почитается

Над вами владычицей

И дома хозяйкою;

Чтоб вотчиму старому,

Брюзгливцу суровому,

Рассудку, не вздумалось

Ее переучивать,

Пугать укоризнами

И мучить уроками.

Я знаю сестру ее,

Степенную, тихую…

Мой друг утешительный,

Тогда лишь простись со мной,

Когда из очей моих

Луч жизни сокроется;

Тогда лишь покинь меня,

Причина всех добрых дел,

Источник великого,

Нам твердость, и мужество,

И силу дающая,

Надежда отрадная!..

Песня («Счастлив тот, кому забавы…»)*

Счастлив тот, кому забавы,

Игры, майские цветы,

Соловей в тени дубравы

И весенних лет мечты

В наслажденье — как и прежде;

Кто на радость лишь глядит,

Кто, вверяяся надежде,

Птичкой вслед за ней летит.

Так виляет по цветочкам

Златокрылый мотылек;

Лишь к цветку — прильнул к листочкам,

Полетел — забыл цветок;

Сорвана его лилея —

Он летит на анемон;

Что его — то и милее,

Грусть забвеньем лечит он.

Беден тот, кому забавы,

Игры, майские цветы,

Соловей в тени дубравы

И весенних лет мечты

Не в веселье — так, как прежде;

Кто улыбку позабыл;

Кто, сказав: «прости!» надежде,

Взор ко гробу устремил.

Для души моей плененной

Здесь один и был цветок,

Ароматный, несравненный;

Я сорвать!.. но что же Рок?

«Не тебе им насладиться;

Не твоим ему доцвесть!»

Ах, жестокий! чем же льститься?

Где подобный в мире есть?

На смерть фельдмаршала графа Каменского*

Еще великий прах… Неизбежимый рок!

Твоя, твоя рука себя нам здесь явила;

О, сколь разительный смирения урок

Сия Каменского могила!

Не ты ль, грядущее пред ним окинув мглой,

Открыл его очам стезю побед и чести?

Не ты ль его хранил невидимой рукой,

Разящего перуном мести?

Пред ним, за ним, окрест зияла смерть и брань;

Сомкнутые мечи на грудь его стремились —

Вотще! твоя над ним горе́ носилась длань…

Мечи хранимого страшились.

И мнили мы, что он последний встретит час,

Простертый на щите, в виду победных строев,

И, угасающий, с улыбкой вонмет глас

О нем рыдающих героев.

Слепцы!.. сей славы блеск лишь бездну украшал;

Сей битвы страшный вид и ратей низложенья

Лишь гибели мечту очам его являл

И славной смерти привиденье…

Куда ж твой тайный путь Каменского привел?

Куда, могущих вождь, тобой руководимый,

Он быстро посреди победных кликов шел?

Увы!.. предел неотразимый!

В сей та́инственный лес, где страж твой обитал,

Где рыскал в тишине убийца сокровенный,

Где, избранный тобой, добычи грозно ждал

Топор разбойника презренный…

Счастие*

Блажен, кто, богами еще до рожденья любимый,

На сладостном лоне Киприды взлелеян младенцем;

Кто очи от Феба, от Гермеса дар убеждения принял,

А силы печать на чело — от руки громовержца.

Великий, божественный жребий счастливца постигнул;

Еще до начала сраженья победой увенчан;

Любимец Хариты, пленяет, труда не приемля.

Великим да будет, кто, собственной силы созданье,

Душою превыше и тайныя Парки и Рока;

Но счастье и Граций улыбка не силе подвластны.

Высокое прямо с Олимпа на избранных небом нисходит:

Как сердце любовницы, полное тайныя страсти,

Так все громовержца дары неподкупны; единый

Закон предпочтенья в жилищах Эрота и Зевса;

И боги в послании благ повинуются сердцу:

Им милы бесстрашного юноши гордая поступь,

И взор непреклонный, владычества смелого полный,

И волны власов, отенивших чело и ланиты.

Веселому чувствовать радость; слепым, а не зрящим

Бессмертные в славе чудесной себя открывают:

Им мил простоты непорочныя девственный образ;

И в скромном сосуде небесное любит скрываться;

Презреньем надежду кичливой гордыни смиряют;

Свободные силе и гласу мольбы не подвластны.

Лишь к избранным с неба орлу-громоносцу Кронион

Велит ниспускаться — да мчит их в обитель Олимпа;

Свободно в толпе земнородных заметив любимцев,

Лишь им на главу налагает рукою пристрастной

То лавр песнопевца, то власти державной повязку;

Лишь им предлетит стрелоносный сразитель Пифона,

Лишь им и Эрот златокрылый, сердец повелитель;

Их судно трезубец Нептуна, равняющий бездны,

Ведет с неприступной фортуною Кесаря к брегу;

Пред ними смиряется лев, и дельфин из пучины

Хребтом благотворным их, бурей гонимых, изъемлет.

Над всем красота повелитель рожденный; подобие бога,

Единым спокойным явленьем она побеждает.

Не сетуй, что боги счастливца некупленным лавром венчают,

Что он, от меча и стрелы покровенный Кипридой,

Исходит безвредно из битвы, летя насладиться любовью;

И менее ль славы Ахиллу, что он огражден невредимым

Щитом, искованьем Гефестова дивного млата,

Что смертный единый все древнее небо в смятенье приводит?

Тем выше великий, что боги с великим в союзе,

Что, гневом его распаляся, любимцу во славу,

Элленов избраннейших в бездну Тенара низводят.

Пусть будет красою краса — не завидуй, что прелесть ей с неба,

Как лилиям пышность, дана без заслуги Цитерой;

Пусть будет блаженна, пленяя; пленяйся — тебе наслажденье.

Не сетуй, что дар песнопенья с Олимпа на избранных сходит;

Что сладкий певец вдохновеньем невидимой арфы наполнен:

Скрывающий бога в душе претворен и для внемлющих в бога;

Он счастлив собою — ты, им наслаждаясь, блаженствуй.

Пускай пред зерцалом Фемиды венок отдается заслуге —

Но радость лишь боги на смертное око низводят.

Где не было чуда, вотще там искать и счастливца.

Все смертное прежде родится, растет, созревает,

Из образа в образ ведомое зиждущим Кроном;

Но счастия мы и красы никогда в созреванье не видим:

От века они совершенны во всем совершенстве созданья;

Не зрим ни единой земныя Венеры, как прежде небесной,

В ее сокровенном исходе из тайных обителей моря;

Как древле Минерва, в бессмертный эгид и шелом ополченна,

Так каждая светлая мысль из главы громовержца родится.

Плач Людмилы*

Ангел был он красотою!

Маем кроткий взор блистал!

Все великою душою

Несравненный превышал!

Поцелуи — сладость рая,

Слитых пламеней струя,

Горних арф игра святая!

Небеса вкушала я!

Взором взор, душа душою

Распалялись — все цвело!

Мир сиял для нас весною,

Все нам радость в дар несло!

Непостижное слиянье

Восхищенья и тоски,

Нежных ласк очарованье,

Огнь сжимающей руки!

Сердца сладостные муки —

Все прости… его уж нет!

Ах! прерви ж печаль разлуки,

Смерть, души последний свет!

На смерть семнадцатилетней Эрминии*

Едва с младенчеством рассталась;

Едва для жизни расцвела;

Как непорочность улыбалась

И ангел красотой была.

В душе ее, как утро ясной,

Уже рождался чувства жар…

Но жребий сей цветок прекрасный

Могиле приготовил в дар.

И дни творцу она вручила;

И очи светлые закрыла,

Не сетуя на смертный час.

Так след улыбки исчезает;

Так за долиной умолкает

Минутный филомелы глас.

К Делию*

Умерен, Делий, будь в печали

И в счастии не ослеплен:

На миг нам жизнь бессмертны дали;

Всем путь к Тенару проложен.

Хотя б заботы нас томили,

Хотя б токайское вино

Мы, нежася на дерне, пили —

Умрем: так Дием суждено.

Неси ж сюда, где тополь с ивой

Из ветвий соплетают кров,

Где вьется ручеек игривый

Среди излучистых брегов,

Вино, и масти ароматны,

И розы, дышащие миг.

О Делий, годы невозвратны:

Играй — пока нить дней твоих

У черной Парки под перстами;

Ударит час — всему конец:

Тогда прости и луг с стадами,

И твой из юных роз венец,

И соловья приятны трели

В лесу вечернею порой,

И звук пастушеской свирели,

И дом, и садик над рекой,

Где мы, при факеле Дианы,

Вокруг дернового стола,

Стучим стаканами в стаканы

И пьем из чистого стекла

В вине печалей всех забвенье;

Играй — таков есть мой совет;

Не годы жизнь, а наслажденье;

Кто счастье знал, тот жил сто лет;

Пусть быстрым, лишь бы светлым, током

Промчатся дни чрез жизни луг;

Пусть смерть зайдет к нам ненароком,

Как добрый, но нежданный друг.

Путешественник*

(песня)

Дней моих еще весною

Отчий дом покинул я;

Все забыто было мною —

И семейство и друзья.

В ризе странника убогой,

С детской в сердце простотой,

Я пошел путем-дорогой —

Вера был вожатый мой.

И в надежде, в уверенье

Путь казался недалек,

«Странник, — слышалось, — терпенье!

Прямо, прямо на восток.

Ты увидишь храм чудесный;

Ты в святилище войдешь;

Там в нетленности небесной

Все земное обретешь».

Утро вечером сменялось;

Вечер утру уступал;

Неизвестное скрывалось;

Я искал — не обретал.

Там встречались мне пучины;

Здесь высоких гор хребты;

Я взбирался на стремнины;

Чрез потоки стлал мосты.

Вдруг река передо мною —

Вод склоненье на восток;

Вижу зыблемый струею

Подле берега челнок.

Я в надежде, я в смятенье;

Предаю себя волнам;

Счастье вижу в отдаленье;

Все, что мило, — мнится — там!

Ах! в безвестном океане

Очутился мой челнок;

Даль по-прежнему в тумане;

Брег невидим и далек.

И вовеки надо мною

Не сольется, как поднесь,

Небо светлое с землею…

Там не будет вечно здесь.

К Б<лудов>у*

(послание)

Веселого пути

Любезному желаю

Ко древнему Дунаю;

Забудь покой, лети

За русскими орлами;

Но в поле, под шатрами,

Друзей воспоминай

И сердцу милый край,

Где ждет тебя, уныла,

Твой друг, твоя Людмила,

Хранитель-ангел твой…

С крылатою мечтой

Проникни сокровенно

В чертог уединенный,

Где, с верною тоской,

С пылающей душой,

Она одна вздыхает

И Промысл умоляет:

Да будет твой покров

В обители врагов.

Смотри, как томны очи,

Как вид ее уныл;

Ей белый свет постыл;

Одна, во мраке ночи,

Сокрылась в терем свой;

Лампаду зажигает,

Письмо твое читает

И робкою рукой

Ответ ко другу пишет,

Где в каждом слове дышит

Души ее печаль.

Лети в безвестну даль;

Твой гений над тобою;

Среди опасна бою

Его незримый щит

Тебя приосенит —

И мимо пролетит

Стрела ужасной Гелы.

Ах! скоро ль твой веселый

Возврат утешит вновь

И дружбу и любовь?..

Для скорби утоленья

Податель благ, Зевес,

Двум жителям небес

Минуты разлученья

Поверил искони.

«Да будут, — рек, — они,

Один — посол разлуки,

Свидания — другой!»

И в час сердечной муки,

Когда, рука с рукой,

В тоске безмолвной, други,

Любовники, супруги

С последнею слезой,

В последнем лобызанье

Последнее прощанье

Друг другу отдают,

Мольбы из сердца льют

И тихими стопами,

С поникшими главами,

В душе скрывая стон,

Идут, осиротелы,

В свой терем опустелый;

Сын Дия Абеон,

Задумчивый, бескрылый,

С улыбкою унылой,

С отрадой скорбных слез,

Спускается с небес,

Ведомый Адеоном,

Который тихим звоном

Волшебных струн своих

Льет в сердце упованье

На близкое свиданье.

Я вижу обоих:

Один с своей тоскою

И тихою слезою,

С надеждою другой.

Прости, мой друг нелестный.

Надолго ль? неизвестно.

Но верую душой

(И вера не обманет):

Желанный день настанет —

Мы свидимся с тобой.

Или… увы! незримо

Грядущее для нас!..

Быть может — в оный час,

Когда ты, невредимо

Свершив опасный путь,

Свободою вздохнуть

Придешь в стране родимой

С Людмилою своей, —

Ты спросишь у друзей:

«Где скрылся друг любимый?»

И что ж тебе в ответ?

«Его уж в мире нет…»

Так, если в цвете лет

Меня возьмет могила

И участь присудила,

Чтоб первый я исчез

Из милого мне круга, —

Друзья, без скорбных слез

На прах взирайте друга.

Где светлою струей

Плескает в брег зеленый

Извивистый ручей,

Где сенистые клены

Сплетают из ветвей

Покров гостеприимный,

Лобзаясь с ветерком;

Туда — лишь над холмом

Луна сквозь облак дымный

При вечере блеснет

И липа разольет

Окрест благоуханье —

Сберитесь, о друзья,

В мое воспоминанье.

Над вами буду я,

Древес под зыбкой сенью,

Невидимою тенью

Летать, рука с рукой

С утраченным Филоном.*

Тогда вам тихим звоном

Покинутая мной

На юном клене лира

Пришельцев возвестит

Из таинственна мира,

И тихо пролетит

Задумчивость над вами;

Увидите сердцами

В незнаемой дали

Отечество желанно,

Приют обетованный

Для странников земли.

Песнь араба над могилою коня*

Сей друг, кого и ветр в полях не обгонял,

Он спит — на зыбкий одр песков пустынных пал.

О путник, со мною страданья дели:

Царь быстрого бега простерт на земли;

И воздухом брани уже он не дышит;

И грозного ржанья пустыня не слышит;

В стремленье погибель его нагнала;

Вонзенная в шею, дрожала стрела;

И кровь благородна струею бежала;

И влагу потока струя обагряла.

Сей друг, кого и ветр в полях не обгонял,

Он спит — на зыбкий одр песков пустынных пал.

Убийцу сразила моя булава:

На прах отделенна скатилась глава;

Железо вкусило напиток кровавый,

И труп истлевает в пустыне без славы…

Но спит он, со мною летавший на брань;

Трикраты воззвал я: сопутник мой, встань!

Воззвал… безответен… угаснула сила…

И бранные кости одела могила.

Сей друг, кого и ветр в полях не обгонял,

Он спит — на зыбкий одр песков пустынных пал.

С того ненавистного, страшного дня

И солнце не светит с небес для меня;

Забыл о победе, и в мышцах нет силы;

Брожу одинокий, задумчив, унылый;

Иемена доселе драгие края

Уже не отчизна — могила моя;

И мною дорога верблюда забвенна,

И дерево амвры, и куща священна.

Сей друг, кого и ветр в полях не обгонял,

Он спит — на зыбкий одр песков пустынных пал.

В час зноя и жажды скакал он со мной

Ко древу прохлады, к струе ключевой;

И мавра топтали могучи копыта;

И грудь от противных была мне защита;

Мой верный соратник в бою и трудах,

Он, бодрый, при первых денницы лучах,

Стрелою, покорен велению длани,

Летал на свиданья любови и брани.

О друг! кого и ветр