в планах «Обзора русской литературы 1823 года» (БЖ, I, 43). «Проза не так богата. Пишут много, но оригинальных сочи¬нений мало», — отмечает Жуковский в «Конспекте по истории русской литературы», характеризуя современное ему состояние прозы (1826— 1827 гг.; Эстетика и критика. С. 326). В конце 1820-х гг. мысль Жуков¬ского о «младенчестве» русской прозы поддержат и разовьют Пушкин, Бестужев-Марлинский, Вяземский.
Отрицая значение своих русских предшественников в области прозы в 1800-е гг. (позднее Жуковский откажется от нигилистического отношения к русской прозе XVIII в., и его взгляд на литературу и раз¬витие русской прозы станет историчнее), Жуковский делает исключе¬
И. А. Айзикова
ние лишь в отношении Карамзина. Связывая с его достижениями про¬гресс русской прозы, поэт, в полемике с Шишковым, называет Карам¬зина «лучшим русским прозаистом». «Он один у нас писал свое в прозе и так, как надобно» (БЖ, I, 111).
В своей программной статье «О критике» Жуковский называет сочинения Карамзина образцами, «довольно близкими к тому идеалу изящного, который должен существовать в голове каждого критика» (Эстетика и критика. С. 224). Позднее, в «Обзоре русской литературы 1823 г.», а также в «Конспекте по истории русской литературы» поэт, как известно, связывает с именем Карамзина целый период развития оте¬чественной словесности. «Мы имеем одну только классическую книгу в прозе, которую с гордостью можем поставить наряду со всеми лучшими произведениями всех веков и народов, — это «История» Карамзина», — пишет Жуковский (Эстетика и критика. С. 311).
Рассматривая русский историко-литературный процесс под углом зрения русского языка,. Жуковский считает, что «период Ломоно¬сова» «обогатил поэтический язык и подготовил материал для прозы». Заслугу же «лучшего русского прозаиста» Жуковский видит, прежде всего, в открытии «тайны слова», «ясности, изящества и точности» про¬заического слога («Он открыл нам тайну языка. (…) Благодаря ему язык вообще сделался чище» (Эстетика и критика. С. 321, 322 311). «Истин¬ного совершенства» проза Карамзина, по мнению Жуковского, дости¬гает в период редактирования им «Вестника Европы». Причем акцент Жуковский делает на большом влиянии, оказываемом журнальной про¬зой Карамзина на мышление современников. Столь серьезное влияние, в свою очередь, связывается с тем, что мысли была придана «привле¬кательность» «очарованием стиля». «История государства Российского», рассматриваемая Жуковским как литературное произведение, по его оценке, — «клад поучений для писателей. Они найдут там и тайну того, как надобно пользоваться своим языком, и образец того, как следует писать большое произведение» (Эстетика и критика. С. 322). Богатства прозы, считает автор «Конспекта», развернуты здесь во всех ее формах. Думается, что ориентацией на Карамзина определялось многое и в соб¬ственной прозе Жуковского (и в переводной, и в оригинальной, и в ранней, и в поздней).
Озабоченный проблемами становления отечественной прозы, Жуковский настойчиво ищет пути к ее прогрессивному развитию. Важ¬нейшим из них он считает перевод, о чем писал еще в 1803—1804 гг. на полях «Рассуждения» Шишкова. Его чрезвычайно беспокоит тот факт, что переводом беллетристики занимаются второразрядные авторы, чаще всего из конъюнктурных соображений. Неслучайно проблема
— Проза В. А. Жуковского —
прозаического перевода так волнует Жуковского и в теоретическом плане, и на практике*.
Известно, что большую долю прозы Жуковского (как и поэзии) составляют переводы, в связи с чем высвечиваются ее весьма своеобраз¬ные грани, позволяющие определить ее место и в творчестве Жуков¬ского, и в истории русской литературы. Но с другой стороны, этот факт весьма усложняет и без того нелегкую проблему определения объема прозаического наследия Жуковского, границы которого, вследствие специфического понимания Жуковским-поэтом, романтиком начала XIX в., категории «проза», «оригинальный текст» и «перевод», очертить оказывается достаточно сложно.
Понимая, что возможности прозы не ограничены и что в ней скрыт огромный потенциал для самого разного применения, Жуковский пользуется этим термином для определения не только собственно художественной прозы (назовем ее беллетристикой), но и научной прозы, публицистики, критики. Жанровые рубрики, которыми поль¬зуется Жуковский при публикации своей прозы, например, в «Вест-нике Европы», «Собирателе» или «Муравейнике» — «Смесь», «Кри¬тика», «Повести», «Мысли», «Отрывки» — не только подчеркивают ее своеобразие и разнообразие, но и позволяют говорить о том, что прозу Жуковский воспринял изначально как самостоятельную конструкцию без свойственной классицизму четкой жанровой иерархии.
Именно в прозе оказалось возможным более легко трансформиро¬вать жанры и, что главнее, превратить их из канонических в некано¬нические. Сомнению была подвергнута Жуковским-прозаиком кано¬ничность межжанровых и даже жанрово-родовых границ. Жанр в прозе Жуковского чуть ли не с самого начала уступает место другой категории — автор. Потому оказывается возможной и столь активно используемая Жуковским-прозаиком жанровая интеграция. Разные жанровые традиции, и поэтические, и прозаические, модифицируясь, складываются в новое метажанровое целое.
Жанровый канон уступает место «внутренней мере»**, которую автор устанавливает для себя в процессе создания произведения. С учетом этого обстоятельства неудивительно то, что проза Жуковского пред¬ставляет собой живую развивающуюся жанрово-стилевую систему, уди¬вительно созвучную и общей творческой эволюции первого русского
* В план «Обзора русской литературы 1823 года» Жуковский вносит, напри¬мер, такие тезисы: «Переводы в прозе могли бы быть значительнее, но у нас только учатся»; «Все переведено и все испорчено» (БЖ, I, 43).
Это понятие теоретически эксплицировано в работах Н. Д. Тамарченко, М. М. Гиршмана, С. Н. Бройтмана.
И. А. Айзикова
романтика, и задачам, выдвинутым русской прозой и всем русским литературным и, шире, культурным процессом XIX в.
* * *
Осмысление прозы Жуковского как цельного явления, уникальной и вместе с тем характерной для русской литературы системы, опреде¬ляется самой природой его художественного сознания, тяготеющего к универсализму, синтетизму. В разные периоды творчества обращение Жуковского к прозе имело свой определенный смысл, на первый план выдвигались те или иные уровни системы, в зависимости от социально-философских, нравственно-эстетических исканий и самого Жуковского, и времени. В целом же интерес поэта-романтика к прозе, его активные и целенаправленные художественные поиски в этой сфере — свиде¬тельство общих глубинных сдвигов, происходивших в русской лите¬ратуре первой трети XIX в. и определявших ее закономерное, объек¬тивное движение в сторону прозы.
Опорные пункты концепции мира и человека и художественных прозаических форм ее выражения находим уже в ранней прозе Жуков¬ского (1797—1806 гг.), развитие которой сразу пошло по двум путям — оригинальное творчество и переводы. В разных направлениях, жанрах Жуковский пробует силу своего пера и таким образом расширяет пространство русской прозы, заметно опираясь при этом на свои дости-жения в лирике. Почти одновременно он пишет бессюжетные произве¬дения, ориентированные на лирические жанровые традиции (элегии, оды), и переводит большой по объему авантюрный роман автора так называемого «второго ряда» (А. Коцебу «Geprufte Liebe»), создает свою первую историческую повесть, первую критическую статью, которая была посвящена жанру путешествия, и работает над переводом романа Сервантеса и повестей французского моралиста Флориана.
Именно в 1797—1806 годах, во многом прошедших для Жуков¬ского под знаком Карамзина, рождались первые идеи и образы его прозы. Если рассматривать произведения этих лет в их совокупности, то можно установить, что внимание Жуковского-прозаика было сосре¬доточено на выработке принципов психологической прозы, предме¬том изображения которой являлся новый тип личности, находящейся в постоянном процессе самопознания и самосовершенствования. Изо¬бражение внутреннего состояния человека в прозе, в свою очередь, потребовало новых объяснений сути его связей с миром. Предельно важны Жуковскому оказались в связи с этим процессы интеллектуали¬зации, философизации, эпизации прозы, ее гражданский и нравствен¬
— Проза В. А. Жуковского —
* Упоминаемые здесь незавершенные переводы из Гуфланда, Энгеля и др., во-шедшие в тетрадь под названием «Старые сочинения и переводы в прозе», датиру-емую 1802—1811 гг. (РНБ. Оп. 1. № 18), см. в т. 10 настоящего ПССиП.
ный пафос. Особую роль здесь сыграло увлечение Жуковского фран¬цузскими и немецкими просветителями. Он много читает и активно переводит их прозу — укажем на его незавершенные замыслы издания в собственном переводе «Избранных сочинений Ж.-Ж. Руссо» и «При¬меров слога, выбранных из лучших французских прозаических писате¬лей», на его многочисленные незаконченные переводы 1804—1806 гг. из Гуфланда, Энгеля и др.*
Однако главные усилия Жуковского-прозаика в начале 1800-х гг. подчинены становлению прозаического слога. В его ранних оригиналь¬ных прозаических опытах слово, как в поэзии, явно окрашено эстетиче¬ским заданием, в зависимости от которого текст приобретает элегиче¬ское, одическое, идиллическое звучание. Именно на фоне этих текстов отчетливо выделяются попытки Жуковского-переводчика реализовать такие образцы прозы, в которых слово в художественном отношении было бы свободным, подчиненным коммуникативной функции. Вместе с тем, ранние переводы сюжетной прозы демонстрируют тот факт, что самая попытка «нейтрализации» прозаического слога есть результат поэтического искусства Жуковского.
Энциклопедизм прозы Жуковского как следствие универсализма его мышления, единая система ее этических основ как фундамент психоло¬гизма, принципиально эстетический характер поисков в области прозы, устремленность к взаимодействию с поэзией — все это нашло свое разви¬тие в прозаических произведениях, написанных и переведенных для «Вестника Европы» (1807—1811 гг.). Они отражают процесс перехода Жуковского-прозаика от сентиментализма к романтизму. Уникальное явление в этом отношении представляет собой его журнальная белле¬тристическая проза. Феномен психологизации прозаического текста, захватывающий все его уровни, составляет одну из основных особенно¬стей этого корпуса произведений Жуковского. Причем основные труд¬ности в этом плане он преодолевает, явно опираясь на свою романтиче¬скую поэзию, в первую очередь, на балладу, являвшуюся, как известно, «универсальной формой выражения поисков» Жуковского-поэта, начи-ная с 1808 года (Янушкевич. С. 81). С другой стороны, открытые в пове¬сти принципы эпической детализации, установка на эпическое воссо¬здание бытия, интерес к обыкновенному и будничному, скрывающему за собой вечное и сущностное, уже во второй половине 1810-х гг. дадут о себе знать в творчестве Жуковского-поэта. Он, как известно, обра¬
И. А. Айзикова
тится к таким лиро-эпическим жанрам, как идиллия, поэма, в которых будет разрабатывать «новые возможности поэзии на пути ее сближе¬ния с прозой» (Янушкевич. С. 200).
Параллельно повестям в небеллетристических текстах, создан¬ных для «Вестника Европы», по-своему утверждались определенные философские и нравственно-этические концепции, способствовавшие повышению онтологического статуса прозы. В целом же проза «Вест¬ника Европы» выстраивалась по принципу функционального вза¬имодополнения в условиях размывания жанрово-родовых границ. Проза «младших жанров»: «популярная» или «моральная практиче¬ская философия», письма, путешествия, анекдоты, отражая важней¬шую черту мышления Жуковского, тесную взаимосвязанность в его сознании морали и эстетики, философии и психологии, отличалась органичным сочетанием этического и эстетического, художественного и документально-публицистического. Выполняя прежде всего позна¬вательные функции, будучи направлены на формирование сознания читателя, они являлись хорошей школой для Жуковского-прозаика и сыграли свою роль в становлении русской прозы. Типологически же все прозаические произведения, написанные или переведенные для «Вестника Европы» в 1807—1811 гг., родственны, отражая становление романтического миропонимания Жуковского, универсализм его мышле¬ния, движение к целостному охвату действительности и заключая в себе как эстетическое единство две стихии творчества писателя — эпи¬ческую и лирическую.
1810—1820-е гг. в творческом развитии Жуковского занимают, как известно, совершенно особое место. Это,