лежа-щих, здесь явило все свое могущество. При конце декабря, в то время, когда солнце, вступивши в знак Козерога, целые три недели палило Иль-де-Франс вертикальными лучами; зато восточный ветер, который дует почти во весь год беспрестанно, совсем утихнул. Длинные столбы пыли взвивались вихрями по дорогам и висели на воз¬духе. Земля везде трескалась; трава бала сожжена; пламенные испарения выходили из гор; все источники воды иссохли. С моря не показывалось ни одного облака. Ино¬гда в полдень подымались на равнинах красноватые пары, которые при захождении солнца подобились обширному зареву пожара. Самая ночь не освежала атмосферы; луна, красная как кровь, тускло блистала на туманном горизонте и казалась вели¬чины чрезвычайной. Стада, поверженные на холмах, вытянув шеи, с трудом вбирали в себя воздух и наполняли долины печальным блеянием: сам кафр,( неугомонный их пастырь, простертый на земле, искал в ее недрах прохлады. Но земля раскаленна везде пылала, и в душном воздухе раздавалось жужжание насекомых, которые кро¬вью животных и человека утоляли жажду.

368

— ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ РУКОПИСЕЙ —

Между тем от сильного жару поднялись с поверхности океана густые пары, кото-рые как шатер раскинулись над островом и скопились над высотами горы. Яркие огненные бразды повременно рассекали их мрачные недра. Скоро загремели ужас¬ные громы: леса, поля, долины наполнились их гулом, страшные дожди как водо¬пады полились с шумом; пенные потоки устремились по горам, сия долина сдела¬лась морем; возвышение, на котором построены хижины, — островом, а узкий выход из долины — протоком, из которого вместе с ревущею водою неслись глыбы земли, деревья и утесы. Перед вечером дождь перестал, свежий юго-восточный ветер начал дуть снова. Бурные облака пронеслись на северо-запад, и заходящее солнце явилось на горизонте.

Бернарден де С. Пьер. (Павел и Виргиния)

Сон Марка Аврелия

Я размышлял о телесных и душевных страданиях: ночь уже царствовала повсюду; сон обременял мои вежды; я несколько времени с ним боролся, наконец, изнурен¬ный, должен был уступить, заснул, и таинственное сновидение мне представилось. Я увидел себя во храме обширном и величественном, посреди людей, которых лица поразили меня изумлением и казались божественными. Хотя я никогда, нигде с ними не встречался, черты их были мне знакомы: я вспомнил, что много раз смотрел на их статуи, воздвигнутые в Риме. Я стоял в размышлении, как вдруг ужасный и сильный голос воскликнул: «Смертные, научайтесь страданию!» В сию минуту перед одним явился пламень — он положил в него руку. Другому подали яд, он выпил его и принес благодарение богам. Третий, опершийся на разрушенную статую свободы, держал в одной руке книгу, а в другой кинжал, устремленный острием на его сердце. Далее представился мне человек, на земле простертый, окровавленный, но тихий и с улыбкою взирающий на убийц своих, пораженных страхом. Я подбежал, воскли¬цая: «О, Регул17, тебя ли вижу». Его страдания возмутили мне душу, я отвратил взоры. Тогда явился мне Фабриций18 в бедности, Сципион19, умирающий в изгнании, Эпик-тет20, мудрствующий в оковах, Сенека21 и Фразей22 с отворенными жилами, спокойно смотрящие на льющуюся кровь свою. Окруженный сими великими страдальцами, я пролил слезы; они изумились. Один из них, Катон23, ко мне приближился и сказал: «Не плачь, но подражай нам, и ты должен научиться побеждать страдание». Между тем он готов был вонзить острие кинжала в свое сердце; я хотел остановить его руку, затрепетал и пробудился. Тогда размышлив о сем чудесном сновидении, заключил я, что мнимые беды не должны устрашать моего мужества, решился быть человеком, терпеть и утешать себя добродетелью.

Томас. (Похвальное слово Марку Аврелию)

Тиранство и доносы в Риме

Жестокость являлась под видом справедливости, когда тираны обнаружили тайну заговора или торжествовали над возмущением; тогда государственная при¬чина оправдывала убийства. Гражданин, едва известный виновному, был уже пре-ступником. Нежнейшие чувства натуры назывались злодейством. Тайная слеза друга,

369

— ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ РУКОПИСЕЙ —

падшая на бездушное тело друга, была его обвинением; мать влеклась на казнь за то, что плакала о смерти своего сына.

Явились люди, губители законов, под видом их защитников, живущие обвине-нием, торгующие клеветою; всегда готовые предать невинность ненависти, богатство корыстолюбию; тогда все сделалось государственным преступлением. Тогда было ужасно говорить о правах человечества, славить добродетель, сожалеть о несчастных, любить искусства, души возвышающие; ужасно призывать священное имя законов. Слова, движения, самое молчание обвиняли! Что я говорю! Таинственные мысли были истолкованы, искажаемы! Искусство доносчиков на все изливало свою отраву. И доносчики сии были осыпаны сокровищами империи, и сан их возвышался по мере их унижения. Какое же убежище оставалось невинности в такой земле, где умерщ¬влялись во имя законов. Увы! Нередко и самое имя законов не произносилось. Гроз¬ное, без всякой препоны самовластие отнимало свободу, изгоняло и лишало жизни! Таково было сие тиранское правосудие, которое волею одного человека заменяло могущество закона, которое случай или заблуждение одной минуты обращало в вину, отъемлющую жизнь или имущество у гражданина; ужасное своими ударами неви-димыми, неизвестными, дающее чувствовать несчастному одну силу поражения и сокрывающее от него поразившую, повергающее его в бездну темницы, навеки раз-лучив со всей природой, оставив ему жизнь для беспрестанного ощущения смерти, забыв его навсегда, не знающего ни преступления своего, ни обвинителя, лишенного свободы, которой прелестный образ уже никогда не оживит его сердца, лишенного подпоры законов, безмолвных и неслышимых во мраке заточения.

Томас. (Похвальное слово Марку Аврелию)

Падение Протезилая

Эгезипп пошел в Протезилаев дом, не столь великолепный, как царский, но при-ятнейший и построенный с большим вкусом: Протезилай расточил на него несмет¬ные суммы, орошенные кровью и слезами несчастных. Он находился тогда в про¬хладной галерее неподалеку купален своих и лежал, небрежно раскинувшись на пур¬пуровом ложе, украшенном золотым шитьем и великолепною бахромою. Он казался усталым от трудов, утомленным; в глазах его изображалось какое-то беспокойство, мрачность и суровость. Знатнейшие вельможи государства сидели вокруг него на коврах и применяли лица свои к лицу Протезилая, которого все мановения замеча¬лись их острыми взорами. Лишь только отворял он уста, все восклицали, удивляясь тому, что он сказать был намерен. Один из самых знатных рассказывал ему, с пыш¬ными украшениями, о том, что сам он сделал для государя. Другой уверял, что Юпи¬тер обольстил его мать и что он есть сын верховного бога. Один поэт, в громкой оде, называл его питомцем Муз, соперником Аполлона, другой, бесстыднейший, доказы-вал стихами, что он настоящий изобретатель изящных художеств, отец народов и счастлив, и представлял его с рогом изобилия, из которого цветы и плоды сыпались. Протезилай внимал сим похвалам с сухим презрением и рассеянностью, как человек, уверенный, что все они еще недостаточны и что он многомилостив, позволяя хвалить себя. Один льстец осмелился сказать ему на ухо нечто смешное насчет Менторовых заведений, Протезилай улыбнулся, все собрание засмеялось, хотя никто не слыхал сказанного. Протезилай принял опять угрюмый надменный вид свой, и все опять

370

— ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ РУКОПИСЕЙ —

утихло, все опять явилось покорным и смиренным. Некоторые из вельмож с терпе-нием ожидали той минуты, когда Протезилай на них взглянет и позволит им гово¬рить; они казались беспокойными, смущенными, они ожидали милости; умоляющий вид красноречиво говорил за них. В своем унижении они подобились матери, про¬стертой пред алтарем и воссылающей мольбы к небу о жизни единственного милого сына: все казались довольными, приверженными к Протезилаю, хотя во всех таилась неумолимая к нему ненависть. В сию минуту входит Эгезипп, берет его меч и объяв-ляет, что он сослан на остров Самос в заточение. При сих словах надменность Про-тезилая пала, как камень, скатившийся о высоты горной. Он лежит у ног Эгезиппа; он плачет, трепещет, говорит, заикаясь, объемлет колена сего человека, которого за час перед сим не удостаивал ни единого взгляда. Вое пресмыкавшиеся пред ним, за минуту видя его погибшего, мгновенно переменяют вид свой и вместо лести обреме-няют его поношениями и укоризнами.

Фенелон. (Телемак)

Клазомен24, или Страждущая добродетель

Клазомен испытал все бедствия человечества. Юношеские радости его увяли в болезнях, постигших его еще в колыбели. Будучи определен для чувствительнейших горестей, он в самой нищете сохранил гордость и честолюбие. Друзья забыли его в несчастии. Оскорбления поразили его добродетель; он был обижен и лишен возмож-ности отомстить оскорбителю. Ни дарования, ни трудолюбие неусыпное, ни страстная любовь к добру — ничего не смягчило жестокой его участи; самая мудрость не предо-хранила его от незагладимых проступков. Он терпел несчастия и незаслуженные, и неосторожностью на него навлеченные; и в то самое время, когда фортуна, казалось, утомилась его преследовать, он похищен смертью, сокрылся во цвете юных лет.

Умирая, мучился горестной мыслью, что после него не останется довольно иму-щества для заплаты его долгов: добродетель его не спаслась от сего нарекания. Ска-жите, найдется ли подобная сей участь? Кто изъяснит мне, почему искусные игроки нередко разоряются от игры, а неискусные богатеют. Отчего в иные годы нет ни весны, ни осени, и плоды увядают в своем цвете! Со всем тем Клазомен не согла¬сился бы отдать своих бедствий за счастие слабого. Фортуна может играть мудростью добродетельного человека, но вся напряженная сила ее не поколеблет его мужества.

Вовенарг

Затмение солнца в Перу

Светило, божество сего климата, вдруг помрачилось посреди неба ясного и спо-койного; незапно черная ночь покрыла землю. Тень его простиралась не с востока: она пала с высоты неба и вдруг раскинулась по всему горизонту. Сырой холод разли¬вался по всей атмосфере: животные, неожиданно лишенные благотворной теплоты и света, их озаряющего, унылые, неподвижные, кажется, вопрошают друг друга о причине сего непредвиденного мрака. Их природный инстинкт, считающий минуты, говорит им, что минута их спокойствия не наступила еще. В лесах они переклика¬ются трепещущим голосом, удивленные, что не видят друг друга; в долинах они схо¬дятся, теснятся и дрожат. Птицы, при свете дня в высоту поднявшиеся, пораженные

24-5108

37*

— ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ РУКОПИСЕЙ —

мраком, не знают, куда стремиться. Горлица слетается с ястребом и пугает его. Все живущее объято страхом. Самые растения ощущают его. Как будто мир, потрясен¬ный, готов рассыпаться и исчезнуть; как будто могущая река жизни, вдруг неподвиж¬ная, иссякла в своих источниках.

А человек?.. Ах! В нем размышления присоединились к ужасам инстинкта; все ужасы без силы предусмотрительности; мучимый любопытством, он, в слепоте своей, обращает в призрак все, для него непонятное, он предпочитает страх неведению и мучит душу свою грозными предвещаниями. О, сколь в сии минуты счастливы оные народы, которым мудрец открыл таинства натуры. Без трепета узрели они помраче¬ние солнца, на