любви мечтой

Весь мир пред ним прекрасен…

Ах! в мире сем — она…

Ее святым полна

Присутствием природа,

С денницею со свода

Небес она летит,

Предвестник наслажденья,

И в смутном пробужденья

Блаженстве говорит:

Я в мире! я с тобою!

В тот час, как тишиною

Земля облечена,

В молчании вселенной

Одна обвороженной

Душе она слышна;

К устам твоим она

Касается дыханьем;

Ты слышишь с содроганьем

Знакомый звук речей,

Задумчивых очей

Встречаешь взор приятный,

И запах ароматный

Пленительных кудрей

Во грудь твою лиется,

И мыслишь: ангел вьется

Незримый над тобой.

При ней — задумчив, сладкой

Исполненный тоской,

Ты робок, лишь украдкой

Стремишь к ней томный взор:

В нем сердце вылетает;

Несмел твой разговор;

Твой ум не обретает

Ни мыслей, ни речей;

Задумчивость, молчанье

И страстное мечтанье —

Язык души твоей;

Забыты все желанья;

Без чувства, без вниманья

К тому, что пред тобой,

Ты одинок с толпой;

Она — в сем слове милом

Вселенная твоя;

С ней розно — лишь в унылом

Мечтанье бытия

Ты чувство заключаешь;

Всечасно улетаешь

Душою к тем краям,

Где ангел твой прелестный;

Твое блаженство там,

За синевой небесной,

В туманной сей дали —

Там все, что на земли

И мило и священно,

Вся жизнь, весь жребий твой,

Как призрак оживленный,

Мелькает пред тобой.

Живешь воспоминаньем:

Его очарованьем

Преображенный свет

Один везде являет

Душе твоей предмет.

Заря ли угасает,

Летит ли ветерок

От дремлющия рощи

Или покровом нощи

Одеянный поток

В водах являет тени

Недвижных берегов,

И тихих рощей сени,

И темный ряд холмов —

Она перед тобою;

С природы красотою,

Со всем в душе слита

Любимая мечта.

Когда воспламененной

Ты мыслию летишь

К правителю вселенной

Или обет творишь

Забыть стезю порока,

При всех изменах рока

Быть добрым и прямым

И следовать святым

Урокам и веленьям

И тайным утешеньям

Лишь совести одной,

Когда, рассудка властью

Торжествовав над страстью,

Ты выше стал душой

Иль сироте, убитой

Страданием, сокрытой

Благотворил рукой, —

Кто, кто тогда с тобой?

Кто чувств твоих свидетель?

Она!.. твой друг, твоя

Невинность, добродетель.

Лишь счастием ея

Ты счастье измеряешь,

Лишь в нем соединяешь

Все блага бытия.

Любовь — себя забвенье!

Ты молишь провиденье,

Чтоб никогда тоской

Взор милый не затмился,

Чтоб грозный лишь с тобой

Суд рока совершился.

Лить слезы, жертвой быть

За ту, кем сердце жило,

Погибнув, жизни милой

Спокойствие купить —

Вот жребий драгоценный!

О друг! тогда для нас

И бедствия священны.

И пусть тот луч угас,

Которым украшался

Путь жизни пред тобой,

Пускай навек с мечтой

Блаженства ты расстался —

Своих лишенный благ,

Ты жив блаженством милой:

Как тихое светило,

Оно в твоих глазах

Меж тучами играет,

И дух не унывает

При сладостных лучах.

Прости ж, поэт бесценный;

Пускай живут с тобой

В обители смеренной

Посредственность, покой,

И музы, и хариты,

И лары домовиты;

Ты к ним любовь питай,

Строй лиру для забавы

И мимоходом Славы

Жилище посещай;

И благодать святая

Ее с тобою будь!

Но, с музами играя,

Ты друга не забудь,

Который, отстранившись

От всех земных хлопот

И, матери забот,

Фортуне поклонившись,

Куда глаза глядят

Идет своей тропою

Беспечно за судьбою.

Хотя и не богат

Он милостями Счастья,

Но муза от ненастья

Дала ему приют;

Туда не забредут

Ни хитрости разврата,

Ни света суеты;

Не зная нищеты,

Не знает он и злата;

Мечты — его народ:

Сбирает с них доход

Фантазия крылата.

Что ждет его вдали,

О том он забывает;

Давно не доверяет

Он счастью на земли.

Но, друг, куда б Судьбою

Он ни был приведен,

Всегда, везде душою

Он будет прилеплен

Лишь к жизни непорочной;

Таков к друзьям заочно,

Каков и на глазах

Для них стихи кропает

И быть таким желает,

Каким в своих стихах

Себя изображает.

К А.Н. Арбеневой*

«Рассудку глаз! другой воображенью!» —

Так пишет мне мой стародавний друг.

По совести, такому наставленью

Последовать я соглашусь не вдруг.

Не славно быть циклопом однооким!

Но почему ж славнее быть косым?

А на земле, где опытом жестоким

Мы учены лишь горестям одним,

Не лучший ли нам друг воображенье?

И не оно ль волшебным фонарем

Являет нам на плате роковом

Блестящее блаженства привиденье?

О друг мой! Ум всех радостей палач!

Лишь горький сок дает сей грубый врач!

Он бытие жестоко анатомит:

Едва пленял мечты наружный свет,

Уже злодей со внутренним знакомит…

Призра́к исчез — и грация — скелет.

Оставим тем, кто благами богаты,

Их обнажать, чтоб рок предупредить;

Пускай спешат умом их истребить,

Чтоб не скорбеть от горькой их утраты.

Но у кого они наперечет,

Тому совет: держись воображенья!

Оно всегда в печальный жизни счет

Веселые припишет заблужденья!

А мой султан — султанам образец!

Не все его придворные поэты

Награждены дипломами диеты

Иль вервием… Для многих есть венец.

Удавка тем, кто ищет славы низкой,

Кто без заслуг, бескрылые, ползком,

Вскарабкались к вершине Пинда склизкой —

И давит Феб лавровым их венком.

Пост не беда тому, кто пресыщенья

Не попытал, родася бедняком;

Он с алчностью желаний незнаком.

В поэте нет к излишнему стремленья!

Он не слуга блистательным мечтам!

Он верный друг одним мечтам счастливым!

Давно сказал мудрец еврейский нам:

Все суета!*Урок всем хлопотливым.

И суета, мой друг, за суету —

Я милую печальной предпочту:

Под гибельной Сатурновой косою

Возможно ли нетленного искать?

Оно нас ждет за дверью гробовою;

А на земле всего верней — мечтать!

Пленительно твое изображенье!

Ты мне судьбу завидную сулишь

И скромное мое воображенье

Высокою надеждой пламенишь.

Но жребий сей, прекрасный в отдаленье,

Сравнится ль с тем, что вижу пред собой?

Здесь мирный труд, свобода с тишиной,

Посредственность, и круг друзей священный,

И муза, вождь судьбы моей смиренной!

Я не рожден, мой друг, под той звездой,

Которая влечет во храм Фортуны;

Мне тяжелы Ареевы перуны.

Кого судьба для славы обрекла,

Тому она с отважностью дала

И быстроту, и пламенное рвенье,

И дар: ловить летящее мгновенье,

«Препятствия в удачу обращать

И гибкостью упорство побеждать!»

Ему всегда в надежде исполненье,

Но что же есть подобное во мне?

И тени нет сих редких дарований!

Полжизни я истратил в тишине;

Застенчивость, умеренность желаний,

Привычка жить всегда с одним собой,

Доверчивость с беспечной простотой —

Вот все, мой друг; увы, запас убогий!

Пойду ли с ним той страшною дорогой,

Где гибелью грозит нам каждый шаг?

Кто чужд себе, себе тот первый враг!

Не за своим он счастием помчится,

Но с собственным безумно разлучится.

Нельзя искать с надеждой не обресть.

И неуспех тяжеле неисканья.

А мне на что все счастия даянья?

С кем их делить? Кому их в дар принесть?..

«Полезен будь!» — Так! польза — долг священный!

Но мне твердит мой ум не ослепленный:

Не зная звезд, брегов не покидай!

И с сильным вслед, бессильный, не дерзай!

Им круг большой, ты действуй в малом круге!

Орел летит отважно в горный край!

Пчела свой мед на скромном копит луге!

И, не входя с моей судьбою в спор,

Без ропота иду вослед за нею!

Что отняла, о том не сожалею!

Чужим добром не обольщаю взор.

Богач ищи богатства быть достойным,

Я обращу на пользу дар певца —

Кому дано бряцаньем лиры стройным

Любовь к добру переливать в сердца,

Тот на земле не тщетный обитатель.

Но царь, судья, и воин, и писатель,

Не равные степе́нями, равны

В возвышенном к прекрасному стремленье.

Всем на добро одни права даны!

Мой друг, для всех одно здесь провиденье!

В очах сего незримого судьи

Мы можем все быть равных благ достойны;

Среди земных превратностей спокойны

И чистыми сберечь сердца свои!

Я с целью сей, для всех единой в мире,

Соединю мне сродный труд певца;

Любить добро и петь его на лире —

Вот все, мой друг! Да будет власть творца!

Пиршество Александра, или Сила гармонии*

По страшной битве той, где царь Персиды пал,

Оставя рать, венец и жизнь в кровавом поле,

Возвышен восседал,

В сиянье на престоле,

Красою бог, Филиппов сын.

Кругом — вождей и ратных чин;

Венцами роз главы увиты:

Венец есть дар тебе, сын брани знаменитый!

Таиса близ царя сидит,

Любовь очей, востока диво;

Как роза — юный цвет ланит,

И полон страсти взор стыдливый.

Блаженная чета!

Величие с красою!

Лишь бранному герою,

Лишь смелому в боях наградой красота!

И зрелся Тимотей среди поющих клира;

Летали персты по струнам;

Как вихорь, мощный звон стремился к небесам;

Звучала радостию лира.

От Зевса песнь ведет певец:

«О власть любви! Богов отец,

Свои покинув громы, с трона,

Под дивным образом дракона,

Нисходит в мир; дугами вьет

Огнечешуйчатый хребет;

В нем страсти пышет вожделенье;

К Олимпии летит, к грудям ее приник,

Обвил трикраты стан — и вот Зевесов лик!

Вот новый царь земле! Зевесово рожденье!»

И строй внимающих восторгов распален;

Клич шумный: царь наш бог! И стар и млад воспрянул.

И звучно: царь наш бог! — по сводам отзыв грянул.

Царь славой упоен;

Зрит звезды под стопою;

И мыслит: он — Зевес;

И движет он главою,

И мнит — подвигнул свод небес.

Хвалою Бахуса воспламенились струны:

«Грядет, грядет веселый бог,

Всегда прекрасный, вечноюный.

Звучи, кимвал; раздайся, рог;

Наш Бахус светлый, сановитый;

Как пурпур, пламенны ланиты;

Звучи, труба! грядет, грядет!

Из кубков пена с шумом бьет;

Кипит в ней пламень сладострастный.

Пей, воин! дар тебе сосуд.

О, Вакха дар бесценный!

Вином воспламененный,

Забудь, сын брани, бранный труд».

И царь, волнуем струн игрою,

В мечтах сзывает рати к бою;

Трикраты враг сраженный им сражен;

Трикраты пленный брошен в плен.

<span class=«line12» id=«L56»>Певец зрит гнева пробужденье

В сверкании очей, во пламени ланит;

И небу и земле грозящу ярость зрит…

Он струны укротил; их заунывно пенье;

Едва ласкает слух задумчивый их глас,

И жалость на струнах смиренных родилась.

Он Дария поет: «Царь добрый! Царь великий!

Кто равен с ним?.. Но рок свой грозный суд послал;

Он пал, он страшно пал;

Нет Дария-владыки.

В кипящей зыблется крови;

От всех забыт в ужасной доле;

Нет в мире для него любви;

Хладеет на песчаном поле;

Где друг — глаза его смежить

И прахом сирую главу его покрыть?»

Сидел герой с поникшими очами;

Он мыслию прискорбной пробегал

Стези судьбы, играющей царями;

За вздохом вздох из груди вылетал,

И пролилась печаль его слезами.

И дивный песнопевец зрит,

Что жар любви уже горит

В душе, вкусившей сожаленья, —

И песнь взыграл он наслажденья:

«Проснись, лидийский брачный глас;

Проникни душу, пламень сладкий;

О витязь! жизнь — крылатый час;

Мы радость ловим здесь украдкой;

Летучей пены клуб златой,

Надутый пышно и пустой —

Вот честь, надменных душ забава;

Народам казнь героев слава.

Спеши быть счастлив, бог земной;

Таиса, цвет любви, с тобой;

К тебе ласкается очами;

В груди желанья тайный жар,

И дышит страсть ее устами.

Вкуси любовь — бессмертных дар».

Восстал от сонма клич, и своды восстенали:

«Хвала и честь любви! певцу хвала и честь!»

И полон сладостной печали,

Очей не может царь задумчивых отвесть

От девы, страстью распаленной;

Блажен своей тоской; что взгляд, то нежный вздох;

Горит и гаснет взор, желаньем напоенный,

И, томный, пал на грудь Таисы полубог.

Но струны грянули под сильными перстами,

Их страшный звон, как с треском падший гром;

Звучней, звучней… поднялся царь; кругом

Он бродит смутными очами;

Разрушен неги сладкий сон;

Исчезла прелесть вожделенья,

И слух его разит тяжелый, дикий стон:

«Сын брани, мщенья! мщенья!

Покорствуй гневу Эвменид;

Се девы казни! страшный вид!

Смотри! смотри! меж волосами

Их змеи страшные шипят,

Сверкают грозными очами,

Зияют, жалами блестят…

Но что? Там бледных теней лики;

Воздушный полк на облаках;

Несутся… светочи в руках;

Их грозен вид; их взоры дики;

То воины твои… сраженным в битве нет

Последней дани погребенья;

Пустынный вран их трупы рвет,

И воют: мщенья! мщенья!

Бежит от их огней пожар по небесам;

Бедой на Персеполь их гневны очи блещут;

Туда погибель мещут;

К мечам! Бойницы в прах! Огню и дом и храм!..»

И сонмы всколебались к брани;

На щит и меч упали длани;

И царь погибельный светильник воспалил.

О горе, Персеполь! грядет владыка сил;

Таиса, вождь герою,

Елена новая, зажжет другую Трою.

Так древней лиры глас — когда еще молчал

Орга́на мех чудесный —

Перстам послушный, оживлял

В душе восторг, и гнев, и чувства жар прелестный.

Но днесь другую жизнь гармонии дала

Сесилия, творец органа.

Бессмертным вымыслом художница слила

Протяжность с быстротой, звон лиры, гром тимпана

И пенье нежных флейт. О древних лет певец,

Клади к ее стопам заслуг твоих венец…

Но нет! вы равны вдохновеньем!

Им смертный к небу вознесен;

На землю ангел низведен

Ее чудесным сладкопеньем!

Пловец*

Вихрем бедствия гонимый,

Без кормила и весла,

В океан неисходимый

Буря челн мой занесла.

В тучах звездочка светилась;

«Не скрывайся!» — я взывал;

Непреклонная сокрылась;

Якорь был — и тот пропал.

Все оделось черной мглою;

Всколыхалися валы;

Бездны в мраке предо мною;

Вкруг ужасные скалы.

«Нет надежды на спасенье!» —

Я роптал, уныв душой…

О безумец! Провиденье

Было тайный кормщик твой.

Невидимою рукою,

Сквозь