золотую урну и, увешав ее цветами, отнес к Фалланту, простертому на одре болезни, покрытому ранами и уже приближенному к дверям мрачного ада.
Фенелон
564
— ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ РУКОПИСЕЙ —
Дюге Труэнь с одним судном уходит от двадцати английских военных кораблей
Ужасная опасность ожидает Дюге Труэня: двадцать военных кораблей на него устремляются, теснят его и окружают. Уже один истреблен его громами, но торже¬ство бесполезное! Враги двадцать раз могут возродиться для его погибели. Внезапно ветер утихает. Сражение перестало. Ночь наступила! Нет спасения для героя! Нако¬нец англичане имеют во власти сего ужасного человека, разрушителя их флотов и могущества. Но дух его не слабеет. Он хочет своею погибелью поразить победителя. Он ожидает утра, чтобы устремиться на ужаснейший из неприятельских кораблей. Воины его оживлены мужеством отчаяния, последним усилием души возвышенной. Ночное спокойствие от него удалилось; печальный взор его устремляется то на вра¬гов, то на пространное море, то на отдаленный край небес, на котором скоро должна воссиять свидетельница его поражения. На горизонте являются признаки ветра, готового подняться. Он раздает повеления. Повинуются в молчании; все паруса натянуты. Ветер веет, и корабль его, с чудесною быстротою пролетев посреди англи-чан, пораженных, изумленных, исчезает.
Томас. (Похвальное слово Дюге Труэню)
Бегание, колесничное ристание11 и борьба на Олимпийских играх
Судьи сели по местам. Герольд12 воскликнул: «Желающие бегать да явятся». Их явилось множество, стали в один ряд. Каждый занял место, жребием назначенное. Герольд провозгласил имена и отчизны соперников, и некоторые уже прославлен¬ные победами были приняты с громкими рукоплесканиями. Потом герольд опять воскликнул: «Кто может укорить сих атлетов ношением цепей или развратною жиз-нью?» Все умолкло… Надежда и страх изобразились на лицах зрителей: они усили-вались по мере приближения решительной минуты. Наконец минута сия наступила. Труба зазвучала; атлеты бросились вперед и в один миг явились у ограды, за кото¬рой судьи сидели. Герольд провозгласил имя Пора Киринейского13, и тысячи много-кратно его повторили…
В следующие дни многие их атлеты должны были совершить двойные стадии, то есть, достигнув цели своей, возвратиться на прежнее свое место. Другие двенад¬цать раз без отдыха должны были пробежать всю длину стадии14. Некоторые неодно¬кратно остались победителями, получили не одну награду. Между тем иные атлеты исчезали и укрывались от насмешек зрителей, другие, уже близкие к цели, спотыка¬лись и падали. Некоторые изумляли своею быстротою и легкостью. Следы их едва на прахе изображались. Два кротонианца держали зрителей в нерешимости: они далеко оставили назади своих соперников, уже приближались к цели, как вдруг один, толкнув другого, роняет его на землю, раздаются крики негодования. Победивши коварством, он лишается награды. Здесь всякая хитрость почитается вероломством. Одним только зрителям позволено выкликать своими криками атлетов, к которым они благосклонны.
Последние дни праздников были назначены для увенчания победителей. Но при конце поприща они получили, как справедливо сказано, похитили пальму, им назна¬
365
— ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ РУКОПИСЕЙ —
ченную. С сей минуты каждый шаг их был новым торжеством. Беспрестанно мно-гочисленные толпы их окружали. Все спешили их видеть, все их поздравляли, род¬ные и друзья, соотечественники, проливая радостные слезы, подымали их на плечи, носили показать зрителям, предавали рукоплесканию целой Греции, которая осы¬пала их цветами.
Ристание колесниц
Желая видеть приготовления к ристанию, мы пошли на поприще. Великолепные колесницы, привязанные к натянутым канатам, которые вдруг должны были отпу-стить при начале ристания, стояли рядами. Аегчайшее платье покрывало их правите-лей. Кони, едва обуздываемые сильными руками, восхищали своею красотою. Неко-торые были уже славны победами. По данному знаку все они двинулись вперед и построились в ряд при начале поприща. Вдруг густое облако пыли их покрыло, они устремились, полетели, понесли колесницы так быстро, что глаз не мог за ними следо-вать. Стремительность их усиливалась, как скоро они пробегали мимо статуи одного гения, который, как говорят, поражает их тайным ужасом; когда они слышали гром¬кие звуки труб, гремевших у ограды, славной падением ристателей: будучи соору¬жена посреди самого поприща, в ширину, а не в длину, она его стесняет, и в узком пространстве, ею оставленном, колесницы, несмотря на все искусство правителей, нередко падают и ломаются. Опасность, тем ужаснейшая, что всякая колесница должна двенадцать раз проскакать мимо сей ограды взад и вперед по гипподрому.
При всяком обороте какой-нибудь нечаянный случай возбуждал сожаление или оскорбительный смех зрителей. Иные колесницы были унесены конями с риста¬лища, другие, столкнувшись, разлетелись в куски: поприще, усыпанное обломками, сделалось гораздо опаснейшим для ристателей. Их оставалось только пять: фесса-лиец, сиракузянин, коринфиец, фивянин и ливиец. Первые два и ливиец были уже готовы в последний раз обскакать ограду, но фессалиец за нее цепляется и падает, опутавшись вожжами; кони его заграждают дорогу ливийцу, который его пресле¬довал; сиракузянин наскакивает на них, хочет стремительно поворотить в сторону колесницу, но она вместе с конями попадает в канал, окружавший ограду; пронзи-тельные, шумные восклицания раздаются отовсюду; все глаза обращены на корин-фийца и фивянина; они летят, несутся, и воспользовавшись благоприятною минутою, скачут мимо ограды. Опережают, поджигают бичами быстрых коней своих и явля¬ются перед судилищем, покрытые потом и пылью: первая награда назначена корин-фийцу, вторая фивянину.
Атлеты, которым надлежало бороться, находились в ближнем портике. В полдень они явились, их было числом семь; такое же число билетов бросили в ящик, стояв¬ший перед судьями. На двух была написана литера «А», на других двух — «Б», еще на двух — «В». А на последнем — «S». Их перемешали в ящике. Всякий атлет взял по билету. Судьи отделили попарно тех, которым достались одни буквы, а седьмой дол¬жен был сражаться с победителями. Они скинули с себя одежды, обтерлись маслом,
366
— ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ РУКОПИСЕЙ —
бросились на песок и несколько времени на нем катались для того, чтобы соперни-кам их можно было с ними ловчее схватываться.
Первые явились на стадию фивянин и аргивец. Они сомневаются, долго вза¬имно испытывают взорами, наконец, схватываются рука с рукою. Иногда опираясь лбами, стоят неподвижно, напрягаются, истощают напрасные усилия; иногда потря¬сают друг друга с необычною силою, сплетаются как змей, вытягиваются, сжимаются, гнутся вперед, назад, налево, направо. Сильный пот бежит по всему их телу. Они останавливаются, отдыхают минуту, опять вступают в бой с новою бодростью, схва-тываются поперек тела, опираются грудь с грудью, и, наконец, фивянин подъемлет своего соперника на воздух, но он колеблется под тяжестью; они падают, катаются по песку, попеременно берут верх, напоследок фивянин переплетением ног и рук отни-мает все движения у противника своего, под ним лежащего, давит его за горло и при-нуждает поднять руки, признать себя побежденным. Однако сего не довольно; тре-буют, чтобы победитель двукратно поборол своего соперника, и они обыкновенно три раза начинают борьбу. Аргивец победил во второй раз, фивянин снова в третий.
Когда другие четыре атлета кончили борьбу свою, то побежденные удалились в стыде и горести. Оставались три победителя: агригентянец, эфезианец и фивянин, о котором сказано выше, и еще родосец, отделенный от других по жребию. Он вступал свежим на поприще, но должен был несколькими сражениями заслужить награду. Он поборол агригентянца, был побежден эфезианцем, которого, наконец, повергнул фивянин. Сей последний получил пальму. Так за первою победою следовало множе-ство других, и нередко случалось, что победитель сражался с четырьмя атлетами из семи и с каждым по три раза.
В последний день праздников надлежало увенчать победителей. Сей обряд для них славный был совершен в священном лесе, по принесении богам жертвы. Побе¬дители вместе с судьями игр явились в театре, облеченные в богатые одежды, с паль¬мовыми ветвями в руках. Они шли в упоении восторга, при звуке флейт, окружен¬ные многочисленною толпою, которой рукоплескания повсюду гремели. За ними следовали другие атлеты, сидящие на пышных колесницах! Гордые кони их высту-пали со всем величеством победы, украшенные гирляндами из цветов и как будто оживленные торжеством своим.
В самый день венчания атлеты принесли богам жертвы в знак благодарения. Их имена внеслись в публичные списки эллинцев, а сами они были великолепно угоща-емы в Пританее. В следующие дни победители давали праздники с музыкою и пля-сками.
Следуя древнему обычаю, сии люди, уже обремененные почестями на поле сра-жения, возвращаются в свои отечества со всей пышностью триумфа, предшествуе¬мые и преследуемые многочисленною толпою, в пурпуровых одеждах, на колесни¬цах, ведомых двумя или четырьмя конями через проломы, нарочно для них в город¬ских стенах делаемых.
Бартелеми. (Анахарсис)
Тишина посреди океана
Десять раз всходило и заходило солнце, а ветер не усмирялся. Наконец он утих, настает совершенное спокойствие. Воды, сильно разъяренные, долго еще возды¬
367
— ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ РУКОПИСЕЙ —
маются; но мало-помалу их валы мелеют, сравниваются, исчезают. Ни малейшее дуновение ветра не потрясает корабля, который кажется пригвожденным к непо-движному морю; паруса, многократно распускаемые, падают и висят без движения на мачтах. Вода, небо, мерцающий горизонт, в котором зрение теряется. Необъят¬ная, беспредельная пустота; безмолвие и необозримость — вот все, что представля¬ется плавателям. Сия печальная и гибельная атмосфера. В терзаниях ужаса она тре¬бует бурь и ветров от неба, и небо, неподвижное, как море, отвсюду представляет им страшную ясность. Дни и ночи проходят в сем грозном спокойствии солнца, кото¬рого утреннее блистание обновляет и радует землю; сии звезды, которых сверкаю¬щее пламя так приятно для мореходцев; сия небесная равнина вод, которая так при¬тягательна для взоров, когда сияние дня и лазурь небесная изображаются на гладкой ее поверхности. Зрелище, словом, все, что взято в природе, столь прелестно и восхи¬тительно, что возвещает тишину и радость, все теперь ужасно, приводит в трепет и наполняет сердце предчувствием погибели.
Между тем пища начинает истощаться, ее разделяют с бережливостью, по выбору. Требования природы усиливаются по мере истощения жизненных источ¬ников, недостаток увеличивает нужды. За ними следует голод, бедствие ужасное на земле, но ужаснейшее на пространных пучинах вод. На земле, по крайней мере, сла¬бый луч надежды может обмануть горесть и поддержать мужество! Но посреди моря необъятного и пустынного человек, окруженный ничтожеством, оставленный всею природою, не может даже обманом спастись от отчаяния: страшное пространство, отдаляющее от него всякую помощь, кажется ему бездною; мысль его и желания в ней исчезают. Голос самой надежды не может до него достигнуть. Первые муче¬ния голода сделались ощутительны. Страшный образ тоски и бешенства: несчаст¬ные, простертые на скамьях, подъемлющие к небу руки с воплями отчаянной горе¬сти или в неистовстве и забвении бегающие по кораблю и зовущие смерть к себе на помощь.
(Мармонтель. Инки)
Приближение и ужас урагана в Иль-де-Франс15
Пламенное лето, которое бывает так ужасно в сторонах, между тропиками
