вершина дерев и как будто разделявшие с перна¬тыми воздушную область.
Ласепед. (Натуральная история яйцеродных животных)
Прекрасная ночь в пустынях нового мира
Через час по захождении солнца луна показалась над деревами, с востока вслед за нею прилетел благовонный ветерок, который как будто свежил ее дыханием; рас-творились внутренности леса. Царица ночи мало-помалу поднималась; и когда спо-койно совершала уединенный путь свой, и когда сияла посреди светлых облаков, которые, подобно вершинам высоких гор, увенчанных сиянием сего облака, свивают и развивают покров свой, дымились прозрачным туманом, то рассыпались клоками легкой пены, то плыли грядою, то составляли бугры ослепительного, нежнейшего пуха, столь приятного для взоров, что, кажется, можно было чувствовать его мяг¬кость и упругость.
Зрелище на земле было не меньше восхитительно; голубоватый, кроткий блеск луны сиял в промежутках дерев и некоторыми лучами проницал в самую глубо¬кую мрачность. Река, протекавшая у ног моих, то исчезала в лесе, то снова явля¬лась блестящею от ночных созвездий, которые в них изображались. Тени от берез, колеблемых ветерком, и кое-где рассыпанные по пустырям, казались черными плы-вущими островами посреди неподвижного моря лучей. Все было тихо и покойно. Иногда слышатся мгновенно шорохи падающих листьев, быстрый шум пролетаю¬щего ветра, прерываемое редкое стенание совы; в отдалении раздавался повременно величественный шум ниспадающей Ниагары, который в безмолвии ночи катился из пустыни в пустыню и умирал в лесах уединенных.
Возвышенность, чудесная меланхолии сего зрелища не могут изобразиться язы¬ком человека; прекраснейшая ночь Европы не может дать о нем понятия. Напрасно посреди обработанных полей наших хотим вознестись воображением; везде встреча-ются ему человеческие обители: но в оных обширных пустынях душа любит исчезать в пучине лесов, скитаться по брегам сих неизмеримых озер, парить над пропастями водопадов и, так сказать, являться уединенною пред Богом.
Шатобриан
Великий полководец и его воинство перед сражением
Сражение! Какая минута для великого полководца, для Катината41, уже привык-шего к победам, способного рассматривать ее глазами философа в то самое время, как он должен действовать как военачальник! Какое зрелище представляет сия толпа людей, со всех сторон соединенных, оживляемых, так сказать, единым духом вождя своего, возвеличенных друг другом, превосходящих самих себя, готовых совершить оные чудесные подвиги, которых они, оставленные на произвол собственной силы своей, никогда бы себе не представили. Ах! Все сие множество в руке великого чело-века, он должен преобразить его, чтобы им действовать; должен воспламенить в нем сии непобедимые чувства, которыми оно движется и которого отразить невластно.
25-5108
387
— ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ РУКОПИСЕЙ —
Тогда погибает смерть и робость, тогда все тайные, низкие страсти удаляются, исче¬зают; голос чести, сильнейший, величественнейший самого звука орудий военных, заглушающий разрушительный гром, наполняет умы одним исступлением; полково¬дец владеет, управляет им, дает ему новые силы, но сам его не чувствует; он один не имеет в нем нужды. Мысли о благе всех наполняют его и волнуют. Одна мысль сия движет всеми силами напряженного ума его. Ему принадлежит все великое, он один выше сего величия, взоры его устремлены на победу, следуют за всеми ее движени¬ями, которые отдаляют ее или приближают, видит ее, наконец, уловляет и, усмотрев потоки крови, за нее пролитые, отвращается от сцены убийства и утешает себя взгля¬дом на Отечество!
Лагарп. (Похвальное слово Катинату)
Поклонение огню
В сих климатах, где царствование зимы так продолжительно, где все погребено под грудами нетающих льдов, открытие огня должно было казаться даром небес, бла-готворением для человека. Видя, что все источники жизни хладели, исчезали, ожив-ленный животворною теплотою, он должен был помыслить, что бытие возвращено ему снова. Холод, враг, возбужденный против него натурою, уступал огню, который, торжествуя над ним, казался божеством, благодетельным и сильным. Самая сущ¬ность сей стихии благоприятствовала сим идеям: он так быстр в своих движениях, его могущество так очевидно, крепкие деревья, мертвые произведения земли обра¬щены им в пепел. «Пожирай все, живи, оживляй меня своей жизнью», — сказал ему человек; он одаряет его, печального в отсутствии солнца, живущего во мраке ночи, дает ему утешительный свет, разгоняет мрак целой половины года, рассеивает скуку, ужас и все химеры воображения, неразлучные с тьмою. Он согрел тела, умерщвлен¬ные хладом, оживил, развеселил воображение мрачное, как ночь, которая покры¬вала землю: сии услуги, без сомнения, были достойны алтарей. Но сей огонь, произ-веденный молниею, слетевшею с неба, или случайным ударением кремня, сей огонь, рожденный внезапно посреди льдов и хлада, никому дотоле неизвестный, должен был храниться, как сокровище; можно вообразить, как боялись его потерять; надле¬жало хранить его, как святыню, воздвигать храмы, священным жрицам, девам, столь же чистым, как сия святыня, поручили его сохранение.
Бальи. (Письма об Атлантиде)
Огнедышащая гора в Квито
Счастливы народы, обитатели долин и холмов, произведенных морскими вол¬нами из песков, ими скопляемых, и земных произведений! Пастух бесконечно пасет на них стада; земледелец в мире на них сеет и собирает обильную жатву. Но горе вам, обитатели оных возвышенных гор, которых основание никогда не орошалось океа¬ном, которых верхи в облаках исчезают! Они суть не иное что, как ужасные отвер¬стия, произведенные подземным огнем, который разрушил своды пространных пещей, горнил, где заключенный беспрестанно пылает и свирепствует и на свободу исторгся (…)
(Мармонтель. Инки)
388
— ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ РУКОПИСЕЙ —
(МОРАЛЬНАЯ ПРАКТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ)
(Деревенская жизнь Ж. Жака Руссо)
(…) Весело было сидеть за их длинным столом, я бы охотно пел с ними старин¬ные деревенские песни и плясал в их пространном сарае с большим удовольствием, нежели в оперной зале.
Ж. Ж. Руссо
Наружность счастия и истинное счастие
Мы слишком часто заключаем о счастие но наружности; нередко воображаем его там, где его нет, а ищем, где оно быть не может; веселость очень подозрительна; веселый человек очень часто бывает несчастный, который старается обмануть других и переуверить самого себя. Сии люди, живые, смеющиеся, открытые в кругу света, почти всегда угрюмы и сердиты дома, и слуги их должны чувствовать тяжесть того удовольствия, которое они принуждает себя приносить обществу. Истинное, сердеч-ное счастие редко совместно с сею живостью и веселостью. Мы не хотим расточать столь сладостного чувства, бережем его, наслаждаясь об нем размышлением, пита¬емся им, боимся его рассеять. Человек истинно счастливый говорит мало, редко сме¬ется; так сказать, сжимает счастие у самого своего сердца. Шумные игры, звучная радость прикрывают скуку и неудовольствие. Но меланхолия есть подруга наслажде¬ния, волнения чувств и слезы неразлучны с восторгом, и самая сильная радость озна¬чается чаще слезами, нежели смехом.
Сначала множество и разнообразие удовольствий покажется необходимым для счастия, однообразность одинокой жизни скучною и тяжкою; но, рассмотревши их вблизи, уверяешься, что самая сладостная привычка души состоит в умеренности наслаждений, которая не дает места ни желаниям, ни отвращению. Беспокойство желаний производит любопытство, непостоянство; недостаток в сильных удоволь-ствиях рождает скуку. Но тот никогда не будет скучать своим состоянием, кто не знает приятнейшего.
Ж. Ж. Руссо
Честолюбие показывает издали человеку, ослепленному ее блеском, цветущее состояние, в котором ему не останется ничего делать, потому что все его надежды будут исполнены; в котором он будет наслаждаться вожделеннейшим для него удо-вольствием, удовольствием начальствовать, повелевать, представительствовать в делах и раздавать награды, удовольствием блистать в достоинствах министра, пол-ководца; слышать похвалы, видеть покорность общества; удовольствием возбуж¬дать внимание, почтение, трепет. Все сие представляется его воображению, нечто привлекательное, но, в самом деле, есть призрак, существенно только то, что путь его усеян терниями непобедимыми и трудностями. И какими терниями, и какими
3*9
— ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ РУКОПИСЕЙ —
трудностями! Чтобы достигнуть к сему состоянию, которое так украшено его вооб-ражением, надлежит принять множество мер, самых затруднительных и самых противных его склонностям, надлежит иссушить себя размышлением, наукою; раз-дроблять тысячи мыслей одну за другой, колебаться между тысячью противных видов предприятия, считать и взвешивать все свои слова; составлять свои поступки, иметь беспрестанное, неутомимое надзирание как над самим собою, так и над дру¬гими, чтобы удовлетворить собственные страсти, неодолимое желание достигнуть сего состояния, должно решиться быть жертвою всех страстей; потому что нет ни одной, которая бы не возбуждалась против нас честолюбием! И не она ли, смотря по различным обстоятельствам, смотря по различным намерениям чувства, иногда ожесточает нас горчайшей досадою, иногда нас мучит сильною ненавистью, ино¬гда воспламеняет гибельным гневом, иногда ввергает в глубокую печаль, иногда сушит мрачною меланхолиею, иногда снедает жестокою ревностью, которая пре-обращает душу в ад и предает ее на терзание внутренним палачам, неумолимым и многочисленным.
Чтобы приблизиться к сему состоянию, чтобы очистить себя, освободить путь, посреди несчетного множества препятствий надлежит преодолеть соперников, равно постоянных и решимых; соперников, которые следуют за нами по пятам, разрушают все наши планы, противятся нашим предприятиям, не дают нам действовать; надле¬жит противуположить силу силе, покровителя покровителю, подвергнуть себя самым скучным исканиям, не утомляться отказами, сносить тысячи неприятностей, быть в беспрестанном движении, отказаться от самого себя, жить посреди смятения и шума, в ожидании сего счастливого состояния, надлежит терпеливо сносить всякое проти-воречие, в течение многих лет томиться неизвестностью, бояться, надеяться, терять надежду и часто, по долгом утомительном течении к нестерпимой (нрзб. — залито чернилами. — И. Л.), видеть все твои надежды обманутыми, остаться с бесплод¬ным сожалением о потере трудов и времени, с бешенством в сердце, с стыдом перед людьми. Прибавлю! Самое сие состояние, которого ищут с такою деятельностью, с таким постоянством, не удовлетворит никакого честолюбия, напротив, оно придаст ему новые силы, раздует сие пламя; с одной степени захотим на другую, будем ко всему стремиться и ни на чем не останавливаться, всего желать, ничем не наслаж-даться; беспрестанная перемена планов, исканий, предприятий и, следственно, беспрестанное страдание! И в самом наслаждении малейшее обстоятельство может мучить раздражительную душу честолюбца; во всем он видит врага, все представля-ется ему чудовищем!
Бурдалу
Честолюбие, сие ненасытимое желание возвышаться над другими на развали¬нах других, сия змея, грызущая сердце и не дающая никогда покою, сия пружина всех хитростей и всех волнений дворских, сей источник государственных перемен и потрясений; сия страсть, которая на все дерзает и все может, сия гибельная, непобе-димая страсть творить несчастным того, кто ей покоряется. (…)
(Массильон)
39°
— ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ РУКОПИСЕЙ —
(ХАРАКТЕРЫ. СРАВНЕНИЯ) Греки. Римляне
История греков вопреки Саллюстию42 заимствовала блеск свой не от одного искусства и гения великих историков. Взгляните на сию нацию, и вы признаетесь, что она нередко превышает самое человечество. Иногда целый народ имеет вели¬кодушие Фемистокла43 и справедливость Аристида14. Скажите, Марафон45, Термо¬пилы46, Саламина47, Платея48, Микала49 и множество других исторических случаев великих не превосходят ли всякую похвалу повествователя. Римляне победили гре¬ков самим греками.
