Завтра перед зарею отпущу тебя с миром». Говоря это, старец был вне себя, и слезы глаза его наполняли. Но Левит не склонялся и хотел ехать в ту же минуту.
О, как печальна была минута сей разлуки погибельной и (1 слово нрзб.). Как тро-гательно прощались и не могли проститься: как безутешно плакали сестры моло¬дой девушки, орошая слезами лицо ее. Сколько раз они вырывались из ее объя¬тий и опять в них стремились! С какою неизъяснимою горестью и любовью смо¬трела ее отчаянная мать. А бедный’отец! Он не плакал, обнимая дочь свою: он прижимался к ней в мрачном безмолвии, с судорожным содроганием; тяжелые вздохи колебали грудь его. Увы! Он предчувствовал ужасную судьбу несчастной. Что если бы он знал, что заря для нее уже не восстанет! Что день сей был для нее последним… Они удаляются, удаляются с нежным благословением всего семей¬ства, с молитвами, достойными исполнения. Счастливо, блаженно семейство, мир¬ное и согласное, которого все члены имеют одно сердце, которого дни текут спо¬койно и неприметно в наслаждениях любви безмятежной. О невинность нравов, кротость души, простота прародительская, сколь вы любезны! Как могло исступле¬ние порока найти место между вами? Как бешенство бесчеловечных могло не поща¬дить ваших радостей?
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
Молодой Левит, восхищенный возвращением милой супруги, продолжал путь свой с веселым сердцем. Солнечный жар и пыль его беспокоили, подобно как вся¬кое дуновение ветерка беспокоит мать, несущую младенца своего к кормилице. Уже вдали на правой руке показывались башни города Зевула73; древние стены его могли быть убежищем для странника на время ночи. Служитель сказал своему господину:
398
— ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ РУКОПИСЕЙ —
«День исчезает; сумрак скоро покроет нас: жители города Зевула дадут нам приста-нище; пойдем к ним; завтра можем достигнуть до Гебы74».
Левит сказал служителю: «Никогда не войду в жилище неверного. Никогда свя-щенный Левит не успокоится в хижине хананеянина75. Гаваон76 близко: в сем городе обитают наши братья, потребуем от них гостеприимства». Они прошли мимо Иеру-салима и на закате солнечном приближались к Гаваону колена Вениаминова. В сем городе остановились странники; сели на обширной площади; ночь уже царствовала; никто не предлагал им убежища: вотще ожидали они гостеприимного.
Не обвиняйте своих праотцев, дети моего времени. Конечно, сии века невеже¬ства и грубости не изобиловали приятностями жизни. Презренный металл еще не всему предпочитался: но человек имел сердце; гостеприимство не покупалось; коры-столюбие не торговало добродетелью. Не одни потомки Вениамина имели железное нечувствительное сердце, правда, но сия нечувствительность была не обыкновенна: терпеливый везде находил братьев, а неимущий странник сострадательных госте-приимцев.
По долгом и напрасном ожидании Левит хотел уже снять с ослов свои пожитки, составить из них постель для молодой девушки, не столь жесткую, как голая земля, как увидел старого человека, опоздавшего на поле и шедшего с земледельческими орудиями в свою хижину. Этот человек также, как и он, родился в горах Ефраим-ских; и давно обитал между потомками Вениамина, в городе Гаваоне.
Старик, поднявши глаза, увидел странника с молодою женщиной посреди пло-щади; при них служителя и ослов навьюченных. Приближась, он сказал Левиту: «Незнакомец, откуда пришли вы? И куда?» — Левит отвечал: «Идем из Вифлеема, города Иудина; возвращаемся в свое отечество, на гору Ефраим; нет гостеприим¬ных в Гаваоне; мы не нашли пристанища на время ночи. Есть у нас корм для ско¬тов наших; вино и хлеб для меня, для жены моей, для служителя, все имеем, кроме покрова».
Старик отвечал: «Мир с вами, друзья мои; вы не останетесь без убежища, войдите в мою хижину». Старик повел их в свою хижину; приказал развьючить ослов, напол-нить для них ясли кормом, и обмыв ноги у своих посетителей, предложил им ужин патриархальный, умеренный, простой, но изобильный.
Между тем как странники сидели за столом вместе с гостеприимным старцем и его дочерью, невестою* молодого гаваонца, между тем как за чашею вина дружные разговоры наполняли сердца их веселием, обитатели Гаваона, дети Белиаловы77, необузданные, исступленные, неукротимые, понося Небо, как Циклопы Эгейские78, окружили дом, стуча в ворота, потрясая двери и грозным голосом крича старцу: «Отдай нам молодого чужестранца, вошедшего в город без нашего согласия; пускай своею красотой заплатит за пристанище, ему тобой данное; да изгладим вину твою его наказанием». Узрев на площади Левита, они из почтения к священному праву человечества не захотели в домах своих сделать ему насилие; не предложили ему убе-жища, но согласились напасть на него среди ночи; узнав же, что старец отворил ему дверь своей хижины, прибежали к ней, без стыда и совести, с гнусным намерением обругать беззащитного.
* По древнему обычаю женщины дома не выходили обедать, когда за столом сидели одни мужчины; но если с ними были и женщины, то им позволялось.
399
— ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ РУКОПИСЕЙ —
Старец, услыша вопли неистовых, ужасается и бледнеет и говорит Левиту: «Мы погибли. Сии порочные люди неумолимы, непреклонны: голос рассудка для них невнятен». Но он выходит к ним с молением. Он простирается перед ними, подъем-лет к небу руки, не оскверненные хищничеством, и восклицает: «О братья мои, что вы произнести дерзнули! Ах! Не творите зла сего пред лицом Всемогущего! Не ругай¬тесь над природою, над святостью гостеприимства». Но, видя, что ему не внимали, что были уже готовы силою ворваться в дом, отчаянный старик, в минуту решился, дал знак рукой, чтобы умолкли, возвысил голос и воскликнул: «Нет, скорее умру, нежели выдам посетившего дом мой и позволю осквернить мое жилище таким злодейством: но жестокие, бесчеловечные люди, услышьте просьбу отца несчастного; я имею дочь еще невинную, невесту вашего согражданина; отдаю ее на убийство; умертвите непороч¬ность, насытьтесь, алчные звери, но рука ваша да не коснется к Левиту священному». Не ожидая их ответа, он входит в дом и готовится кровью своею искупить странника.
Но Левит, доселе безмолвный и неподвижный от ужаса, пробужденный сим горестным зрелищем, предупреждает великодушного старца, бросается к нему, исступленный, останавливает, принуждает его возвратиться, и сам, взявши за руку свою подругу, не говоря ей ни слова, не смея поднять на нее глаз, влечет ее ко две¬рям и предает неистовым.
В минуту они окружают, схватывают невинную жертву, толпятся, теснятся, безжа-лостно вырывают ее друг у друга; так у подошвы Альпов, снегами покрытых, голод-ные волки настигают и рвут на части слабую телицу, отставшую от стада и потеряв-шую дорогу. О вы, бесчувственные, вы, недостойные оскорбители природы, ужели сия померкшая красота может возбуждать ваши желания! Смотрите, глаза ее тусклы, неподвижны. Лицо мертво, черты изглажены: розы на щеках увяли, страшная синева, бледность их покрывают; несчастная не имеет голоса для воплей, не имеет силы для отражения ваших бешенств: увы! Ее уже нет! Жестокие, ваши восклицания подобны крику страшной гиены; подобно ей вы пожираете трупы.
Восходящее солнце, от которого свирепые звери рассыпались и сокрылись в свои норы. Несчастная собирает последние силы, влечется к хижине старца; и падает у дверей лицом к земле, простерши руки на пороге. Между тем Левит, проведя ужас¬ную ночь в слезах и тоске неизъяснимой, спешит оставить хижину, отворяет дверь и видит свою любезную. Какое зрелище для растерзанного сердца! Горестный стон его подъемлется к небу, мстителю преступления; он бросается на колени и говорит своей супруге: «Встань, несчастная; проклятие пало на сию землю, сокроемся, убе¬жим. Я причиною твоей погибели, я буду твоим утешением: какой несправедливый и низкий человек дерзнет ругаться над твоею бедностью. Ты теперь священна для души моей». Молодая девушка не отвечает; он смущается, сердце его предчувствует нечто ужасное: он зовет ее, смотрит, прикасается к ней рукою: она уже не существует! «О подруга моя, невинная жертва, слишком любезная моему сердцу! Для сего ли я извлек тебя из дому родителей: такой ли жребий любовь моя тебе готовила?» — Несчастный хотел за нею последовать, но имел силы пережить ее для мщения.
С сей минуты угрюмая задумчивость им овладела. Чувствительность его исчезла, горесть, любовь, сожаление соединились в душе его в одно ужасное чувство злобы. Вид охладевшего и бездушного тела, перед которым должен обливаться слезами, не извлек из него ни слезы, ни жалобы: он смотрел на него сухими, неподвижными гла-зами, он видел в нем один предмет отчаяния и бешенства. С помощью служителя он кладет сие тело на осла и отводит в дом свой. Там, не колеблясь, на трепеща, бесчело¬
— ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ РУКОПИСЕЙ —
вечный осмеливается разрезать его на двенадцать частей. Без страха, верною рукою вонзает в него нож, отделяет член от члена, голову от плеч, раздробляет кости, потом, отослав по части каждому из двенадцати колен израильских, идет в город Масскфу79, рвет на себе одежду, осыпает голову пеплом, падает ниц перед народом священным и громогласно призывает небесное правосудие.
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
Сына Израильские восколебались, вышли из домов своих, столпились, притекли к Масскфе пред лицо Судии правосудного, подобно рою пчел, с жужжанием слета-ющихся к матке. Пришли все, пришли отовсюду, согласно, единодушно, от Дана до Вирсавии, от Галаада до Масскфы80.
Левит печальный и мрачный предстал пред своим народом. Он сказал старей-шинам: «Я пришел с моею супругою в Гаваон, город Вениаминов; я желал провести ночь в стенах его, и жители Гаваона окружили дом, в котором я остановился, они хотели ругать меня и умертвить. Я предал им мою супругу: она умерла, вышед из рук бесчеловечных. Я взял ее тело, изрезал на части, послал их к вам, сыны Израиля… О народ священный, я сказал истину: судите меня, как прилично судьям справед¬ливым пред лицом Всевышнего». В сию минуту во всем Израиле раздалось единое восклицание, громозвучное, всеобщее: «Да погибнут убийцы! Слава Всемогущему! До тех пор ни один из нас не возвратится в дом свой, доколе не падут стены Гаваона». Тогда воскликнул Левит сильным голосом: «Благословение Израилю, врагу осквер-нителей, мстителю за невинных. Веселись, дочь Вифлеема, я иду к тебе с вестью радости: память твоя не покроется поношением». Он падает ниц и умирает. Прах его с честью предают земле, и вместе с ним в одном гробе члены молодой женщины, сыны Израиля плакали над ними.
Начались приготовления к войне кровопролитной; произнесли клятву наказы¬вать смертью всех непокорных, которые не пойдут противу Гаваона. Сочли евреев, носящих оружие, взяли по десяти со ста, по сту с тысячи, по тысяче с десяти тысяч, десятую долю всего народа: сорок тысяч воинов должны были сражаться с сынами Вениаминовыми, другие сорок тысяч охранять припасы, нужные для прокормле¬ния воинства. Потом народ предстал пред