цепи своего друга, и Пифиас поехал.
Время проходит— Пифиаса нет. Между тем наступает ужасный день, народ сби-рается; вопят, оплакивают Дамона, который спокойно идет на смерть, слишком уве-ренный, что друг его возвратится, и слишком счастливый, когда не возвратится! Уже приближалась роковая минута, вдруг тысячи восклицаний наполняют воз¬дух. Явился Пифиас. Он бежит, летит на место казни, видит меч над головой сво¬его Дамона, стремится в его объятия — они обливают друг друга слезами, спорят о смерти, как о благе; зрители тронуты; сам тиран спешит сойти с престола и хочет иметь участие в сей дружбе единственной и прекрасной.
Бартелеми. (Анахарсис)
Для быстрых коней не осталось поприща на земле, поглощенной водами. Сви¬репое море сделалось неприступным для кораблей и мореходцев. Напрасно чело¬
36i
— ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ РУКОПИСЕЙ —
век искал убежища на высотах горных; тысячи потоков по ним стремились, и глухой шум вод мешался с воем ветров и грозным гулом грома. Черные бури шумели над их вершинами; день казался ужасною ночью. Напрасно взоры искали места, на котором должна была расцвесть заря; одни бесконечные ряды облаков носились вокруг гори¬зонта; бледные молнии, виясь, рассекали их грозные и бесчисленные сонмы. Све¬тило дня, помраченное, багровое, разливало тусклый свет; едва зрелся его шар, катя¬щийся посреди новых созвездий. При виде беспорядка небес человек отчаялся в спа¬сении земли, не находя в самом себе последние утешения добродетели, невинности перед ужасным концом. Он искал убежища в объятиях любви и дружбы, напрасно! В сем веке преступления и ужасов чувства натуры были забыты; друг оттолкнул сво¬его друга, мать сына, супруг супругу. Все, все поглощено водами: грады, чертоги, величественные пирамиды, торжественные врата, обремененные трофеями царей, и вы, которые были достойны пережить разрушение самого мира, тихие гроты, мир¬ные рощи, скромные хижины, убежища непорочности! Ни единого следа человече¬ской славы и счастия не осталось на земле в оные дни мщения и гибели.
Бернарден де С. Пьер
Сражение при Рокруа4
Надлежало провести ночь в виду неприятеля: д’Ангиен, как бдительный полково-дец, заснул последний, и сон его никогда не был так безмятежен. Он спокоен, нака-нуне оного решительного дня, перед первым сражением! Спокоен… Все знают, что наутро, в назначенный час, надлежало пробудить сего нового Александра5. Так есте-ственно для него сие состояние! Смотрите, как он стремится к победе или на смерть! Пролетев из строя в строй и оживив ратников своим мужеством, он в одно время сра-жает правое крыло неприятеля, расширяет свое уже стесненное, соединяет рассы-панных французов, гонит испанцев побеждающих, разносит повсюду страх, погибель и сверкающим взором своим изумляет бегущих от его ударов. Оставалась сия ужас¬ная пехота испанцев, которой легионы, как грозные башни, но башни, способные исправлять свои проломы, стояли неподвижно посреди поражения и метали вокруг себя гром и пламень. Трикратно юный победитель устремляется на сих бесстраш¬ных; трикратно отражает его мужественный граф Дефонтень6, который зрелся перед воинством, носимый на носилках, мучимый болезнью, но грозный и величественный в самых телесных страданиях: наконец, надлежало уступить. Напрасно Бек7 с своею быстрою неутомленною конницею стремится через лес на наших воинов, уже осла-бевших: д’Ангиен все предвидел, все опрокинул, и пораженные требуют пощады. Но скоро победа будет ужаснее самого сражения для юного героя. Он приближа¬ется к сим неустрашимым, желает принять от них обет покорности, идет спокойно, с видом победителя, но побежденные боятся нового нападения, их страшные громы встречают победителя. Ратники его разъяренные стреляют, начинается ужасная сеча, льются потоки крови. Но д’Ангиен не может видеть сих грозных львов, умерщвляе¬мых, подобно робким агнцам, он успокаивал оскорбленное мужество, милосердием довершил победу. Как изумилось тогда сие древнее воинство, как изумились вожди его, когда не нашли спасения нигде, кроме объятий победителя. Какими глазами смотрели они на сего юного полубога, украшенного величием победы, получившего новые прелести от милосердия. С какой радостью возвратил бы он жизнь храброму
Зб2
— ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ РУКОПИСЕЙ —
графу Дефонтеню! Но он лежал бездыханно посреди множества погибших, кото-рых потеря и теперь еще горестна для Испании. Тогда не знала она, что истребитель древних ее легионов в день Рокруанского поражения рассыплет их остаток на равни-нах Аенских8. Так первая победа сделалась залогом множества славнейших. Принц преклонил колено и на поле сражения прославляет Бога опять, ниспославшего ему славу. Тогда восторжествовало Рокруа освобожденное, угрозы сильного врага, обра-тившиеся ему в поругание, регентство усиленное, успокоенная Франция и царство-вание, столь прелестное последствие, начавшееся таким счастливым предзнаменова-нием. Первый гимн воспело воинство, с ним соединился голос Франции; вознес до небес начинание д’Ангиеня, которым целая жизнь могла бы прославиться, но кото¬рое в жизни его есть только первый шаг на обширном поприще.
Боссюэт. (Надгробное слово принцу Конде)
Дюге Труэнь9, победитель на морском сражении
Дюге Труэнь приближается. За ним следует победа. Хитрость и мужество, искус-ство действий военных и дерзость нападения покоряют ему начальствующий корабль. Между тем, сражаются отовсюду; страшная брань свирепствует на обширном про-странстве моря. Все смешивается: кормы спираются с кормами, быстрые маневры пересекаются маневрами; громы гремят. Дюге Труэнь спокойным взором наблюдает за сражением, готовый сюда устремиться с помощью, там подкрепить побеждаемых, здесь довершить победу.
Он видит стопушечный корабль, защищаемый целым воинством; предпочитается опасное сражение легкой победе, и стремится к нему с своими ударами. Двукратно дерзает он к нему приближиться; пожар, воспламенивший корабль неприятеля, отражает его. «Девоншир»10, подобный горящему вулкану, пылая внутренностями, распространяет окрест себя пламень еще ужаснейший. Англичане одной рукою бро-сают свои молнии и другою стремятся потушить пожар, их окружающий отовсюду. Дюге Труэнь желает победы для их спасения! Напрасно! О страшное, разительное зрелище! Огромный корабль, сгорающий посреди вод, ужасное зарево, далеко по волнам льющееся, тысячи несчастных в отчаянном исступлении, неподвижно трепе-щущих посреди пламени, объемлющих или терзающих друг друга, молящих небо с подъятыми, полусожженными руками, или, дымясь, низвергающихся в море; шум и пламень пожара; стоны умирающих, моления и вопли отчаяния, соединенные с кри-ками бешенства; наконец, разрушение корабля, с громом и треском, и грозное спо-койство пучины, которая все поглотила, сравнялась и утихла.
О вы, правители народов, повелевающие браней! Обратите взоры на сие зре¬лище и содрогнитесь. Между тем Дюге Труэнь стремится за устрашенным флотом; все бежит и рассыпается; волны покрыты обломками; наши пристани—добычами.
Томас. (Похвальное слово Дюге Труэню)
Погребение Гиппия
Телемак, омыв тело Гиппия благовонными водами, повелел соорудить костер. Огромные сосны восстенали под ударами секир и скатились с вершин горных; дубы,
363
— ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ РУКОПИСЕЙ —
сии многолетние сыны земли, которые так гордо возносили главы свои к небу, высо¬кие тополи, вязы, которых верхи так зелены, которых ветви так густы и приятны для взора; мощные буковые деревья, краса тенистых рощей, пали на брегу реки Галеза. Возвышается костер, подобный великолепному зданию; пламя начинает показы¬ваться, дым черным столбом восходит к облакам. Аакедемонцы приближаются мед¬ленно, в унынии, с обращенными копьями, с потупленными взорами. Их грозные лица печальны, ланиты орошены слезами. *3а ними идет Перезид, старец, обремененный меньше летами, нежели горестью о потере Гиппия, своего воспитанника, своего неж-ного друга. Руки и глаза его, слезами наполненные, были устремлены к небу; лишен-ный Гиппия, он не вкушал пищи, не находил сна на уединенном ложе, нигде и ничем не мог усладить жестокой тоски своей. Он шел медленно, трепещущими стопами, сле-довал за толпою, не зная, куда и зачем, с увядшим растерзанным сердцем, в глубоком безмолвии. Безмолвие ужасное, приличное одной безнадежной горести. Увидя костер, уже воспламененный, он вдруг пробудился, свирепое бешенство изобразилось на лице его, и он воскликнул: «О Гиппий, Гиппий! Ужели мы разлучились навеки. Тебя нет, а я еще живу. О мой Гиппий. Я, жестокий, я, безжалостный, научил тебя презирать смерть! Я думал, что рука твоя закроет мне глаза, что ты примешь последний вздох мой. Несправедливые боги! Вы осуждаете меня видеть конец моего Гиппия! О юноша, которого я так любил, который стоил мне таких забот и попечений, уже никогда тебя не увижу! Но увижу твою мать, которая умрет с печали, упрекая меня твоею смер¬тью; но увижу твою супругу неутешную, рвущую свои волосы, терзающую грудь свою! О драгоценная тень! Призывай меня к брегам Стикса. Я ненавижу сияние дня! Тебя одного желаю видеть, нежнейший друг мой! О мой Гиппий, мой незабвенный Гиппий, живу еще для того, чтобы воздать последнюю почесть твоему праху!»
Тело юного Гиппия несли на одре, украшенном серебром, золотом и пурпуром. Смерть, помрачившая взоры юноши, не изгладила его прелести, и приятность полу-изглаженная украшала еще бледное лицо его; вокруг шеи, белой как снег, но прекло-ненной на плечо, веяли длинные черные волосы, прелестные, как Атисовы или Гани-медовы, и которым надлежало в пепел обратиться: на боку зрелась глубокая рана, врагом нанесенная, низведшая его в обители Плутона.
Телемак, унылый и мрачный, шел за печальным одром и осыпал его цветами. При-ближась к костру и видя, как пламя снедало покров, обвитый вокруг тела, сын Улиссов не мог не пролить новых слез и воскликнул: «Прости, великодушный Гиппий, не смею сказать «друг мой»! Успокойся, о тень, удостоившаяся толикой славы! Я позавидовал бы твоему счастию, когда бы не любил тебя с нежностью брата! Наслаждайся вечным спокойствием бессмертных! Ты оставил сию бедственную жизнь, которая нас обреме¬няет, и оставил со славою! Ах! Да будет мой конец твоему подобен! Прости! Да мирная тень твоя беспрепятственно пройдет воды Стикса, да откроются для нее сени полей Елисейских; да сохранится веками память твоя и да покоится безмятежно твой пепел!» Тут вопли всего воинства наполнили воздух; все оплакивали Гиппия; все прославляли его подвиги, его добродетель, и в сию минуту горести недостатки юноши, неразлучные с буйностью молодых лет и данные ему худым воспитанием, были забыты…
Тело Гиппия уже истребилось пламенем. Телемак оросил благовониями пепел его дымящийся, закрыл его в
