нем жившей, укрепи;
Но в честь ее и духом укрепися.
Когда тебе звездами
Назначено Иран завоевать —
С ним и она твоею будет.
Пускай перед тобой Ирана первый витязь
Слетит с коня — тогда ты смело можешь
Потребовать, чтоб выкупом свободы
Его была Гурдаферид».
От этих слов Зораб очнулся;
Они, как солнца луч, пронзили
Туман его души;
И он воскликнул: «Так!
Передо мной Ирана первый витязь
Слетит с коня, и за его свободу
Заплатит мне Гурдаферид».
Тут на грабителей он крикнул;
И во мгновенье грозным криком
Был усмирен неистовый грабеж;
И стал, как гроб, спокоен Белый Замок.
Книга четвертая
Рустем и Кейкавус. Ссора, примирение, поход
I
Когда письмо от Гездехема
В его столице Истахаре
Вручил и сделалось известно
Царю, какая собиралась
Гроза на области Ирана, —
Он ужаснулся и немедля
И собралися к Кейкавусу
Его вельможи: Ферабор
(Сын царский и наследник трона),
Гудерс, Кешвад, Шехе́дем, Тус, Рохам,
Гургин, Милат, Фергас, Бехрем и Геф.
И, Гездехемово письмо прочтя им, царь
Сказал: «Зораб мне этот страшен;
Он овладел без боя Белым Замком,
Твердейшею защитой наших граней;
Там двух вождей надежных мы имели —
Но старый убежал,
А молодой врагу отдался в руки:
Гудерс, не можешь похвалиться ты
Своим Хеджиром; у тебя
Из них мы выбрали такого,
Который был не в силах одолеть
Туранского молокососа?
Но, правда, пишет Гездехем,
Что этого молокососа
Один Рустем лишь одолеет;
Скажите ж, верные вельможи,
Что делать нам? Послать ли за Рустемом?»
И в голос все воскликнули: «Послать!»
Письмо к Рустему написал
И чтоб с письмом без замедленья
Был Геф, Рустемов зять, отправлен.
II
И Кейкавус письмо такое
К Рустему написал:
«Ирана щит, Сабула обладатель,
На нас гроза с Турана поднялася;
Их вождь, по имени Зораб,
От семенгамских происходит,
В народе говорят, царей.
И пишет вождь наш Гездехем,
Что этого богатыря
Лишь ты с ним силою сравнишься.
Я свой совет верховный собрал,
И все советники мои
Со мной согласны, что тебя
Что лишь твоя рука от царства
Такую гибель отразит.
Итак, зову тебя, Рустем,
Спасительная пристань царства,
Спеши, спеши; когда получишь
Мое письмо, сидишь ли — встань,
Стоишь ли — не садись;
Идешь ли в замок — не входи;
Но в тот же миг вели подать
Доспехи, бросься на коня,
И пусть с тобою конь твой славный,
Твой Гром, летит небесным громом,
Будь громом бедствия Турану».
III
Царь Кейкавус, окончив
И запечатав пестрым воском
Свое письмо, послал с ним Гефа;
Помчался; день и ночь скакал он;
Забыв о пище и ночлеге,
Не думая о том, куда вела
Дорога, под гору иль в гору,
Как будто чуял он,
Куда, к кому и с чем
Спешит седок неутомимый.
Гонца увидя вдалеке,
Рустем послал к нему навстречу
Зевара, брата своего,
И был обрадован, когда
Зевар к нему явился с Гефом.
«Зачем ты, зять мой дорогой, —
Спросил Рустем, — пожаловал в Сабул?
Что мне привез? Письмо от Кейкавуса?
Подай». И, прочитав письмо,
Рустем задумался; он долго, долго
Сидел в молчанье грустном,
Потупив голову и неподвижно
Глаза уперши в землю.
И так с собой он говорил:
«Я думаю о днях прошедших;
Все бывшее давно воспоминаю;
Как настоящее, опять
Свершается… Невероятно,
Мой сын; и если подлинно имею
Я в Семенгаме сына, он
Еще теперь дитя, еще его
Игрушки забавляют.
Конечно, быть орлом орленку суждено;
Но мой орленок испытать
Еще не мог своих орлиных крыльев,
Еще теперь сидит он на гнезде
И ждет своей поры;
Когда ж его пора наступит,
Взлетит он высоко́,
Второго в нем Рустема
Увидит свет. Так, если вправду
Родился сын Темине от Рустема,
То скоро громкая о нем
По всей земле молва раздастся,
И он придет по праву славы
Сказать мне: «Я твой сын». И не врагом
Он встретится со мною в поле,
А жданным гостем постучится в двери
Отцовского жилища; и ему
Отворятся они гостеприимно;
И будет праздновать отец,
Созвавши сродников, друзей и ближних,
Свое свиданье с милым сыном;
И в нем моя помолодеет старость».
IV
Так рассуждал с собою грозный воин,
И мысли черные теснили
Его взволнованную душу;
Но что ее волненья было
Причиной — он того не ведал.
Вдруг он очнулся и гонцу,
В молчанье ждал его ответа,
Сказал: «Спешить нам нужды нет;
С тобой мы здесь, как должно, попируем;
Потом и в путь. Еще большой беды я
В случившемся для них не вижу;
Что страшно им, то мне смешно;
И оттого, что старый сумасброд,
Испуганный турецким смельчаком,
Без боя сдал наш замок порубежный,
Им чудится, что враг
Уже стоит перед столицей,
И должен я, встревоженный их бредом,
Скакать к ним голову сломя.
Пусть подождет премудрый Кейкавус;
Нежданный гость пожаловал ко мне;
Хочу его я на просторе
Повеселить, и сам повеселиться
С ним заодно. Забудем, милый зять,
За пенной чашею на время
Военные тревоги; расскажи
Поболе мне теперь
О дочери и внучатах моих
И жизни дерево зеленое со мной
Полей вином животворящим.
А ты, Зевар, пойди и учреди
Скорее пир богатый;
Земное все уходит легкой тенью —
Хочу с тобой и с нашим Гефом
Упиться сладостным вином
До полного забвенья
О скоротечности земного счастья».
V
На языке его был пир веселый;
А на душе лежал тяжелый камень
Предчувствия, похожего на робость.
Зевар пошел готовить пир;
А Геф пошел за тестем
В его великолепный замок;
И заикнуться не посмел он
О строгом повеленье шаха:
Он знал, как было плохо
Ломать копье с упрямым стариком,
И думал: «Сам, как знаешь, после
Ты разочтешься с Кейкавусом;
С тобою пировать я рад;
Твоим вином мой запыленный
Язык я промочу, а завтра
Коням мы прыти придадим,
И быстрота нам возвратит
Часы, потерянные ленью».
Весь день роскошный длился пир
В богато убранных палатах;
Как розы, пламенно сияя
На темной зелени кустов,
Благоуханно угощают
Звонко поющих соловьев,
Так и хозяина и гостя
Младые девы сладкопеньем
И сладкой пищей угощали;
Враги, война и Кейкавус
Забыты были в шуме пира;
Одни лишь пламенные щеки,
Одни лишь свежие уста
Являлись их очам, и не потоки
Лиющейся в сраженье крови,
Вина сверкал пред ними в драгоценных,
Лилейною рукой младых
Невольниц подносимых чашах.
В веселье шумном день и вечер,
Вином запитые, исчезли;
Заискрилась звездами ночи
Глубокая пучина неба,
Заискрились кипучей пеной
Вина последнего фиалы;
На мягком ложе сладкой силе
Сна миротворного их предал.
VI
Но в путь еще Рустем не собирался.
«На что спешить, — сказал он, — добрый гость;
Откинув всякую заботу,
В веселье проведем.
Кто знает, близко ль, далеко́ ли
Беда и где ее мы встретим?
Пока под кровлей мы домашней —
Не станем помышлять
О буре, воющей кругом.
Быть может, что уж в этом доме боле
Мы никогда так веселы не будем;
Сдается мне, что здесь в последний раз
Моих родных и милых ближних
Я угощаю. Подойдите ж,
Мой брат Зевар и зять мой Геф, ко мне;
Ты, Геф, садися с правой,
А ты, Зевар, садися с левой
Моей руки; и помогите пить мне
Душеусладное вино.
Мне в эту ночь все снилось
О сыне, снилось, будто сын
Нашелся у меня; и это мне
Напомнило, что о Зорабе я
Тебя еще не расспросил подробно;
Садися ж, Геф, и расскажи
За чашею вина
Мне сказку о Зорабе».
Он сел; по правую с ним руку
Сел Геф, по левую Зевар;
Вино запенилося в кубках,
И пир с музы́кой, пеньем, пляской,
Как накануне, закипел.
Под шум его задумчиво Рустем
Рассказы слушал о Зорабе
И думы черные свои
Вином огнистым запивал.
Так день прошел, и вечер миновался,
И наступила ночь, и хмель могучий
Опять их предал тихой власти
Миротворительного сна.
VII
К Рустему Геф; но, видя, что Рустем
По-прежнему не торопился в путь,
Ему сказал он: «Выслушай без гнева
Меня, отец; не раздражай царя;
Ты ведаешь, как бешено он вспыльчив;
Ты ведаешь, в каком он страхе
С тех пор, как враг ворвался в наши грани:
Не ест, не пьет, не спит, не видит и не слышит
Наш Кейкавус; ему везде
Мерещится Зораб. Поедем,
Рустем; позволь мне Грома оседлать;
Твоим упорным замедленьем
Жестоко будет шах прогневан». —
«Не бойся, Геф, — ответствовал Рустем, —
Никто мне в свете не указчик;
И твердо знает Кейкавус,
Что царствует в Иране он
По милости Рустема;
Он знает, что моя рука
Всегда его вытаскивать умела
Из ям, в которые своей виною
Он безрассудно попадал.
Но я согласен; нам пора
Отправиться в дорогу;
Вели мне Грома оседлать,
И едем». Так сказав, Рустем
Вином наполнил кубок,
Окинул мрачными глазами
Палату пировую
И всех своих домашних,
На громкий зов Рустемовой трубы
Вмиг собрались Рустемовы дружины.
Окинув их железный строй глазами,
Рустем подумал: «С ними
На целый свет могу войною выйти».
И, за себя Зевару поручив
Начальство над сабульской ратью,
Он сел на Грома
И поскакал вперед
Сам-друг с отважным Гефом.
И трубы загремели,
Знамена развернулись,
Заржали грозно кони,
Пошли вперед дружины.
VIII
Когда молва достигла в Истахар
О приближении Рустема,
Все первые вельможи: Ферабор,
Гудерс, Кешвад, Шехе́дем, Тус, Рохам,
Гераз, Гургин, Милат, Ферхаб, Бехрем —
На день пути к нему навстречу вышли.
Сын шахов Ферабор и вождь верховный Тус
Сошли с коней, его увидя;
Сошел с коня, увидя их, Рустем;
И сделали приветствие друг другу.
Блестящей их толпою окруженный,
Рустем в столицу въехал,
И с торжеством его ввели они
Их ждал, сидя на троне.
Но было сумрачно и гневно
Его лицо; не отвечав ни слова
На поздравительные клики
Своих вельмож, он грозно закричал,
Оборотясь на Гефа и Рустема:
«Кто ты, Рустем,
Чтоб с дерзостью такою
Топтать ногами
Святые царские слова?
Когда б в моей руке был меч,
К моим ногам бы во мгновенье
Твоя упала голова.
Ты, вождь мой Тус, закуй их в цепи,
На виселице оба
Перед народом заплясали».
Так в исступленье гнева
Кричал на троне Кейкавус;
И все кругом его вельможи
В оцепенении стояли.
Когда ж увидел шах,
Что повеленье медлил
Его исполнить Тус,
Он крикнул с трона, как орел
Кричит с высокого утеса:
«Предатель сам, кто руку наложить
На дерзкого предателя не смеет!
Бери их, Тус, я повторяю;
И чтоб никто не смел мне прекословить!»
IX
Так он вопил; и было горько Тусу
Его исполнить повеленье;
Он за руку Рустема взял,
Чтоб из очей озлобленного шаха
Его увесть и дать свободу
Утихнуть бешенству царя, —
При этом виде все вельможи
Затрепетали. Но Рустем,
Не замечая ничего,
Смотрел горящими глазами,
Как лев, увидевший змею,
На шаха; он, казалось, вдруг
Стал целой головою выше,
Стал вдвое шире грудью и плечами;
И он сказал: «А ты кто, чтоб меня
Так дерзостно позорить?
Ты шах, но шах по милости моей.
Грози же петлею не мне,
А своему Зорабу. Разве я
Твой подданный? Я царства пехлеван;
Иль ты не знаешь, что, когда
Я топаю ногою — подо мной
Дрожит земля; когда мой скачет конь —
От топота его шумит все небо
И, быстроте его чудяся,
Иль ты забыл, что я Рустем,
Что мой престол — седло, что шлем — моя корона?
И кто же ты, чтоб петлей мне грозить?
И кто твой Тус, чтоб руку на Рустема
Поднять в повиновенье
Безумной ярости твоей?»
При этом слове он так сильно
Ударил Туса по руке,
Что тот упал на землю, оглушенный.
Через лежачего Рустем
Перешагнул, толпу раздвинул
И вышел с Гефом из палаты.
И все вельможи, Кейкавуса
Оставив одного на троне,
Пошли поспешно за Рустемом.
Они его нашли перед крыльцом
Сидящего на Громе. Он с седла
Им закричал: «Простите все; прости,
Иран. В Сабул я возвращаюсь;
Как здесь, в Иране, Кейкавус.
Теперь как знаете с Тураном сами
Ведите свой расчет; Сабул
Я отстою. А если здесь