взгляд

Тебе, о милый, возвестят,

Что жизни кончилось страданье.

Ах, нет!.. когда ж Мальвины муку

Не услаждает твой приход;

Когда хладеющую руку

Она тебе не подает;

Когда забыт мой друг единый,

Мой взор престал его искать,

Душа престала обожать:

Тогда — тогда уж нет Мальвины!

Гимн*

О боге нам гласит времен круговращенье,

О благости его — исполненный им год.

Творец! весна — твоей любви изображенье:

Воскреснули поля; цветет лазурный свод;

Веселые холмы одеты красотою;

И сердце растворил желаний тихий жар.

Ты в лете, окружен и зноем и грозою,

То мирный, благостный, несешь нам зрелость в дар,

То нам благотворишь, сокрытый туч громадой.

И в полдень пламенный и ночи в тихий час,

С дыханием дубрав, источников с прохладой,

Не твой ли к нам летит любови полный глас?

Ты в осень общий пир готовишь для творенья;

И в зиму, гневный бог, на бурных облаках,

Во ужас облечен, с грозой опустошенья,

Паришь, погибельный… как дольный гонишь прах,

И вьюгу, и метель, и вихорь пред собою;

В развалинах земля; природы страшен вид;

И мир, оцепенев пред Сильного рукою,

Хвалебным трепетом творца благовестит.

О та́инственный круг! каких законов сила

Слияла здесь красу с чудесной простотой,

С великолепием приятность согласила,

Со тьмою — дивный свет, с движением — покой,

С неизменяемым единством — измененье?

Почто ж ты, человек, слепец среди чудес?

Признай окрест себя Руки напечатленье,

От века правящей течением небес

И строем мирных сфер из тьмы недостижимой.

Она весной красу низводит на поля;

Ей жертва дым горы, перунами дробимой;

Пред нею в трепете веселия земля.

Воздвигнись, спящий мир! внуши мой глас, созданье!

Да грянет ваша песнь Чудесного делам!

Слиянные в хвалу, слиянны в обожанье,

Да гимн ваш потрясет небес огромных храм!..

Журчи к нему любовь под тихой сенью леса,

Порхая по листам, душистый ветерок;

Вы, ели, наклонясь с седой главы утеса

На светлый, о скалу биющийся поток,

Его приветствуйте таинственною мглою;

О нем благовести, крылатых бурей свист,

Когда трепещет брег, терзаемый волною,

И, сорванный с лесов, крути́тся клубом лист;

Ручей, невидимо журчащий под дубравой,

С лесистой крутизны ревущий водопад,

Река, блестящая средь дебрей величаво,

Кристаллом отразив на бреге пышный град,

И ты, обитель чуд, бездонная пучина,

Гремите песнь тому, чей бурь звучнейший глас

Велит — и зыбь горой; велит — и зыбь равнина.

Вы, злаки, вы, цветы, лети к нему от вас

Хвалебное с полей, с лугов благоуханье:

Он дал вам аромат, он вас кропит росой,

Из радужных лучей соткал вам одеянье;

Пред ним утихни, дол; поникни, бор, главой;

И, жатва, трепещи на ниве оживленной,

Пленяя шорохом мечтателя своим,

Когда он, при луне, вдоль рощи осребренной,

Идет задумчивый, и тень вослед за ним;

Луна, по облакам разлей струи златые,

Когда и дебрь, и холм, и лес в тумане спят;

Созвездий лик, сияй средь тверди голубыя,

Когда струнами лир превыспренних звучат

Воспламененные любовью серафимы;

И ты, светило дня, смиритель бурных туч,

Будь щедростию лик творца боготворимый,

Ему живописуй хвалу твой каждый луч…

Се гром!.. Владыки глас!.. Безмолвствуй, мир смятенный,

Внуши… Из края в край по тучам гул гремит;

Разрушена скала; дымится дуб сраженный;

И гимн торжественный чрез дебри вдаль парит…

Утих… красуйся, луг… приветственное пенье,

Изникни из лесов; и ты, любовь весны —

Лишь полночь принесет пернатым усыпленье

И тихий от холма восстанет рог луны —

Воркуй под сению дубравной, филомела.

А ты, глава земли, творения краса,

Наследник ангелов бессмертного удела,

Сочти бесчисленны созданья чудеса

И в горнее пари, хвалой воспламененный.

Сердца, слиянны в песнь, летите к небесам;

Да грады восшумят, мольбами оглашенны;

Да в храмах с алтарей восстанет фимиам;

Да грянут с звоном арф и с ликами органы;

Да в селах, по горам и в сумраке лесов

И пастыря свирель, и юных дев тимпаны,

И звучные рога, и шумный глас певцов

Один составят гимн и гул отгрянет: слава!

Будь, каждый звук, хвала; будь, каждый холм, алтарь;

Будь храмом, каждая тенистая дубрава, —

Где, мнится, в тайной мгле сокрыт природы царь,

И веют в ветерках душистых серафимы,

И где, возведши взор на светлый неба свод,

Сквозь зыблемую сеть ветвей древесных зримый,

Певец в задумчивом восторге слезы льет.

А я, животворим созданья красотою,

Забуду ли когда хвалебный глас мольбы?

О Неиспытанный! мой пламень пред тобою!

Куда б ни привела рука твоей судьбы,

Найду ли тишину под отческою сенью,

Беспечный друг полей, возлюбленных в кругу —

Тебя и в знойный день, покрытый рощи тенью.

И в ночь, задумчивый, потока на брегу,

И в обиталищах страдания забвенных,

Где бедность и недуг, где рок напечатлел

Отчаянья клеймо на лицах искаженных,

Куда б, влеком тобой, с отрадой я летел,

И в час торжественный полночного виденья,

Как струны, пробудясь, ответствуют перстам

И дух воспламенен восторгом песнопенья —

Тебя велю искать и сердцу и очам.

Постигнешь ли меня гонения рукою —

Тебя ж благословит тоски молящий глас;

Тебя же обрету под грозной жизни мглою.

Ах! скоро ль прилетит последний, скорбный час,

Конца и тишины желанный возвеститель?

Промчись, печальная неведения тень!

Откройся, тайный брег, утраченных обитель!

Откройся, мирная, отеческая сень!

Расстройка семейственного согласия*

Жил муж в согласии с женой,

И в доме их ничто покоя не смущало!

Ребенок, моська, кот, сурок и чиж ручной

В таком ладу, какого не бывало

И в самом Ноевом ковчеге никогда!

Но вот беда!

Случился праздник! муж хлебнул — и в спор с женою!

Что ж вышло? За язык вступилася рука!

Супруг супруге дал щелчка!

Жена сечь сына, сын бить моську, моська с бою

Душить и мять кота, кот лапою сурка,

Сурок перекусил чижу с досады шею.

Нередко целый край один глупец смущал!

И в наказание могущему злодею*

Нередко без вины бессильный погибал.

Брутова смерть*

Бомбастофил, творец трагических уродов,

Из смерти Брутовой трагедию создал.

«Не правда ли, мой друг, — Тиманту он сказал, —

Что этот Брут дойдет и до чужих народов?» —

«Избави бог! Твой Брут — примерный патриот —

В отечестве умрет!»

К Нине*

(послание)

О Нина, о Нина, сей пламень любви

Ужели с последним дыханьем угаснет?

Душа, отлетая в незнаемый край,

Ужели во прахе то чувство покинет,

Которым равнялась богам на земле?

Ужели в минуту боренья с кончиной —

Когда уж не буду горящей рукой

В слезах упоенья к трепещущей груди,

Восторженный, руку твою прижимать,

Когда прекратятся и сердца волненье,

И пламень ланитный — примета любви,

И тайныя страсти во взорах сиянье,

И тихие вздохи, и сладкая скорбь,

И груди безвестным желаньем стесненье —

Ужели, о Нина, всем чувствам конец?

Ужели ни тени земного блаженства

С собою в обитель небес не возьмем?

Ах! с чем же предстанем ко трону Любови?

И то, что питало в нас пламень души,

Что было в сем мире предчувствием неба,

Ужели то бездна могилы пожрет?

Ах! самое небо мне будет изгнаньем,

Когда для бессмертья утрачу любовь;

И в области райской я буду печально

О прежнем, погибшем блаженстве мечтать;

Я с завистью буду — как бедный затворник

Во мраке темницы о нежной семье,

О прежних весельях родительской сени,

Прискорбный, тоскует, на цепи склонясь, —

Смотреть, унывая, на милую землю.

Что в вечности будет заменой любви?

О! первыя встречи небесная сладость —

Как тайные, сердца созданья, мечты,

В единый слиявшись пленительный образ,

Являются смутной весельем душе —

Уныния прелесть, волненье надежды,

И радость и трепет при встрече очей,

Ласкающий голос — души восхищенье,

Могущество тихих, таинственных слов,

Присутствия сладость, томленье разлуки,

Ужель невозвратно вас с жизнью терять?

Ужели, приближась к безмолвному гробу,

Где хладный, навеки бесчувственный прах

Горевшего прежде любовию сердца,

Мы будем напрасно и скорбью очей

И прежде всесильным любви призываньем

В бесчувственном прахе любовь оживлять?

Ужель из-за гроба ответа не будет?

Ужель переживший один сохранит

То чувство, которым так сладко делился;

А прежний сопутник, кем в мире он жил,

С которым сливался тоской и блаженством,

Исчезнет за гробом, как утренний пар

С лучом, озлатившим его, исчезает,

Развеянный легким зефира крылом?..

О Нина, я внемлю таинственный голос:

Нет смерти, вещает, для нежной любви;

Возлюбленный образ, с душой неразлучный,

И в вечность за нею из мира летит —

Ей спутник до сладкой минуты свиданья.

О Нина, быть может, торжественный час,

Посланник разлуки, уже надо мною;

Ах! скоро, быть может, погаснет мой взор,

К тебе устремляясь с последним блистаньем;

С последнею лаской утихнет мой глас,

И сердце забудет свой сладостный трепет —

Не сетуй и верой себя услаждай,

Что чувства нетленны, что дух мой с тобою;

О сладость! о смертный, блаженнейший час!

С тобою, о Нина, теснейшим союзом

Он страстную душу мою сопряжет.

Спокойся, друг милый, и в самой разлуке

Я буду хранитель невидимый твой,

Невидимый взору, но видимый сердцу;

В часы испытанья и мрачной тоски

Я в образе тихой, небесной надежды,

Беседуя скрытно с твоею душой,

В прискорбную буду вливать утешенье;

Под сумраком ночи, когда понесешь

Отраду в обитель недуга и скорби,

Я буду твой спутник, я буду с тобой

Делиться священным добра наслажденьем;

И в тихий, священный моления час,

Когда на коленах, с блистающим взором,

Ты будешь свой пламень к творцу воссылать,

Быть может тоскуя о друге погибшем,

Я буду молитвы невинной души

Носить в умиленье к небесному трону.

О друг незабвенный, тебя окружив

Невидимой тенью, всем тайным движеньям

Души твоей буду в веселье внимать;

Когда ты — пленившись потока журчаньем,

Иль блеском последним угасшего дня

(Как холмы объемлет задумчивый сумрак

И, с бледным вечерним мерцаньем, в душе

О радостях прежних мечта воскресает),

Иль сладостным пеньем вдали соловья,

Иль веющим с луга душистым зефиром,

Несущим свирели далекия звук,

Иль стройным бряцаньем полуночной арфы —

Нежнейшую томность в душе ощутишь,

Исполнишься тихим, унылым мечтаньем

И, в мир сокровенный душою стремясь,

Присутствие бога, бессмертья награду,

И с милым свиданье в безвестной стране

Яснее постигнешь, с живейшею верой,

С живейшей надеждой от сердца вздохнешь…

Знай, Нина, что друга ты голос внимаешь,

Что он и в веселье и в тихой тоске

С твоею душою сливается тайно.

Мой друг, не страшися минуты конца:

Посланником мира, с лучом утешенья

Ко смертной постели приникнув твоей,

Я буду игрою небесныя арфы

Последнюю муку твою услаждать;

Не вопли услышишь грозящие смерти,

Не ужас могилы узришь пред собой:

Но глас восхищенный, поющий свободу,

Но светлый ведущий к веселию путь

И прежнего друга, в восторге свиданья

Манящего ясной улыбкой тебя.

О Нина, о Нина, бессмертье наш жребий.

Моя богиня*

Какую бессмертную

Венчать предпочтительно

Пред всеми богинями

Олимпа надзвездного?

Не спорю с питомцами

Разборчивой мудрости,

Учеными, строгими;

Но свежей гирляндою

Венчаю веселую,

Крылатую, милую,

Всегда разновидную,

Всегда животворную,

Любимицу Зевсову,

Богиню Фантазию.

Ей дал он те вымыслы,

Те сны благотворные,

Которыми в области

Олимпа надзвездного

С амврозией, с не́ктаром

Подчас утешается

Он в скуке бессмертия;

Лелея с усмешкою

На персях родительских,

Ее величает он

Богинею-радостью.

То в утреннем веянье

С лилейною веткою,

Одетая ризою,

Сотканной из нежного

Денницы сияния,

По долу душистому,

По холмам муравчатым,

По облакам утренним

Малиновкой носится;

На ландыш, на лилию,

На цвет-незабудочку,

На травку дубравную

Спускается пчелкою;

Устами пчелиными

Впиваяся в листики,

Пьет ро́су медвяную;

То, кудри с небрежностью

По ветру развеявши,

Во взоре уныние,

Тоской отуманена,

Глава наклоненная,

Сидит на крутой скале,

И смотрит в мечтании

На море пустынное,

И любит прислушивать,

Как волны плескаются,

О камни дробимые;

То внемлет, задумавшись,

Как ветер полу́ночный

Порой подымается,

Шумит над дубравою,

Качает вершинами

Дерев сеннолиственных,

То в сумраке вечера

(Когда златорогая

Луна из-за облака

Над рощею выглянет

И, сливши дрожащий луч

С вечерними тенями,

Оденет и лес и дол

Туманным сиянием)

Играет с наядами

По гладкой поверхности

Потока дубравного

И, струек с журчанием

Мешая гармонию

Волшебного шепота,

Наводит задумчивость,

Дремоту и легкий сон;

Иль, быстро с зефирами

По дремлющим лилиям,

Гвоздикам узорчатым,

Фиалкам и ландышам

Порхая, питается

Душистым дыханием

Цветов, ожемчуженных

Росинками светлыми;

Иль с сонмами гениев,

Воздушною цепию

Виясь, развиваяся,

В мерцании месяца,

Невидима-видима,

По облакам носится

И, к роще спустившися,

Играет листочками

Осины трепещущей.

Прославим создателя

Могущего, древнего,

Зевеса, пославшего

Нам радость — Фантазию;

В сей жизни, где радости

Прямые — луч молнии,

Он дал нам в ней счастие,

Всегда неизменное,

Супругу веселую,

Красой вечно юную,

И с нею нас цепию

Сопряг нераздельною.

«Да будешь, — сказал он ей, —

И в счастье и в горести

Им верная спутница,

Утеха, прибежище».

Другие творения,

С очами незрящими,

В слепых наслаждениях,

С печалями смутными,

Гнетомые бременем

Нужды непреклонныя,

Начавшись, кончаются

В кругу, ограниченном

Чертой настоящего,

Минутною жизнию;

Но мы, отличенные

Зевесовой благостью!..

Он дал нам сопутницу

Игривую, нежную,

Летунью, искусницу

На милые вымыслы,

Причудницу резвую,

Любимую дщерь свою

Богиню Фантазию!

Ласкайте прелестную;

Кажите внимание

Ко всем ее прихотям

Невинным, младенческим!

Пускай